– Много, очень много золотишка прикопано в донских степях! – вздохнул мужик. – Наши места испокон веков были беспокойные, а народ лихой…
– Что ж редко находят, если много прикопано?
– Так ведь в те времена о магии знали больше, чем сейчас… – Мужик замялся.
– Это вы о заговорах и проклятиях? – помог Владимир.
– Вот-вот. Слышал о заговоре на сорок первого?
– Признаться, нет.
– Очень сильный заговор. С человеческими жертвоприношениями. Зато очень надежный. Сорок кладоискателей могут в нужном месте землю рыть, а только ничего не найдут. Клад дастся лишь сорок первому.
– А есть способы избавиться от проклятия?
– Конечно. Например, с помощью барашка.
– Барашка?!
– Ну да. Когда станет ясно, что клад найден – осталось уже чуть-чуть, надо в этом месте барашка зарезать, полить землю его кровью.
– Какого именно барашка? – осведомился Владимир. – Белого или черного? Молодого или старого?
– Белого, молодого. А половину найденного сокровища раздать людям – абсолютно безвозмездно. Это хорошее средство, проверенное, но помогает, если проклятие не очень сильное. Если изначально люди знают, что проклятие наложено мощнейшее… или у сундука увидят человеческие черепа без всего остального, то лучше сразу отступиться. Иначе эта находка будет аукаться внукам и правнукам по двенадцатое колено!
* * *
– Здравствуйте, баба Таня! – поздоровался Владимир, увидев на другой стороне улицы соседку.
Баба Таня восседала на скамеечке, сложив пухлые руки на животе. Одета, как всегда, в ситцевое платье. На голове – косынка, вышитая цветочками.
За последние десять лет соседка ничуть не изменилась, даже не постарела. Казалось, она вечно будет сидеть на этой скамейке, глазеть на прохожих и впитывать обрывки разговоров, чтобы вечером, когда к ней подсядут две-три поселковые сплетницы, выдать на-гора какие-то прихотливые версии, проистекающие из дневных наблюдений и собственной фантазии.
– Здравствуй, Вова, – ответила баба Таня, брюзгливо поджимая губы.
Владимир открыл калитку. Спиной ощутил на себе пристальный, давящий взгляд. Баба Таня пялилась так, словно хотела дыру проглядеть. А уж о чем она думала, догадаться не трудно: приехал бездельник из города. Вместо того чтобы работать, родную сестру с малолетним ребенком объедает да водку жрет!
Ничего, решил Владимир. Через месяц вернется Ленкин муж, уехавший в Москву на заработки. Надо с ним потолковать. Может, в их шабаш-бригаду нужен разнорабочий? На все согласен: доски подносить, за водкой бегать, за пьяными блевотину убирать…
Подошел к входной двери, обитой клеенкой. Нагнулся, отыскал под половиком ключ. Из прихожей, содрав туфли, зашагал на кухню. Пол под ногами хрустел и прогибался. Все гнилое. Все на честном слове. Не отчий дом, а одна видимость. Плюнь – развалится…
На газовой плите стояли кастрюля с макаронами и сковорода, прикрытая крышкой. Судя по запаху, в сковороде лежали котлеты. Глотнув слюну, Владимир приподнял крышку. Пять штук. Хлеба в них, конечно, больше, чем мяса, но выглядят они весьма и весьма аппетитно…
Трясущимися от нетерпения руками положил на тарелку макароны и одну – только одну! – котлету. Повернулся к столу. Выдвинул ящик, в котором лежали вилки-ложки.
И только тут увидел записку.
«Вова, – было написано на страничке из тетради в клеточку, – я с Сережей-младшим в Ростове. Буду часов в семь-восемь. Если тебе не трудно, прибери во дворе. Завтра утром приедет мусоровозка.
Лена».
Гм… А она зачем с сыном в Ростов подалась? Да еще в будний день…
Думать мешала тарелка с едой. Ладно, решил безработный, втыкая вилку в макароны. Вернется – сама расскажет.
Как он ни старался есть медленно и тщательно прожевывать пищу, содержимого тарелки хватило минут на шесть-семь. Владимир глянул в сторону кастрюли. Может, еще положить макарон – их много?.. Нет, лучше не дразнить желудок.
