– Конечно, – гордо выпрямилась Кама. – Но почему называлось? Восточнее Даккиты есть три маленьких королевства – Карма, Лулкис и Гросб. Самое маленькое из них – Гросб, самое большое – Лулкис. Карма примерно посередине. В городке и крепости около пятнадцати тысяч жителей, считая и атерского короля. И еще тысяч десять поселенцев в ближайших селах. Вся Карма со всеми землями, большая часть которых предгорные пастбища – шириной и длиной в полусотню лиг.

– Тебя хорошо учили, – согласилась Глеба. – Карма – это моя родина. И я была одной из этих десяти тысяч, которые жили в ближайших селах. Каждый год, вплоть до последнего времени, навещала своих родных там. И теперь туда отправлюсь, но с тяжелым сердцем. Среди тех, кто шел на запад, многие были и из моей деревни. Да и родных моих уже нет в живых…

– Что их гнало на запад? – тихо спросила Кама. – Поэтому «называлось»? Разве твоего королевства больше нет?

Глеба покосилась на спутницу, но не ответила ей. Замерла, словно раздумывала, по какой из улочек спуститься к площади четырех башен, чтобы передать Каму тому, кому следовало передать.

– А где башня угодников? – вдруг вспомнила Кама. – В Абуллу Эсокса показала мне башню угодников.

– За спиной у тебя, – ответила Глеба, и едва Кама успела оглянуться, чтобы выхватить взглядом на ближайшем утесе неказистую башню, как хозяйка Эсоксы неспешно направила лошадь по узкой улочке вверх. – Пустует она уже многие годы. Иногда останавливаются угодники, но уж очень редко они забредают в Даккиту в последние годы, или забредают так, что никто не знает об их визитах. Мы переждем в башне несколько часов, нельзя маячить на улицах в одиночестве.

– Так в Дакките нет своих угодников? – наморщила лоб Кама, подавая лошадь за Глебой. – Я слышала, что в каждом королевстве должен быть хотя бы один угодник.

– Враки, – отозвалась Глеба. – И кто их распределяет? Говорят, что раньше так и было, но в Карме никогда не было угодника. Да и вообще их не было восточнее Баба. А в Дакките всего один угодник, да и тот не может уйти куда подальше, потому что уже стар и слаб. Да ты его, скорее всего, увидишь еще.

– Увижу? – не поняла Кама.

– Его зовут Хаустус, – ответила Глеба, придержав коня. – Ладно, не до него теперь. Пойдешь к сестре своего наставника, прикроешь лицо до глаз тем платком, что у тебя на плечах. И, если придется добираться до Баба, тоже закрывай лицо. А уж если тебя судьба забросит куда восточнее, закрывай непременно.

– Так принято? – сдвинула брови Кама.

– Так безопаснее, – ответила Глеба. – Если приходится выбирать – радовать ли красотой приличных людей или как бы не искусить мерзавцев, задумываться следует о последнем. И вот еще, возьми.

Она сняла с пояса короткий, парный к ее основному клинку меч.

– Зачем мне? – не поняла Кама.

– Ты же отдашь свой меч сестре наставника? – напомнила Глеба. – Эсокса сказала мне так. А без меча в эти времена нельзя.

– Как же я смогу тебе его вернуть? – сдвинула брови Кама.

– Пока я еще с тобой, – ответила Глеба. – А потом… Как встретишь меня, так и вернешь. Я оставлю тебя ближе к полудню у магических башен. Они одинаковые, но у башни Ордена Воздуха лиловые двери, в цвет их балахонов. Но потом… Буду ждать тебя два дня за восточными воротами. В трех лигах. В первой же деревне.

– Почему? – не поняла Кама.

– Я не знаю ту жрицу, к которой ты идешь, но не думаю, что ты у нее останешься, – только и сказала Глеба.

– Она не оставит меня? – спросила Кама.

– Она жрица, – отрезала Глеба. – Значит, живет в башне. Если захочешь присягнуть Ордену, место для тебя найдется.

– Ну, уж нет, – твердо сказала Кама.

– Ну вот, – улыбнулась Глеба. – Так что держаться нам вместе еще до Баба. Там меч мне и вернешь, если что. А пока придется ждать. Не следует бродить по безлюдным улицам. Дадим горожанам проснуться.

