Поздней осенью, после удачной охоты на лису, на Фомку вдруг напало такое желание охотиться, что он нигде, кроме как в поле или в лесу, находиться не мог. Гонялся по следам, вынюхивал и выслеживал разное зверье, забыв про дом, про куриное семейство и про все остальное. Сам же он после этой беготни так похудел и запаршивел, что в школе в конце концов был вынесен суровый приговор: посадить Фомку на цепь.

Дети, конечно, погрустнели. Посадить на цепь своего товарища по играм нелегко, но делу время — потехе час. Если собака только и делает, что бегает, то это тоже не собака, Потому и пришлось ограничить Фомкину свободу.

Так вот и слонялся Фомка вокруг будки, поскучневший, волоча за собой цепь, Он пытался трясти ее и даже грызть зубами. Но вскоре окончательно понял, что блестящие колечки — это не веревка. Тогда он начал жаловаться: скулить. Но когда пришел Хенн, принес ему лакомый кусочек и ласково поговорил с ним — Фомке стало неловко. Он опустил глаза и поджал хвост.

— Слишком ты увлекся, Фомок-Дружок: в охотничьем азарте забыл про все и вся, — говорил Хенн, поглаживая его. — Поучись теперь на месте сидеть. Мы зимой учимся, давай-ка и ты будь молодцом.

И Фомка, хоть и удрученный, оттого что сидит на цепи, прижался к ногам Хенна, потом подпрыгнул, словно говоря:

— Учитесь, учитесь, друзья, прилежно! Я тоже буду стараться…

Порой захаживали на школьный двор люди, которые при виде сидящей на цепи собаки начинали лицемерно причитать:

— Ах ты маленький, как тяжело тебе живется!

Им Фомка показывал клыки и лишь ворчал в ответ. Потому что в голосе их слышалась черствость и бесцеремонность. Своим собачьим умом он уже научился различать людей хороших и плохих. С первыми он сходился быстро, а вторых даже не подпускал к себе. Поэтому люди стали поговаривать, что при школе живет умная и злая собака.

Но, несмотря на всю свою премудрость, Фомка делал то же, что делают все посаженные на цепь собаки. В дурном настроении или при плохой погоде он целыми днями не вылезал из будки, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Случалось даже, что он не замечал самых противных чужаков и не лаял на них. И в школе порой шутили:

— Заупрямился Фомок-Дружок, на свободу хочет…

Он хотел, конечно. Но не отпускали. Хозяйка, коварная, в таких случаях даже еду «забывала» приносить и, проходя мимо будки, только поддразнивала:

— Дремлешь, Фомок? Спи, спи… Есть захочешь — вылезешь!

И она была права. За два дня безделье так надоело Фомке, что он разозлился и стал с лаем бросаться на каждого чужака. Тогда его снова стали гладить и угощать вкусными кусочками:

— Молодец, Фомок-Дружок! Так их…

И тут у Фомки обнаружились черты настоящей дворовой собаки. По ночам его чуткий слух улавливал все вокруг: что происходило во дворе, и что случалось на дороге, и чем занимались в соседних домах. Зачастую он лаял ночь напролет и тогда в доме говорили: кукует, как кукушка.

А эта «кукушка» в одну морозную зимнюю ночь совершила прямо-таки мужественный поступок. Фомка лежал в своей конуре, глубоко зарывшись в сено, когда вдруг услышал топот лошадиных копыт и скрип полозьев по снегу. В мгновение ока он покинул свое убежище и подал голос. Ветер донес до него незнакомый запах — то были чужие люди. Фомка услышал, что на заднем дворе кто-то ходит и потихоньку разговаривает. Чтобы увидеть, что же там происходит, он, громыхая цепью, вскочил на будку. И залаял так яростно, как только мог. Но незваные гости возились там, не обращая на него внимания. Они спокойно ковырялись в замке на двери сарая, пытаясь его открыть Фомка знал, что в школе все спят — и старые, и малые. Надо разбудить своих, а это можно сделать только громко лая. И он принялся лаять еще яростнее. На этот шум, слегка обеспокоенный, подошел один из незнакомцев, бросил что-то на снег возле будки и проворчал.

— Дурная собака! Чего растявкалась? На, жри!

Подобное обхождение было для Фомки неожиданностью. Ни один человек, на которого он сердито лаял, никогда ему ничего не предлагал. Он умолк, потянул носом воздух и осмотрелся.