Помыв посуду, Владимир цапнул початую пачку сигарет, забытую Ленкой на серванте, и быстро – от соблазна подальше – вышел во двор. Закурил. По-хозяйски огляделся. Так. Поленница рассыпалась. Двор надо подмести. Груду хлама, накопившегося у сарая, переместить к забору. Работы на два-три часа. При условии, что голова свежая, организм отдохнувший, а в желудке не лежат комом непереваренные макароны.
Владимир подошел к насосу артезианского колодца. Снял рубашку, повесил ее на ближайшее дерево. Ухватился за ручку, стал качать. Под ногами, на глубине 30 метров, зашипело, заурчало. Еще качков пять – и из крана хлынула ледяная вода. Владимир тут же рухнул на колени, подставил голову и спину под струю. Заорал:
– Ха-а-ара-а-шо!..
Наконец вода перестала течь. Владимир отбросил со лба намокшие волосы и бросился к поленнице. Сложив дрова, принялся метаться от сарая к забору, перенося мусор и хлам – ржавый остов велосипеда, разбитые деревянные ящики, пару раскисших и развалившихся картонных коробок, кульки, набитые пустыми консервными банками, пластиковыми бутылями, очистками, яичной скорлупой, рваной и скомканной бумагой…
Теперь осталось самое занудное – подмести двор, уложить сор в тачку и поставить у забора. Мусорщики завтра все заберут.
Остановился перекурить. И тут понял, что кролику уже недолго скакать на подсевших батарейках. Навалилась сильная усталость. Даже в глазах потемнело.
Повторное омовение ледяной водой сил и бодрости не прибавило. Стиснув зубы, Владимир взял в руки метелку и превратился в робота-уборщика, апатично совершающего одно и то же действие:
Шрххх!.. Шрххх!.. Шрххх!..
Он часто прерывался на перекуры. С каждой минутой метла становилась все тяжелее и тяжелее. А двор казался все больше и больше. Никогда не удастся закончить его уборку. Все равно что вычерпать ложкой океан.
Момент, когда невероятное все-таки произошло, Владимир как-то не запомнил. Бросив метлу, выкатил из сарая тачку. Вооружился совковой лопатой и битых полчаса таскал тачку от одной кучи дворового мусора к другой.
Когда куч не осталось, побрел в дом. Ничком лег на диван в гостиной и закрыл глаза.
* * *
Женщина была молодая, красивая, улыбчивая. Черные вьющиеся волосы, ниспадающие на плечи. Серые глаза. Пухлые чувственные губы. Одета в белый греческий хитон, туго затянутый узким поясом, что придавало ее фигуре некоторое сходство с песочными часами.
– Что ты отдашь взамен? – проворковала она.
– Не знаю, – растерялся Владимир. – У меня ведь ничего нет…
– А ты согласишься отдать свои ноги?
– Пожалуйста.
– А руки?
– Забирай! – Владимир хмыкнул. – Это же сон…
– Меня радует твоя щедрость. А свою голову ты мне отдашь?
– Без головы я умру. Даже во сне.
– Не обязательно. У меня вот, например, нет головы – и ничего…
Она вдруг заплакала – громко, навзрыд.
– Ну вот, – пробормотал Владимир, пытаясь ее обнять. Чтобы утешить красавицу, приголубить. – А говорила, что ничего страшного. Можно, дескать, и без головы жить…
От звука собственного голоса он проснулся.
Черт, это действительно был сон. Но какой яркий, запомнившийся даже в деталях!.. Владимир перевернулся на бок. Старый диван заскрипел, жалобно заныли пружины. На улице смеркалось. Часов восемь вечера, не меньше.
И тут Владимир вновь услышал женский плач. Как это понимать? Он снова заснул? Или ему лишь приснилось, что он проснулся, а на самом деле он продолжает спать?
Женщина рыдала где-то совсем рядом. Кажется, на кухне…
Дверь на кухню закрыта, но осталась щель сантиметров десять – двенадцать. Владимир заглянул, обмирая от каждого удара сердца. За столиком, в полутьме, спиной к двери сидела какая-то женщина. Это она плакала, обхватив голову руками. Кто это? Неужели та самая прекрасная незнакомка в хитоне?!
Владимир собрался с духом. Протянул руку к выключателю, и свет залил кухню. Женщина вздрогнула, обернулась. Щеки мокрые от слез, тушь потекла. Она была не в белом хитоне, а в синих джинсах и майке с длинными рукавами.
