Он был жалок. Она просто лежала там, полностью одетая, дышала, а он заводился. В этом не было никакого смысла. Она была не в его вкусе, даже близко. Он предпочитал высоких, грациозных блондинок или брюнеток с длинными волосами и еще более длинными ногами. Спортивных девушек, которым был по нраву экстремальный спорт – которые, желательно, должны были тащиться от него. Колорадо полнился такими красотками-гуляками, косметика которых исчерпывалась загаром, а представление о прическе – узлом на макушке, проткнутым китайскими палочками или карандашами. Они носили рабочие шорты и футболки с надписью «СПАСЕМ ЭСКАЛАНТЕ», а их горные велосипеды стоило больше машин.

У Никки на лице до сих пор оставались пятна от туши, а серебряная коробочка с бутылочками косметики стояла рядом на прикроватном столике. В одном ее ухе было пять сережек, в другом – три, а волосы переливались черным и пурпурным: оба не имели ничего общего с естественным цветами. Футболка была почти такой же лайкровой, как юбка. Он облегала ее так, что простора для воображения уже не оставалось – можно подумать, воображение нуждалось в помощи.

Она потянулась на кровати, двигаясь с сонным изяществом, которое припечатало его к месту. Он не мог оторвать от нее глаз, а когда ее глаза распахнулись, их взгляды встретились.

– Я скучала по тебе, – сказала она сквозь зевоту. Ее волосы свалялись после сна, футболка задралась как раз настолько, чтобы обеспечить ему сердечный приступ.

«Конечно», – подумал он. Он знал ее чуть больше четырех часов, ушел меньше двадцати минут назад, но тоже по ней соскучился, сильно. Это чувство было достойно сожаления, но он ни черта не мог с собой поделать. Она была так охренительно красива. Как вообще можно было не пялиться на нее?

– Как ваш дед? – он знал ответ на этот вопрос, потому что недавно заходил к нему в комнату, но спросить об этом казалось необходимой данью вежливости.

– Спит. – Она снова зевнула. – Как и мальчик, который за ним присматривает. Как там его зовут?

– Джонни Рамос.

– Он симпатичный. Почти красивый благодаря испанским чертам, – сказала она, зарывшись пальцами в волосы, отчего они еще сильнее встали дыбом. – Сколько ему лет?

Кид уставился на нее, потом разразился смехом.

– Ни за что, – предупредил он, потом снова захохотал. – Ни за что. Ему только семнадцать.

Сонная, дразнящая улыбка растянула ее губы.

– Окей. Он недоступен. Как насчет тебя? Не передумал позировать мне?

– Возможно, – признал он и сразу же спросил себя: правда ли это?

– Ты мне снился.

Ну, это еще сильнее пригвоздило его к полу.

– Мне было так страшно сегодня, – продолжала она, прерываясь на очередной зевок. Она перевернулась на спину и прикрыла рот рукой, пока зевота не прошла, потом снова обратилась к нему: – Иногда я слишком много говорю, когда сильно испугана. Прости, что так заболтала тебя.

– Нет проблем, – заверил он, выбитый из колеи движениями ее тела. Он никогда не видел столько неосознанного изящества в такой маленькой упаковке. Все в ней было таким плавным – гипнотизирующим. – Думаю, теперь я знаю о вас все.

– Не повезло. – Она подперла голову рукой и полностью сосредоточилась на нем.

Пусть на лице оставались подтеки от туши, он все равно никогда не видел таких красивых глаз, такого ясного, чистого серого цвета. Ее ресницы были такими густыми, что он на какой-то момент засомневался, настоящие ли они. Брови представляли собой два идеальных воробьиных крыла. Все в ней было идеально. Маникюр, педикюр, вероятно, восковая обработка в области бикини.

Тпру, что за опасные мысли возникли в голове.

Он откашлялся.

– Нет. Все нормально за исключением того, что вы боялись.

– А ты – нет?

– Немного, – признался он. – Местами. – Особенно за нее.

– Я нашла свой вишневый блеск для губ.

– Хм, здорово. – Вишневые губы. Точно. Это как раз то, что ему необходимо знать – ее рот блестящий и мягкий, тягуче сладкий от вкуса вишни.

