Действительно, это был трудный день.
Утром этого дня Глэдис была помещена в санаторий «Рок-Хэйвен» по адресу 2713 Гонолулу-авеню в Ла-Кресчента, Калифорния. Это было длинное здание в мексиканском стиле на трех с половиной акрах земли, покрытой пышной растительностью. Попасть туда можно было через гигантские ворота с металлическими словами «Рок-Хэйвен» наверху. В то время Мар-вине Вильяме было всего 18 лет, и она совсем недавно начала работать в санатории. «Это было замечательное место, — вспоминала она. — Его также называли Санаторием киноактеров, несмотря на то, что в нем было не так уже много кинозвезд. Единственными, о которых все мы знали, были Фрэнсис Фармер и Флоренц Зигфильд. Даже через много лет после их смерти мы получали письма от их почитателей. (Актриса Билли Берк, которая была женой Зигфильда и была известна своей ролью Гленды, Доброй Ведьмы из «Волшебника страны Оз», также была пациенткой этого санатория в 1960-х. — Дж. Т.) Когда я работала там, в санатории было сорок два гостя — мы называли их гостями. У нас было 42 кровати, так что все места в санатории были заняты. Незадолго до приезда Глэдис кто-то умер — по правде говоря, это было всего за день до ее появления. Глэдис была последней в длинном списке очередников, но, когда узнали, что она была матерью Мэрилин Монро, ее перенесли в самое начало — это чистая правда».
Хотя эти события происходили много лет назад, Марвина Вильяме отлично помнит Глэдис, потому что, как она выразилась, «в ней было что-то... ее было очень жалко, полагаю, это было потому, что вы знали — она была матерью Мэрилин Монро. Когда я услышала, что она семь лет жила вне санатория, я просто не могла поверить в это. Не думаю, чтобы ее должным образом лечили, когда она жила самостоятельно. Я помню, что в день своего появления в санатории она назвала своих дочерей: одна, как мне кажется, жила во Флориде [Бернис], а другой была Мэрилин Монро. Она сказала, что разговаривала с Мэрилин в тот день и что Мэрилин приедет, чтобы забрать ее. «Я не пробуду здесь долго, потому что Мэрилин Монро приедет за мной», — постоянно повторяла она. Это звучало очень трагично — то, как она, говоря о своей дочери, продолжала называть ее «Мэрилин Монро». Помню, что некоторые люди не верили, что Мэрилин была ее дочерью. Затем кто-то принес газетную статью, и мы все прочитали ее, передавая друг другу. Это было удивительно».
«В то же самое утро Мэрилин согласилась оплатить уход за Глэдис в этом санатории, — вспоминал бухгалтер Уэсли Миллер. — Она хотела видеть свою мать в психиатрической больнице не больше, чем Глэдис хотела там оказаться, но альтернативы не было. Все это было для Мэрилин очень мучительным.
Она сказала мне, что помнит, как маленькой девочкой навещала Глэдис в другой лечебнице, и она никогда не забывала, насколько там было ужасно. Она рассказала мне, что пациенты лежали в коридорах, в комнатах пахло мочой. Она сказала, что все там были оцепенелые — они находились под воздействием лекарств, что она слышала крики людей и единственное, что ей хотелось, — помочь матери покинуть это место. Она сказала, что все время видела это место в кошмарах, что ее часто посещали воспоминания о матери, находящейся там. Она не хочет, чтобы та снова оказалась в подобном месте. Кроме того, Мэрилин сказала, что все это вернуло ее мыслями во время, проведенное ею в приюте, к воспоминаниям, которые она изо всех сил старалась забыть.
Очевидно, она и ее тетя Грейс заранее посетили «Рок-Хэйвен» и решили, что условия там намного, намного лучше. Она сказала, что видела свежие цветы на всех столах. Но тем не менее пациенты пугали ее. Как она сказала, они были настолько заколоты лекарствами, что «бродили как зомби». Она рассказала, что разговаривала с одной женщиной, которая узнала ее. Та заявила Мэрилин, что она «дьявол», раз снимается в тех фильмах, в которых она принимала участие.
