Командующий, оказывается, уже не спал. У него были начальник «Смерша» и член Военного совета – худощавый генерал-майор, невысокий, в отлично сшитом кителе и мягких сапогах. Когда Лебедев вошел в горницу командующего, он прежде всего отметил неслышные шаги члена Военного совета.

– Засада? – не ожидая доклада, спросил командующий и, словно ему невмоготу стало держать на венском хилом стуле большое, рыхлеющее тело, оперся о стол кулаками.

– Так точно!

– Но ведь время сеанса только что окончилось?

– Разрешите доложить по порядку.

Начальник «Смерша» придвинул к себе папку и устроился поудобнее. Член Военного совета сменил маршрут и шагал теперь за спиной майора. Лебедев точно, коротко, сам удивляясь этой точности и ясности изложения – ему казалось, что мысли у него спутаны, – доложил все, что видел.

– Та-ак. Четвертая потеря, – протянул командующий и, обратившись к контрразведчику, едко отметил: – А вы тут толковали, что проверили все возможное.

Светловолосый, коротко стриженный, с полным круглым лицом и неуловимым взглядом глубоко сидящих глаз полковник каменно молчал.

– Вы, конечно, понимаете, майор, чем все это пахнет? Для вас, меня, всей армии…

– Так точно, – опять не своим, сдавленным голосом ответил Лебедев.

– Вот так… – наливаясь кровью, сердито бросил командующий. – У разведчиков – так точно. У контрразведчиков – так точно. Меня командующий фронтом каждые три часа греет, и я – так точно, а… – Генерал плохо знал немецкий и потому сказал по-польски: – Вшистко в пожонтку[2].

В горнице стало неприятно тихо, и как раз в эту минуту в нее заглянул первый ласковый золотисто-алый луч солнца. Он высветлил дорожку-дерюжку у ног майора, потом передвинулся и окреп. Член Военного совета обогнул майора и спросил у него:

– У вас какой пистолет?

– Вальтер.

– Мода? Или бьет лучше?

Командующий и полковник уставились на майора, ожидая ответа на вопрос, вероятно ненужный в этой обстановке, но решающий что-то очень важное, касающееся и майора, и всех, причастных к этой печальной истории.

– Пожалуй, мода.

– После того как увидели свет фар и поняли, что к чему, пистолет вынимали?

Лебедев побледнел. Это увидели все, потому что луч солнца стал ослепительнее. Но все увидели еще и то, что майор строен и красив. Красив мужественной, не слишком броской красотой. И еще, что он чуть-чуть пижон. Даже не пижон, а отличается тем особым шиком, который приобретают кадровые офицеры, служащие в крупных штабах. Все на нем сидело как влитое, в то же время так свободно, что не мешало движению его худощавого сильного тела. Даже фуражка, надетая самую малость набекрень, и та казалась особенно красивой, ни на какую другую фуражку не похожей.

– Была… мысль, – выдохнул Лебедев.

– Ну что ж… Все правильно… – Член Военного совета вздохнул и опять вышел на свой маршрут.

– Товарищ командующий, – не шевелясь произнес контрразведчик, – разрешите задать несколько вопросов майору Лебедеву?

– Вопросы, вопросы… Что в них толку?! Зюзин погиб – вот что обидно!.. Задавайте.

– Товарищ майор, вы женаты?

– Так точно!

– Детей у вас двое – мальчик и девочка?

– Так точно.

– Семья в эвакуации, в Абакане?

– Так точно.

– Скажите, а связей здесь – я имею в виду интимные связи – вы не заводили?

– Никак нет.

– Верю. Но, может быть, вы все-таки знаете Евдокию Петровну Рожкову?

Майор покачал головой:

– Никак нет.

– А телефонистку на армейском тыловом обменном пункте?

– А разве там есть телефонистки?

– Вам как разведчику это нужно бы знать. Не знаете?

– Никак нет. Виноват.

– Пока что вины не вижу.

Голос полковника – тусклый, ровный – заставлял напрягаться, и Лебедев не сводил глаз с той папки, которая лежала под рукой полковника. А он, как назло, медленно открыл ее, не торопясь вытащил лист бумаги, проглядел его, да еще и потряс, словно пробуя на вес. Потом протянул Лебедеву и предложил:

– Читайте вслух.

