^{«Белый передел». Causezies.}

Жаботинский еще раз разъяснил свой взгляд на идею «юбилейного года» в общественно-публицистическом очерке, написанном за несколько дней до смерти, в обстановке разгорающейся войны, в разгар своей безнадежной борьбы за создание еврейской армии:

Кроме этих двух новых средств («шабат» и «пэа») в Танахе содержится еще идея «юбилейного года» — нечто несравнимо меньшее и в то же время бесконечно большее, чем просто часть социального законодательства. «Юбилейный год» — как он обрисован в Священном Писании — должен возвращаться каждые пятьдесят лет, и когда наступает его срок, все недвижимое имущество возвращается к своим первоначальным владельцам, потерявшим его из-за долгов. Это нечто меньшее, чем социальный закон, так как известно, что «юбилейный год» не выполнялся в реальности, да его и невозможно выполнить в такой наивно-простой форме. С другой стороны, это нечто большее, чем закон,— это революционное провидение, столь мощное, что способно дать пищу для мысли многих поколений и очистить общественную структуру человеческого общества. Суть идеи «юбилейного года» заключается в положении, что социальные перевороты составляют и должны составлять неотъемлемое свойство прогресса человечества. В противоположность социализму, принцип «юбилейного года» не направлен на единственное и окончательное потрясение всех основ, устанавливающее раз и навсегда абсолютное и полное равенство, чтобы устранить потребность в дополнительных переворотах в будущем. Намерение социализма — создать положение настолько хорошее, чтобы более никогда не возникла нужда улучшать его силой. Концепция «юбилейного года» не верит в идеальный социальный порядок — столь идеальный, что в нем просто не будет места для новых столкновений,— и не заинтересована в его построении. Наоборот: она видит в социальных столкновениях непременную и необходимую основу жизни общества, и, в частности, она видит в перевороте неизбежное средство очищения социальной атмосферы — так же, как гроза необходима для очищения воздуха.

Выдающаяся черта идеи «юбилейного года» — такой, как ее обрисовывает Танах,— это святость частной собственности. Царственное право каждого человека на свое царство столь свято, что, даже если он в результате какого-то несчастья потерял его, все равно, в конце концов, его достояние возвращается к нему. Этим самым идея «юбилейного года» осуществляет принцип необходимости революций и в то же время утверждает, что каждый человек обладает неотъемлемым правом владеть какой-то частью мирового достояния.

Это лишь краткое изложение воззрений Танаха на государство и социальные проблемы. Нет смысла преувеличивать его значение для реальной жизни на сегодняшний день. В большей ее части эта концепция — лишь набросок, слишком наивный, чтобы принести действительную пользу. Никакой государственный режим невозможно удержать, основываясь на взглядах пророка Шмуэля, сетовавшего, что царская власть есть только притеснение народа, и все. Никакие законы общественных отношений не могут согласоваться с опасностью социальной революции, назначенной на определенную дату. Но все эти намеки в целом составляют богатейшую сокровищницу идей, которые сами просят — если так можно выразиться,— чтоб их собрали и оформили заново, сделав из них основу политической системы, которая будет по сути своей еврейской и вместе с тем станет уроком всему человечеству. Мне кажется, что она никогда еще не была нанесена на бумагу. Я не предлагаю ее в качестве единственной программы, которая будет поставлена на голосование в рабочих комитетах. Она требует многих лет внимательного изучения — прежде чем будет сформулирована на бумаге; она потребует многих поколений, чтобы пройти через опыты и ошибки,— пока не будет переведена на реальный язык фактов реального государства. Но стоит, очень стоит проделать этот эксперимент.

^{«Израиль и мир будущего», «ха-Машкиф», 9.5.1941.}

Согласно еврейскому мировоззрению, государство не есть хозяин личности. Это воззрение — панаристократическое. Не только тот, кто работает, должен есть — но и любой голодный прохожий. Мир следует совершенствовать посредством более-менее регулярных переворотов. Время от времени бушует буря, опрокидывающая все,— и тогда естественное соревнование начинается снова.

^{Речь на III всемирном съезде «Бейтара», «ха-Ярден», 7.10.1938.}

Убийство Арлозорова

«Никогда еще наш еврейский мир не видел такого яркого отражения психологии погромщиков».

Убийство молодого сионистского лидера Хаима Арлозорова на тельавивском пляже шестнадцатого июня 1933 года арабскими террористами оказалось трагическим событием, которое погрузило сионистское движение в трясину клеветы, слепой ненависти и кровавых потасовок, и все это в сложный исторический момент, когда к власти в Германии пришел Гитлер. Освещение этого горького периода истории — от обвинения ряда членов движения Жаботинского в убийстве и до их освобождения,— а также связанной с этим вспышки ненависти,— не входит в нашу задачу, хотя и сейчас кое-кто продолжает открыто или намеками плести кровавый навет. Однако было бы искажением общей картины, если бы мы не упомянули хотя бы вкратце об этом деле, поразившем Жаботинского в самое сердце. Оно стоило ему огромных затрат драгоценного времени, сил, энергии. Мы насчитали, по меньшей мере, тридцать статей и заметок, которые Жаботинский был вынужден написать в течение полутора лет, пока длился процесс. Из этого количества мы приведем здесь самую первую статью, которую Жаботинский написал спустя четыре дня после того, как стало известно об убийстве. Сегодня даже современникам той эпохи трудно поверить, до какой степени уже в начальный период расследования выявились уродливые попытки использовать смерть Арлозорова в недостойных политических целях, стремление определенных кругов инсценировать процесс:

Как всегда бывает у свежей могилы, в которой покоится молодая жертва, появляется желание облечься в траур, тем более, что час этот — час скорби для всего еврейского народа. Хочется забыть хотя бы на миг ту атмосферу ненависти и лжи, которой последние годы дышало сионистское движение. Хотелось бы хоть семь дней траура провести в чистой человеческой скорби. Однако даже это не выпало на нашу долю, на долю сионистов. Как видно, личная жизнь не для нас. В поистине звериной атмосфере развивается наше еврейское существование. Над свежевырытой могилой, в первое же мгновение после постигшего нас несчастья тошнотворная политическая спекуляция начала вышивать свои узоры только что пролитой кровью. Люди, желающие удостоиться титула «народных вождей», воспитатели масс, не захотели позволить себе даже одного часа личной скорби. С первой же минуты они затеяли над могилой политическую свистопляску. Они думают только о том, как «использовать» случившееся в своих ничтожных коммерческих предвыборных интересах. Каждый знает, что это, и только это, кроется за их словами, что их скорбь в тысячу раз меньше их спекулятивных интересов. Это написано на их лицах, на всем их поведении, это заметно всем, об этом говорят на каждом углу.

Хаим Арлозоров — человек, который не хотел бы, чтобы подозрение пало на еврея. Но эти зоологические подобия человека во сне видели, мечтали с самого начала только об одном: о, если бы это был еврей! С самого начала они распустили слухи, что убийца, которого будут судить на предстоящем суде,— еврей. С бьющимися сердцами ожидали они вестей из Эрец Исраэль, бледные от страха, чтобы, не дай Бог, убийца не оказался неевреем. И они с облегчением вздохнули, испустив победный вопль отвратительного ликования вампиров, когда телеграф принес весть, что полиция арестовала еврея, слава Богу.

Нет, мы не удостоились и часа человеческой скорби — ни мы, ни они. У них скорбь растворилась в жажде политических спекуляций, у нас — в чувстве брезгливости при виде картины этого зоологического падения.