Я не знаю, что с этим делать, — сказала она мне. — Я не знаю, как делать то, что я должна делать, я имею в виду карьеру и все, что для этого требуется, Джо и все, что с ним связано, и все это соединить с моей матерью». Тогда я впервые подумал, что, похоже, она сама на грани нервного срыва. Это было слишком. Она двигалась со странным возбуждением, дергалась, сильно заикалась. Проблемы с Глэдис на сей раз оказались для нее неподъемными. Не думаю, что Бернис могла чем-то помочь. Когда я спросил Мэрилин об этом, она ответила: «У нее семья. У меня — нет. У меня никогда не было семьи. Пусть она живет своей жизнью. Я вынуждена жить своей, моя мать — это мое бремя».
Несмотря на тяжелые обстоятельства того дня, Мэрилин решила, что она не может разочаровать всех тех, кто надеялся увидеть ее на вручении премий журнала «Фотоплей». Она решила, что шоу должно продолжаться, даже если ей придется заставить себя пройти через это.
Чтобы принять награду тем вечером, Мэрилин решила надеть узкое золотое платье, естественно, с глубоким декольте, которое настолько точно повторяло ее формы, что дизайнер, Травилья, должен был фактически вшить ее в него. На самом деле он предложил ей не надевать его, потому что, по его мнению, оно ей не шло. (Кстати, Мэрилин мелькнула в этом платье в «Джентльменах...».)
В ту же неделю, вернее, за месяц до этих событий, Мэрилин договорилась с Джо, что она не будет носить настолько откровенные платья, если он, в свою очередь, оставит в покое все, что служит укреплению ее карьеры, а также ее отношения с Наташей. Он сказал, что готов попытаться, если она тоже попытается, и она согласилась. Ясно, что этим платьем она нарушила договоренность. Фактически, чтобы надеть настолько провокационное платье, она не надела ни лифчика, ни трусиков. Это выглядело так, как будто она преднамеренно бросила вызов Джо — по крайней мере, именно так он воспринял ее поступок, когда узнал о ее планах. Предполагалось, что он придет на награждение вместе с ней, но вместо этого он устроил скандал и улетел в Сан-Франциско. «Мне и так сейчас нелегко, — говорила Мэрилин в то время. — Теперь еще и это? Почему я должна пережить это с ним?»
«Как выйти замуж за миллионера»
В середине марта 1953 года Мэрилин переехала в новую квартиру на Дохени-Драйв в Голливуде, неподалеку от Беверли-Хиллс, и начала работу над следующей картиной, «Как выйти замуж за миллионера». Картина была снята приблизительно за шесть недель (9 марта — апрель 1953 года).
История фильма «Как выйти замуж за миллионера» началась в 1932 году, когда Сэм Голдвин купил права на постановку в кино бродвейской пьесы Зои Акинса, шедшей в предыдущем сезоне, «У греков есть название для этого». Это история трех красивых, молодых охотниц за богатыми мужчинами, которые оказываются в Нью-Йорке, чтобы заловить трех богачей, окрутить и затем окольцевать их. Когда было объявлено об этом проекте, стали поговаривать, что сценарий базируется на бестселлере Дорис Лилли с тем же названием, но единственным, что использовала студия, оказалось название книги.
Власти студии знали, что им надо принарядить знакомый сюжет чем-то захватывающим, что они и сделали: пленка Текниколор, широкий экран и стереозвук. Фильм впервые был сделан широкоэкранным, но была и другая престижная картина этой студии, снятая в 1953 году, «Плащаница» («The Robe»). Она была снята после «Как выйти замуж за миллионера», но прошла в кинотеатрах еще до этого фильма, таким образом, она претендует на то, чтобы стать первым в мире широкоэкранным фильмом. Была использована и другая, не испытанная еще тактика, чтобы придать картине дополнительный вес, заставляя чувствовать ее значение, — в фильме был снят Альфред Ньюман, звукорежиссер студии, к тому времени занимавший этот пост в течение более чем двадцати лет. Он руководил симфоническим оркестром студии «20-й век Фокс», играл на сцене, похожей на амфитеатр, украшенной греческими колоннами и нарисованным синим небом. Оркестр исполнил классическую оду «Я завоюю Манхэттен», написанную Ньюманом. Она была написана для киноверсии бродвейской пьесы Элмера Риса под тем же названием за двадцать лет до этого и позднее стала музыкальным символом Нью-Йорка. После завершения исполнения Ньюман повернулся к камере и поклонился, затем повернулся к оркестру и задал музыкальный счет для мелодии «Как выйти замуж за миллионера». В это время пошли титры.
