Обычно, отвезя Дженни в конюшню, Барбара оставалась там до конца занятий. Неделю за неделей, месяц за месяцем она собственными глазами наблюдала за успехами дочери, не уставая восхищаться тем, как отважно держится хрупкая и маленькая в сравнении с большущей лошадью девочка.

Но, помимо восхищения, ее одолевал и страх. Он оставался невысказанным, но становился все сильнее по мере того, как сложнее и опаснее становились задания.

К весне Дженни взяла за обычай проводить в конюшнях все свободное время, а в результате и Барбара, старавшаяся побольше бывать с дочерью и к тому же очарованная благоуханием пробуждавшейся природы, занялась верховой ездой и сама. Точнее сказать — возобновила занятия. Она брала такие же уроки, когда ей было столько лет, сколько сейчас дочери.

Тренировки Дженни заканчивались в час дня, после чего мать и дочь обычно отправлялись на верховую прогулку по окрестным полям и тропам. Маршрут, как правило, выбирала уверенная в своем умении управляться со Снежинкой Дженни. Бывало, что к ним присоединялся приезжавший в Коксуэлл покататься Лен-ни. Барбара не чувствовала необходимости рассказывать об этих встречах Полу, ведь они были случайными и не влекли за собой никаких последствий.

Глава 24

Впоследствии в предисловии к одному из своих романов Барбара напишет: «Бывают дни, когда запоминается каждый звук, каждый образ, каждое мгновение. Ты помнишь, где была, что делала, что говорила, даже что думала — и все потому, что свершившееся тогда было судьбоносно и необратимо. Дни убийства Кеннеди, высадки на луну Найла Армстронга или гибели Мартина Лютера Кинга останутся в памяти современников во всех подробностях».

Для Барбары таким днем стало 12 октября второй осени их жизни на Уайт Плэйнз. Дженни уже закончила тренировку и теперь прогуливалась верхом на красивом гнедом скакуне, сменившем на этот раз Снежинку. В прошлую субботу на показательных выступлениях серая кобылица Дженни споткнулась и теперь была оставлена в стойле, как говорил Том, «на заслуженном отдыхе». Менеджер конноспортивного центра заботился о животных, и не выпускал Снежинку на манеж целую неделю. Дождавшись окончания занятий, Барбара встретила дочь, уже сидя в седле, и на прогулку они отправились вместе. Втроем, поскольку к ним присоединился прибывший в Коксуэлл час назад и взявший на конюшне мускулистого мерина Ленни.

Уже более двух недель — необычно долго для этого времени года — стояла сухая погода, и Барбара разрешила Дженни ехать по ровной, открытой местности, не как обычно — шагом или рысцой, а легким талоном.

К конюшням они возвращались через широкий луг, зеленый луг, то здесь, то там испещренный желтыми пятнами — густой и высокой порослью еще не успевшего отцвести золотарника. Вдоль края луга тянулась линия белоствольных берез, возвышавшихся над примыкавшим к ним соснячком. Невзирая на приближение зимы, березы еще не облетели, и сохранившиеся на их нижних ветвях бронзовые листья, поблескивая в солнечном свете, великолепно сочетались с изумрудной зеленью хвои. Тишина нарушалась лишь топотом копыт, шелестом сухой листвы под ногами коней, да стрекотанием укрывшихся в густой траве кузнечиков. В переплетении трав шныряли юркие белки. Две зверушки, серая и бурая, некоторое время без малейшего страха, словно наперегонки, бежали рядом с лошадью Барбары, так что было видно, как оттопыриваются набитые спелыми желудями защечные мешки. Солнечная погода не сбивала белок с толку: они делали запасы на предстоящую зиму.

Лошади с плеском перешли речушку. Алые пряди сумаха терлись об их бока, высокий тростник расступался, открывая буроватую, вспенивавшуюся под копытами воду. В прозрачном голубом небе виднелись стаи птиц, летевших на юг, — в том же направлении и, как казалось, с той же скоростью, что и всадники. Откуда-то издалека тянуло прелыми листьями. В воздухе уже ощущался легкий холодок, предвестник первых морозов.

Все трое ехали молча. День был слишком хорош, и чтобы он отложился в памяти, не хотелось ни на что отвлекаться.