Лебедев шагнул вперед, принял этот листок осторожно, с опаской и в то же время с готовностью, и уже открыл было рот, чтобы произнести первое слово, но запнулся и посмотрел на полковника.

– Читайте, читайте. Это может оказаться и чепухой.

Лебедев пожал плечами и, откашлявшись, начал читать:

– «Приветик, Маша. Дождик прошел?» – «Какой там дождь – попрыскало, и все! А у тебя как? Сказала ему?» – «Ему скажешь! Примчался, машину бросил и убежал. Прибежал, веришь, на нем лица нет. Мне даже страшно стало». – «Наверное, опять неприятности». – «Да, у них служба такая…» – «Так и уехал?» – «Ага». – «И все равно довольно тебе мучиться – он не идет, сама намекни». – «Не знаю, веришь, как увижу, так ноги подкашиваются». – «Вот дура! Неужели рядом других нету?» – «Мало ли других… Слушай, Маша, пришли еще огурчиков. Такие огурчики! И еще, может, капустки». – «Чтой-то тебя, девка, на кисленькое потянуло. Одного любишь, а с другим…» – «Перестань, Машка. Я ж влюбленная». – «Когда ж теперь опять появится?» – «А он как ясный месяц: если у них операция – покажется, а нет – скроется. А я сохну». – «Ох и дура ж ты». – «А ты на моем месте?» – «Так и я ж, наверное… Присылай своего Ванечку, я у хозяйки и огурцов и капусты выпрошу. А если пришлешь старухе полотенцев – она и на соленые помидорчики раскошелится». – Майор растерянно огляделся и доложил: – Все.

– Знаю. Скажите, майор, как часто вы бывали на армейском обменном пункте?

– Обычно… дважды в день… последнее время.

– Почему?

– Там у нас рации.

– А не в последнее?

– Мы снабжались там. Так что… по потребности.

– Ясно. Где ставили машину?

– За углом школы, в которой размещался штаб.

– К радистам ходили пешком?

– Так точно. И каждый раз старался разными дорогами.

– Но все равно огибая здание школы?

– Так точно. Иначе нельзя.

– У меня все. У вас, товарищ командующий, к майору Лебедеву вопросы есть? Нет? У вас, товарищ генерал? Нет? Тогда, товарищ майор, я вас попрошу отправиться к моему заместителю и вместе с ним заново проанализировать все операции. Не спеша. Обстоятельно и, я бы сказал, отрешенно. Времени у вас теперь хватит.

Лебедев ушел, а командующий спросил у полковника:

– Думаете, в этой девичьей болтовне и есть разгадка?

– Пока не думаю. Пока только нащупываю. Дело в том, товарищ командующий, что майор ставил машину как раз против здания почты и, следовательно, районного коммутатора. Если учесть, что разговор двух подружек— честно скажу, мы уж куда только не совались со своими подозрениями и контролем – был записан нами минувшим утром, то тут кое-что есть. Именно поэтому я так рано явился к вам. Как вы заметили, без вызова.

– Выходит, эта Дуся или Маша – шпионки?

– Нет, еще ничего не выходит. Пока что ясно, что эта самая Дуся влюбилась в майора и делится об этом с подружкой. Причем, как видите, очень аккуратно, как истая влюбленная, следит за каждым его шагом, за настроением. Если сопоставить все по времени, то…

– В этом есть рациональное зерно, – сказал член Военного совета. – Что собираетесь предпринять?

– Пока будем анализировать провалы, попробуем разработать эту линию.

Командующий помолчал, потом устало махнул рукой:

– Хорошо. В девять – доклад комфронтом. Попробую поспать.

Сутоцкий сопел и молчал. Матюхин, казалось, не обращал на него внимания. Как-то незаметно он обогнал напарника и теперь, ловко лавируя между кустарником и стволами деревьев, забирался в глубь леса между странной телефонной линией и той заброшенной дорогой-просекой, по которой проехали немецкие саперы. Его худощавое, острое лицо было озабоченно, губы часто шевелились.

Внезапно он остановился и недобро спросил:

– Ты знаешь, куда мы идем?

– Нет.

– А какого же черта молчишь? Ты что, пешка?

– Ты ж взялся командовать… А я при тебе вроде… персональной охраны.