– Ты будешь рядом какое-то время? Исполнять свои телохранительские обязанности? – спросила она, садясь на кровати. За этим последовало долгое волнообразное потягивание, завершившееся очередным зевком.

– Да, мэм.

Слова прозвучали так, как будто он что-то проглотил. Сердце тяжело колотилось в груди. Ему придется поцеловать ее. Он просто не протянет еще несколько часов, а уж тем более целую ночь без этого поцелуя. Тело практически горело от желания прикоснуться к ней, притянуть ее ближе, зарыться в изгиб ее шеи и плеча, прижаться ртом к ее коже и провести языком по всему телу: от горла до промежности.

Господи Иисусе. Его электрическая схема вспыхнет от перегрева, если он не свалит из комнаты.

Он снова откашлялся.

– Я буду рядом в офисе, если вам что-то понадобится. – Поразительно, но заявление вышло таким убедительным, будто он действительно мог себя контролировать, что реальности не соответствовало. Она дышала, и его пульс учащался. Она смотрела на него, и его кровь кипела.

– Нет, – заторопилась она, почти спустившись с кровати. В голосе сквозила паника. Потом она покраснела и села обратно. – В смысле, я думала, ты останешься ненадолго. Я подумала, ну, тебе не обязательно снимать всю одежду, но может, я могу поработать с твоим лицом.

– Поработать с моим лицом?

– Да. – Она одарила его слабой улыбкой и подвинулась на кровати, освобождая для него место и подбираясь к своей коробке с косметикой. – Только лицо, клянусь. Пожалуйста, это поможет мне расслабиться. В меня никогда раньше не стреляли.

Да. Конечно. Отлично. По меньшей мере, он обязан сделать для нее хоть это. Он будет только рад сидеть рядом с ней на кровати и позволять прикасаться к себе.

К своему лицу – все, только бы быть ближе.

А когда он умрет от чистого и подлого сексуального желания, это, по крайней мере, станет высокохудожественной смертью. Он всплывет лапками вверх к тому времени, как она закончит.

«Нет, – обратился он к самому себе, – используй мозги». Но это было невозможно. На кровати с ней? Ему не стоило доверять.

– Конечно, – сказал он, подходя ближе так непринужденно, как это было возможно, и готовя себя к нескольким минутам восхитительной пытки.

Но в несколько минут она не уложилась. Полчаса спустя Никки все еще «работала с его лицом», а он метался между адом и раем.

Она пахла восхитительно, но не духами: в ней смешивались запахи косметики, ее мастерской, теплой кожи и тихого дыхания. Вблизи он понял, что ресницы ее настоящие. Он был очарован выражением ее лица – с таким же она снимала Трэвиса. Он никогда не думал, что кто-то может быть так сильно сосредоточен на лице.

«Что она видит?» – гадал он, когда она откинулась назад и, прищурив глаз, окинула его взглядом прежде, чем продолжить работу. Он, было, начал сомневаться, видела ли она именно его, но время от времени их взгляды встречались и ее щеки слегка краснели.

Ему нравилось, что она так хорошо чувствовала его. Сам-то он мог получить за чувственность Бронзовую звезду. Она использовала пальцы, множество кисточек, побывавших в ее маленьких баночках и пакетиках, ерошила его волосы, потом красила и их. И с каждым ее прикосновением новая пинта крови покидала его мозг и спускалась к паху. Это было самое идеально ужасное и прекрасное ощущение, самый настоящий вызов его контролю и всему, во что он верил. Он сидел совершенно неподвижно, еда дышал, занятый попытками удержать себя и не подняться, не повалить ее на кровать и не съесть ее целиком и полностью.

– Ну вот, – наконец сказала она, усаживаясь на колени.

Потянувшись вперед, она взяла его за подбородок и повернула голову в сторону, любуясь проделанной работой.

– Хочешь посмотреть?

– Конечно. – Боже, как ему повезло. Он справился и произнес это совершенно спокойным голосом, без дрожи.

Она достала из сумочки маленький цифровой фотоаппарат и отклонилась назад, чтобы сфотографировать его. Повернув камеру, она протянула ее – он взглянул на фотографию и отпрянул.