Приятели метнулись к тротуару. Остановились метрах в трех от дороги и не без облегчения перевели дух.

– Ведь не было же его! – пробормотал Колька. – Я на зрение не жалуюсь!

– Кажется, вон из того переулка вырулил.

– Спасибо, что объяснил. Мне сразу стало легче!

– Обрати внимание, – сказал Владимир. – Не успели мы заинтересоваться саблей, как сперва чашечка разбилась, а потом лихач чуть не задавил.

– Ты это к чему?

– Давай все-таки в собор заглянем.

– В станице тоже церковь есть… Валим из Ростова, пока еще что-нибудь не произошло!

Недавно церковь отремонтировали. Пахло краской, влажным мелом. Колька задержался во дворе у церковной лавки. Пока он выяснял, какие свечи ставятся во здравие, Владимир поднялся на крыльцо и, чуть робея, вошел в храм Божий.

Здесь было прохладно. Солнечные лучи, льющиеся сквозь цветные витражи под куполом, освещали лишь верхнюю половину обширного помещения. В нижней половине царила приятная полутьма. Владимир сделал несколько шагов и остановился, разглядывая иконы, роспись на стенах, столики с горящими свечами. Было слышно, как потрескивают фитильки.

А потом откуда-то появился человек. Высокий, широкоплечий, бородатый, в черной рясе, с крестом на груди.

– Здравствуйте, – негромко сказал Владимир.

– Вошел, а лоб не перекрестил… – укорил батюшка.

– Не умею.

– Так ведь русский вроде…

– Русский.

– Некрещеный, значит?

– Да.

– Атеист… или как?

– Стечение обстоятельств. До перестройки было нельзя – родители партийные. А потом религиозность превратилась в моду. Не хотел уподобляться показушникам.

– Приобщаются к Богу ритуалом крещения не для моды или показухи, а для себя… Звать-то тебя как?

– Владимир.

– Надо же, тезка. А живешь где? Что-то я тебя в станице не видел…

– Я из поселка.

– Ко мне ваши тоже ходят… Случилось что?

– Почему вы так подумали?

– Атеисты и некрещеные вспоминают о Боге лишь в очень трудную минуту. Так что, если ты пришел, для этого должен быть очень веский повод.

– Не знаю, сумею ли я объяснить.

– Попробуй.

– Говорят, что жизнь человека похожа на зебру. Состоит из белых и черных полос. Так вот, что-то эта черная полоса у меня слишком долго тянется. Все наперекосяк…

– Расскажи, – предложил отец Владимир. – Облегчи душу.

– В другой раз.

– Заходи в любое время, когда будешь в этих местах.

– Обязательно, – пообещал Владимир, уже решив, что не придет.

– А о крещении подумай. Может, твои проблемы из-за этого. Ты сейчас как бы спорная территория. Бог тебя – свое творение – не забывает конечно же. Но чтобы выстоять и победить, нужно осознанно сделать выбор…

– Гм… – Владимир заинтересовался. – Простите, батюшка… А чем вы занимались до того, как приняли сан?

– Кровь проливал. Сперва в Афгане, потом – в Приднестровье и в Чечне…

И тут – весьма некстати – появился Колька со свечами в руках:

– Батюшка, а за здравие куда ставить? Туда? – указал в угол, там под иконой стоял низкий столик со свечами.

– Туда, туда… – Священник повернулся к Владимиру: – Не буду мешать вам общаться с Ним… Заходи.

– Обязательно, – повторил Владимир, сжимая в руке свечку, которую сунул приятель.

Подошли к столику. Его поверхность состояла из небольших – с монету – бронзовых чашечек под свечи. Колька, наклонив свою свечу, зажег ее от ближайшего язычка пламени. Воткнул в столешницу и умело перекрестился. Глаза при этом стали точь-в-точь как у пресловутой овцы, вернувшейся в стадо.

Надо же, подумал Владимир. А ведь он верующий – этот мелкий жулик, воришка и брехло!..

Чуть помедлил и поднес к горящему огоньку свою свечу – фитильком вперед.

Лесок закончился. По обе стороны от грунтовки потянулись дома с подворьями. Самые обычные дома – кирпичные или саманные, с квадратными фасадами, с черепичными или соломенными крышами. Колька на ходу полез в карман, пересчитал деньги. Лицо осветилось.