Вблизи башня угодников казалась больше, чем снизу. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с огромными башнями Бэдгалдингира, каждая из которых напоминала вознесенный к небу гранитный замок и, по слухам, даже превосходила разрушенные Лучезарным магические башни Бараггала, но в чем нельзя было умалить четырехгранное сооружение на утесе над Кагалом, так это в древности. Одни ступени, стесанные ногами до округлых валов, ведущие ко входу в башню, чего стоили. Правда, древней магии, которая когда-то противостояла лазутчикам Лучезарного, Кама не почувствовала, но дрожь почтения коснулась ее коленей. К тому же на гребне утеса, в двух десятках шагов от темной арки входа в башню, вдруг налетел холодный ветер и заставил зябко передернуть плечами.

– В башне кто-то есть, – придержала лошадь Глеба, неожиданно ловко наклонилась, свесилась из седла, подняла камень и, выпрямившись, метнула его. Камень ударился в стену возле окна третьего яруса, вслед за этим раздался шум, словно штукатурка посыпалась со стен внутри башни, в верхнем окне мелькнула тень, захлопали крылья и что-то вроде огромного крылатого пса взвилось в небо и с визгом понеслось в мглистую даль Сухоты.

– Сэнмурв, – в ужасе прошептала Кама.

– Он самый, – кивнула Глеба. – Плохая примета, если он отдыхает в заброшенном здании. А так-то… Так-то он здесь не редкость. Ночью раз пять подобная тварь мелькала у нас над головами.

– Он не опасен? – спросила, ежась, Кама.

– Все опасно, – спрыгнула с лошади Глеба. – Но сэнмурв не многим опаснее бродячего пса. Но если бродячие псы собираются в стаю да голодны… Тогда плохие наступают времена. Прихвати лошадей у коновязи, я взгляну, что внутри…

Она позвала Каму через минуту. Та уже успела прихватить уздцы лошадей на потрескавшейся жердине, закрепленной у каменного корыта с водой, когда Глеба появилась у выхода из башни с охапкой дров и закопченным котелком.

– Загляни, – мрачно бросила спутница принцессе. – Только близко не подходи. Разожжем огонь снаружи. Внутри находиться нельзя.

Кама вошла внутрь, разглядела тень у дальней стены, почувствовала запах разложения, подождала, пока глаза привыкнут к сумраку. Только после этого она прошла вперед, остановилась у старой полусгнившей лестницы, ведущей на верхние ярусы. У стены, напротив еще теплого, исходящего дымком очага, сидел мертвец. Его одежда – потертая даккитская куртка, порты, сапоги – еще поддерживала очертания тела, но глаза мертвеца уже провалились, челюсть опустилась и, издавая зловоние, черная слизь сочилась из носа и ушей, пропитывая одежду. Но самым страшным было не это. Одной рукой мертвец опирался на прошлогоднее сено, а другой стискивал пук полевых цветов, которые только-только начинали вянуть.

Когда Кама вышла наружу, Глеба уже развела огонь и водрузила на него, связав три жерди, котелок с водой.

– В Кагале неплохие трактиры, но мы перекусим до того, как в них войдут первые посетители, – улыбнулась женщина.

– Кто-то подшутил над мертвецом? – спросила Кама.

– Подшутил? – не поняла Глеба.

– Он мертв уже несколько дней, – сказала Кама. – Очень много дней. Не знаю, может быть, его одежда и могла сохраниться в чистоте, но свежая трава в кулаке…

– Да, – кивнула Глеба. – Это точно. Свежая трава в кулаке. Сонная трава, кстати. Навевает забытье, избавляет от боли… И мертвец в самом деле мертв. К счастью, мертв. Давно мертв, хотя и кострище еще дымится у его ног. Но я очень сомневаюсь насчет шуток над мертвым телом.

– Тогда что это? – повысила голос Кама.

– Улицы в Абуллу пустынны, не так ли? – продолжила возиться с костром Глеба. – Да и здесь, в Кагале, они не слишком многолюдны. Да, еще раннее утро, но не видно ни водоносов, ни пирожников, никого.

– Да, – продолжила Кама. – А моя единственная спутница мрачна, словно потеряла всех своих близких.

– То, что моя воспитанница осталась вместе с Фамесом, не объясняет мою тревогу? – спросила с холодной усмешкой Глеба. – А ведь других близких у меня нет…

– Объясняет, – присела у костра Кама. – Но только ту ее часть, которая случилась после поступка даккитского принца. Что тут происходит?