Знаток всех неписаных правил.

Осман, чтоб потрафить иным,

Дружков закадычных направил

Забрать у Али свой калым.

«Знать могут откуда, мол, свиньи,

Как люди арбузы едят?

Глотают слюну пусть отныне

И гонят калым мой назад!

Но вещи ко мне не везите:

Али прикасалась к ним дочь.

На том вон бугре их сгрузите.

Костер озарит эту ночь».

И люди во тьме увидали,

Как пламя багровой рукой

Схватило дареные шали,

Перины и шелк дорогой.

Дивились в ближайшем ауле:

«Соседи в своем ли уме,

Иль, может, пришла к ним в июле

Зима в белоснежной чалме?»

Костер бесновался, пылая,

Взлетала седая зола.

И дружба двух горцев былая

Сгорела в нем сразу дотла.

Недоброе пламя утихло,

Но отблеск его, как на грех,

Похожий на рыжего тигра,

Сокрылся в глазах не у всех.

И мертвой лежал буйволицей

Посыпанный пеплом бугор.

Я знаю, его сторонится

Весною трава до сих пор.

А в прежнее время, пожалуй,

Двум горским родам на беду,

Давно бы стальные кинжалы

Уже оказались в ходу.

О девочки, помню, когда-то

Вы стайкой большой в первый класс

Учиться пришли, а в десятом

Осталось лишь четверо вас.

По мнению многих, ваш разум

Лежит на коленях. И вам

Лишь стоит подняться, как сразу

Его не окажется там.

И дочкам, подросшим на горе,

В аулах твердят их отцы:

Мол, знание — бурное море,

А вы и в реке не пловцы.

И с детства по этой причине

Их учат и жать, и косить,

И воду из речки в кувшине

Положено дочке носить.

А если кувшин этот ростом

Не меньше девчонки самой,

То воду не очень-то просто

Доставить из речки домой.

Иная из класса восьмого

Ушла потому, что она

Была, да еще за седого,

По воле отца отдана.

Та в браке недавно, а вроде

Ей десять прибавилось лет.

Другая уж с мужем в разводе,

А ей восемнадцати нет.

И помнится, что не от лени,

Сменяя перо на ухват,

Не кончив и первой ступени,

Из школы ушла Супойнат.

Ей дома вручили веревку,

Отправили в лес по дрова,

Чтоб в этом постигнуть сноровку,

Клянусь, не нужна голова.

И масло в неделю два раза

Сбивать уж не так мудрено

В кувшине, чье горло от сглаза

Ракушками обрамлено.

На мельнице белой молола

Она золотистый ячмень,

Косила и грядки полола,

Доила коров каждый день.

А годы — касатки вселенной —

Летели, не зная преград.

Работницей стала отменной

В родимой семье Супойнат.

Была воздана ей людская

Особая, правда, хвала:

«Всех раньше проснется такая

И хлеб испечет досветла.

Сильны ее руки. Скотину

Всех раньше почистит она.

Крепки ее ноги: и глину

Месить ими — радость одна».

На улице с женщиной каждой,

Чей сын еще был не женат,

Мать, словно товар распродажный,

Хвалила свою Супойнат.

Когда об отставке Османа

Узнали все люди вокруг,

Она, наподобье капкана,

Добычу почуяла вдруг.

Притворно и громко кричала:

«Такого — и не оценить.

Ах, кошка бесстыжая, мало

Ее за Османа убить!»

И мимо Салманова дома,

Маня жениха в западню,

С кувшином Супу к водоему

Гоняла раз двадцать на дню.

Людей самых нужных пройдоха

Сумела привлечь для услуг.

И, как говорится, неплохо

Помазала маслом курдюк.

Сработано ловко.

                          И с ходу

Осман, подчиняясь судьбе,

В отместку Алиеву роду

Жениться решил на Супе.

И к девушке в шубах косматых,

При свете полночной звезды,

Поспешно явились три свата,

Три белых, как снег, бороды.

И разом окончили дело.

Для вида невеста чуть-чуть,

Как хитрая мать ей велела,

При них не забыла всплакнуть.

И в первый же вечер к Осману

Ее мимо дома Али

С матрасом и прочим приданым

На тряской арбе повезли.

И люди смеялись ехидно:

«Подходит ему Супойнат!»

«Травы не найдя, очевидно,

И терну ишак очень рад».

На миг преграждая невесте

Дорогу оглоблей большой,

Семь юношей тут же на месте

Кувшин осушили с бузой.