– А ведь на водку и колбасу хватит! Не все сожрал музей!.. Ты как?

– Никак, – ответил Владимир. – Спать хочу.

– Да ладно! Посидим, отметим боевое крещение…

– В другой раз как-нибудь, – сказал Владимир. – Я что-то устал, как собака. До свидания!

Колька внимательно посмотрел на него, пожал плечами:

– Ну, бывай, Вован…

Оставшись один, Владимир кое-как добрел до центра, где находилось здание поселковой администрации, со времен советской власти не знавшее даже косметического ремонта. Белые кирпичи потемнели, стали грязно-серыми. Пара окон на первом этаже заколочена фанерными листами. Из четырех скамеек, стоящих на аллее перед входом, уцелела только одна. От других остались металлические ножки, торчащие из асфальта.

Владимир плюхнулся на скамейку. Достал зажигалку и глянул под ноги, выискивая окурок подлиннее. Черт, ни одного приличного бычка! Одни фильтры.

– Спичек не найдется? – произнес кто-то совсем рядом.

– Нет.

– Тогда спрячь зажигалку, жмот!

Напротив скамейки стоял мужчина лет пятидесяти, коренастый, с красным обветренным лицом. Одет в застиранные джинсы. Цветастая рубаха на животе завязана узлом. Клинт Иствуд местного розлива. Только широкополой шляпы не хватает да пары кольтов на поясе.

– Так вам прикурить или в зубах поковыряться? – спросил Владимир, продолжая держать зажигалку в руках.

– Прикурить.

– Пожалуйста!

Когда мужчина возвращал зажигалку, Владимир поинтересовался застенчиво:

– А у вас закурить… э-э… не найдется?

– Найдется. – Протянул пачку фильтрами к собеседнику. – Прошу!

Владимир сунул сигарету в губы, поднес огонек. После первой же затяжки настроение улучшилось.

– Что-то мне твое лицо знакомо, – сказал мужик. – Ты – сын Юрьича?

– Да.

– Хороший был человек… Чем занимаешься?

– Клады ищу, – вдруг ляпнул Владимир.

– Кладоискатель? – заинтересовался мужик. Оглядел собеседника с нечесаной головы до стоптанных пыльных туфель. – Давно копаешь?

– Нет.

– Это хорошо. Бросай, пока не втянулся. Не разбогатеешь, только жизнь себе поломаешь. Кладоискательство – оно как наркотик. Если подсел да еще какую-нибудь мелочь накопал – хана! До самой смерти из шурфов не вылезешь… Я знаю, что говорю. У меня в роду три поколения бугровщиков. Я один соскочил, а они все свободное время на курганах проводили. Как возьмут лопаты в руки осенью, после сбора урожая, так до весны, то есть до посевной, домой приходили только мыться и спать.

– Неужели за все время ничего не нашли?

– Почему? Иногда натыкались на нетронутые захоронения. То пряжку золотую найдут, то сережки – ну, вроде клипс. Отец раз браслет нашел, витой, типа змейки… Да только это мизер. Если б за каждую тонну земли платили по рублю, наша семья бы озолотилась. И другие тоже. У нас в поселке каждый второй хоть раз в жизни да пытался копать…

– Вы сказали «курганы», «бугровщики»… Они искали только золото в скифских захоронениях?

– Они все искали. И казацкие клады, и Золотого коня, и царскую карету, затонувшую не то в Маныче, не то в Калитве во время переправы. – Мужик продолжал со сверкающими глазами: – Говорят, колеса были из чистого золота. На дверях – серебряные накладки, а на них царский герб из червонного золота и бриллиантов. Бесценная вещь! Уникальная!

– А то! – поддакнул Владимир.

– Но только в курганах хоть что-то нашли. – Глаза у мужика потухли. – В основном мусор – черепки, наконечники стрел, гнилое тряпье…

Владимир хмыкнул. От себя он мог прибавить, что золотая лихорадка похожа на алкоголизм. Завязать в принципе можно. А вот навсегда излечиться – никогда. Только увидит бывший алкоголик бутылку, и от рецидива заболевания его отделяет лишь одна стопка. Вот скажи он сейчас этому «соскочившему», что когда-то нашел драгоценную саблю в подземелье, а за железной дверью, не исключено, стоят сундуки с сокровищами, и он тут же побежит за лопатой…