На снегу лежал большой кусок вкусно пахнущего мяса. У Фомки даже слюнки потекли, когда он почуял этот запах, так заманчив он был. Но он далеко обошел подачку и зарычал: от мяса исходил чужой дух.

Фомка научился уже довольно хорошо различать людей. У них в глазах он порой читал больше, чем в словах, которые ему говорили. Можно взять из рук детей кусочек хлеба, но не мясо из чужих рук, из рук людей, которые пришли под покровом ночи и шарят по двору. Он снова залился громким лаем, так что эхо прокатилось по окрестностям. Он метался на цепи, прыгал на стену, гремел цепью по бревнам. Должны же свои проснуться и выйти!

Он слышал, как кто-то из пришельцев процедил сквозь зубы:

— Ах тварь собачья! Пристукнуть бы такую…

Но тут в школе распахнулась дверь и оттуда вышли во двор несколько человек, среди них Хенн и его отец. У отца было с собой ружье.

— Взять, Фомка! Взять! — крикнул Хенн.

Фомка рявкнул, словно хотел одним духом высказать, как все дело было. Люди бросились на задний двор, к сараю. Незваные гости, люди с недобрыми намерениями, прыгнули в розвальни и скрылись в темноте. Отец Хенна выстрелил для острастки в воздух. Фомка слышал, как свои, возвращаясь к дому, говорили между собой.

— Видать, хотели что-то из строительных материалов увезти, а смотри ты, Фомок-Дружок не дал. Храбрый пес!..

Отец Хенна подошел к Фомке, погладил его и похвалил:

— Молодец, Фомок-Дружок! Хорошо охраняешь школьное добро… Достойная собака.

А когда Хенн заметил на снегу кусок мяса, все удивились:

— Смотри-ка, какой умница! Не принял от воров даже мясо…

— Ах ты мой Фомок-Дружок, славный пес, — нежно сказал Хенн. — Даже не знаю, как тебе за доброе дело отплатить…

Фомку просто распирало от гордости. Он-то, конечно, знал, что его больше всего обрадовало бы, но… только прижался к Хенну, завилял хвостом и радостно залаял. Давно в школе им не были так довольны. Ему и этого было достаточно. Наконец Хенн сказал:

— Фомок-Дружок сегодня для всей округи доброе дело сделал. Не отпустить ли его пробежать чуток?

Отец охотно согласился. Такая умная и преданная собака, которая у чужих даже приманку не берет, должна иногда получать и возможность побегать. С этой ночи установился такой порядок: Фомку сажали на цепь только ночью, днем же он свободно носился повсюду — проветривался, как шутя говорили в школе. Но его предупредили: пропадешь на несколько дней в лесу — опять окажешься на цепи!

Фомка помахал в ответ хвостом, словно хотел сказать: ладно, пусть будет по-вашему…

Теперь Фомка мог бегать и кувыркаться в снегу сколько душе угодно. Порой он совершал обход по следам зайца или хорька в ольшанике. Но надолго не отлучался: снег для такой небольшой собаки был слишком глубок. К цепи он привык, да и с новыми обязанностями почти свыкся, тем самым окончательно завоевав славу умной собаки. В деревне даже стали других хороших собак сравнивать с Фомком-Дружком. И Фомка был доволен.

К весне дети сочинили о нем стишок:

Фомка только хвостом вилял, слушая эту песенку. А дети думали: Фомка смущается, что о нем так много говорят.

Может, ему и вправду было неловко, потому что с ним все-таки приключались истории, не делающие чести умной собаке. Однажды, ранней весной, забежав по привычке в ольшаник, он обнаружил там ежа. Лаял и рычал на него все утро, да так и не сумел схватить ежа зубами. Тогда Фомка подкопал под ежом глубокую ямку и скатил туда ежа, решив, что так он легче справится с непослушным зверем. Но еж остался ежом. Словно шарик с иголками, он колол Фомку, когда тот пытался его потрогать. Фомка бесновался там до вечера и устал до смерти. Только приход Хенна положил конец этой несчастной охоте и убедил Фомку, что еж — такой зверек, с которым даже вместе с Хенном им не справиться. Хенн не стал трогать ежа. А Фомка, повернувшись к ежу задом, презрительно закидал его землей, загребая всеми четырьмя лапами, и наконец оставил его в покое…