Готов уже ногу был в стремя

Продеть уезжавший Али.

Но в саклю его в это время

Толпою соседи вошли.

Он глянул спокойно в глаза им,

Хоть сразу, как вспышку грозы,

Кинжал свой заметил хозяин

В руках у парторга Исы.

Небрежно к земле рукояткой

Держал неспроста его тот.

Что будет беседа несладкой,

Взял сразу хозяин в расчет.

Сказал он Исе:

                      «Наставленья

Пришел мне читать? Не тяни!

А также учти, что правленье

Не платит за них трудодни».

«Тебя я поздравить по-свойски

Явился сюда не один.

Адат защищал ты геройски,

Ну, прямо второй Ражбадин».

Лицо у Али побелело:

«Оставь-ка ты шутки свои!

Не суйся в семейное дело,

Хозяин один у семьи.

Папаху, что куплена мною,

Носить как угодно могу:

Хочу — в башлыке за спиною,

Хочу — за ремнем на боку.

Моя! И могу даже с кручи

Я бросить ее в водопад».

«Про голову вспомнил бы лучше»,

Подумала тут Хадижат.

«А если о подвигах честно

Ты хочешь, парторг, говорить,

То было бы очень полезно

Иную газету открыть».

И, выдвинув ящик дубовый,

В комоде газету нашел

И с гордостью, злой и суровой,

Ее положил он на стол.

А в этой центральной газете,

Что вновь развернулась, шурша,

Пред целой страной на портрете

Стоял он, ягненка держа,

«Пусть даже фотограф московский

Тебя бы с верблюдом заснял,

Не можешь ты власти отцовской

Превысить, а ты превышал,

И не оправдает газета

Поступок твой! — крикнул Иса. —

Махач на нас смотрит с портрета,

Глянь лучше ты сыну в глаза!»

«Оставь…» И, осекшись на слове,

Почувствовал в горле комок,

Папаху надвинув на брови,

Хозяин шагнул за порог.

Не молод, но ловок на зависть,

Вскочил он в седло у крыльца

И в горы, слегка пригибаясь,

Галопом погнал жеребца.

И вскоре, как в облачко канув,

Он скрылся за речкой вдали,

Я с грустью, вослед ему глянув,

Подумал: «Глупец ты, Али».

О глупая гордость, не ново

Держать тебе горцев в плену.

Всю ниву спалить ты готова,

На мышь разозлившись одну.

Черкеску, хоть взмокла до соли,

Ты снять не даешь, видит бог.

И сбросить, хоть ноют мозоли,

Ты не разрешаешь сапог.

О глупая гордость, не ново,

Что в горной моей стороне

Ты в шумных словах у иного,

А у другого — в коне.

У третьего — в знатном тухуме,

Что значит по-русски — в роду.

У горца четвертого — в сумме

Им выпитого на виду.

У тех — в амузгинских кинжалах

На кожаных ты поясах.

У тех — в кунаках разудалых,

В закрученных лихо усах.

О глупая гордость, немало

Ты пролила крови людской,

Когда же тебя под начало

Взять разум сумеет мужской?!

Дочь выгнал на улицу грубо

Али — седоусый чабан.

Иль дочь ему стала нелюба?

Иль нравился очень Осман?

Нет, ум его тверд был, как воин,

И видел Али не один,

Что Аси его недостоин

Салмана плешивого сын.

Спокойно, мужчина он тертый,

Послал бы, не дунувши в ус,

Османа с отцом его к черту,

Когда бы не горский намус..

Али пуще злой неудачи

Людской опасался молвы,

Она словно дождь, да не спрячешь

Нигде от нее головы.

Ах, горец, ты, слову в угоду

В пасть волку толкаешь телка.

В студеную прыгаешь воду,

Коль пуп твой узрела река.

За гордость неумную щедро

Судьба покарает глупца.

Вот плюнул Али против ветра

И брызги стирает с лица.

Осман, услыхав, что не хочет

Идти Асият за него,

Не стал, как ощипленный кочет,

Престижа терять своего.

Когда бы со мною случился

Такой перед свадьбой скандал,

Сквозь землю бы я провалился,

За тысячу верст убежал.

А этот — не подал и вида,

В тоску не ушел оттого,

Что острой колючкой обида

Впилась в самолюбье его.

Как прежде, улыбкой оскалясь

И важность былую храня,

Он на указательный палец

Накручивал кончик ремня.

Во рту у него поминутно

На верхних и нижних зубах

Коронки сверкали, как будто

Зажженные спички впотьмах.

И шлепали толстые губы,

И громко весь вечер подряд

Он разным дружкам возле клуба

Рассказывал об Асият:

«Узнала, наверно, корова,

Что я лишь на месяц женюсь,

И то потому, что родного

Расстроить отца стерегусь.

Известно ей также, что свистнуть

Мне стоит разок посильней,

И девушки сами повиснут,

Как бусы, на шее моей.

Ох, свадьбу устрою я с перцем.

Заслышав ее барабан,

Падет с разорвавшимся сердцем

Один вам знакомый чабан.

Бедняга, мне жаль его очень.

Ославлен старик, просто жуть.

А дочка его, между прочим,

Меня не волнует ничуть.

Лисицы хитрей эта дура.

И выскочить, сведущ я в том,

Мечтает она за гяура,

Чтоб воду таскал он ей в дом.

Плевать мне. Пускай она блудит

С кем хочет. —

                      И важно изрек: —

Чарыками изгнана будет

Бежавшая к ним от сапог!»