На прогалине Дженни определилась с завершающим отрезком обратного пути, выбрав для этого самый открытый участок местности, примыкавший к строительной зоне. По уже готовившемуся к будущей застройке полю недавно прошлись бульдозером, а за прошедшие солнечные дни грунт подсох, уплотнился и сделался тверже, чем почва оставшегося позади травянистого луга. Девочка уже говорила про это место с Барбарой, и обе нашли его идеально подходящим для того, чтобы прокатиться вскачь.

Держась бок о бок, все трое перешли на более быстрый аллюр, и тут Барбара заметила, что когда Дженни натянула поводья, ее гнедой резко мотнул головой. Снежинка никогда так не поступала, и от неожиданности девочка осадила коня и перешла на рысь. Матери показалось, что ее дочка встревожилась. Следуя полученным на занятиях инструкциям, Дженни легонько ударила пятками в конские бока, чтобы пустить гнедого галопом, но результат оказался неожиданным. Жеребец не стал разгоняться, а взял с места в карьер и, вытянув шею, стремительно понесся вперед.

Рывок оказался столь мощным, что девочка выронила поводья, болтавшиеся теперь по обе стороны от конской морды. Пытаясь дотянуться до них, Дженни припала к шее гнедого, но подалась вперед слишком сильно, и Барбара увидела, как ее нога выскользнула из правого стремени. О том, чтобы восстановить контроль над скакуном без узды, опираясь лишь на одно стремя, не приходилось и думать. Конь, словно уловив страх наездницы, помчался дальше с головокружительной скоростью. Дженни только и оставалось, что, припав к потной шее жеребца, вцепиться руками в его гриву.

Стремясь догнать дочь, Барбара вновь и вновь понукала свою кобылу пятками и хлыстом, но она никогда не была искусной наездницей, и все ее усилия пропадали втуне. Разрыв между нею и вырвавшейся вперед дочерью увеличивался, и одновременно усиливался ее страх. Предоставленный самому себе жеребец скорее всего рано или поздно примчался бы в свое стойло, но Дженни могла не удержаться на его спине во время бешеной скачки, а в случае резкой остановки — перелететь через его голову. Опасения, которые Барбара подавляла в себе с того часа, как ее дочь уселась в седло, теперь грозили воплотиться в действительность, и она была бессильна это предотвратить. Ей оставалась роль беспомощной свидетельницы смертельно опасной скачки.

Барбара видела, как Ленни, хлестнув своего мерина, устремился вдогонку за Дженни. Расстояние между ними стало уменьшаться, но конь Дженни, специально выращенный для состязаний, почуял погоню и помчался еще быстрее. Когда он поравнялся со строительной площадкой, девочка, не выдержав бешеной скачки, скатилась с конской спины и упала на землю. Она сумела сгруппироваться, прикрыв руками голову, и, к счастью, не угодила в большущую, футов в пятьдесят длиной, кучу сваленных у края площадки строительных отходов — металлической арматуры, камня и битого стекла. Падение туда повлекло бы за собой если не смерть, то страшные увечья. Конь — тоже к счастью — не вздыбился и не затоптал упавшую. Почувствовав, что лишился наездницы, он тут же успокоился и остановился рядом, совершенно не осознавая своей роли в разыгравшейся драме. Бока скакуна вздымались и опускались, с него ручьями струился пот.

Подоспевший Ленни взял жеребца под узцы, подтянул подпругу и, удостоверившись, что сбруя в порядке, уговорил Дженни снова сесть в седло, объяснив Барбаре, что если девочка не заставит себя сделать это сейчас, то у нее может возникнуть страх перед лошадьми, который останется на всю жизнь. Держа коня, на котором сидела неспособная унять дрожь девочка, в поводу, он направился к конюшне.

Было уже четыре часа дня. Заметно похолодало, поднялся резкий, пронизывающий ветер, который обрушил на твердую, засохшую землю шелестящий дождь сорванной с деревьев листвы и принес со стороны стройплощадки тошнотворный запах горящей резины. Там сжигали мусор.

Когда Барбара привезла Дженни домой, чтобы обработать ссадины и ушибы, Пол, в слаксах и водолазке, работал за обеденным столом, на котором была разложена документация по недвижимости.