– Так точно!

– Уже лучше. Кругом! Шагом а-арш!

Я пулей вылетел из кабинета. И встал в растерянности. И что делать дальше?

– Кузьмин? – спросил меня политрук с «заплаканными» глазами.

– Я!

– Слушай сюда. Вот тебе «бегунок». Пройди все эти, кроме этого, кабинеты и ко мне. Что смотришь так? Запрос на тебя давно уже отправили, но они и до войны неделями телились, а сейчас вообще можно не ждать – на фронт раньше попадёте. Оформляйся с нуля.

– А когда на фронт?

Мой собеседник горько усмехнулся:

– Не боись – без тебя война не закончится.

– Да я знаю. Мне интересно, сколько мы тут проторчим.

– Планировали три месяца на формирование и ещё три на сколачивание и обучение, но сколько получится?..

– Понял, спасибо!

Тот пожал плечами, тяжко зевнул в кулак, потряс головой и углубился в бумаги, словно меня уже и нет. Да и то верно. Нечего мешать. Пошел я.

Меня мерили, взвешивали, щупали, опрашивали, записывали. Папка «бегунка» стремительно пухла от вклеенных справок, выписок, вкладышей. И так целый день. На улице уже смеркалось, когда я вернулся к «заплаканному». Он спал за столом, уронив голову на руки.

– А, ты. Всё? Быстро ты. Ну, пойдём. Провожу тебя заодно. Ты не думай, старшина, я уже третьи сутки из этого кабинета не выходил. Не могу больше.

– Да, я и не думаю, понимаю. Не продолжай.

– Денежное довольствие получишь завтра в кассе. За всё время с ранения сразу. Военком уладил этот вопрос. На котловое и вещевое – станешь в роте. А, ты же и есть старшина роты. Тем более – своя рука – владыка. Только рота ещё не сформирована, с нуля всё и начнешь. С интендантом поаккуратнее. Мужик он… непростой, скажем так. Разберёшься.

– Спасибо.

– За что?

– За всё. И за науку.

– Не за что. В одной лодке качаемся. Военком обещал меня с бригадой отпустить на фронт.

– Как же это он тебя отпустит? Ты у него вроде секретаря?

– Да ладно. Бабу какую-нибудь возьмет. Дело нехитрое, справятся. А ты сам откуда?

– Я же контуженый. Не помню ни хрена. Так, местами.

– Да, неплохо тебя приголубило. Хорошо, к Натану Ааронычу попал. Он хирург от бога, тьфу ты, никак не отвыкну.

– И ты его знаешь?

– Да кто ж его не знает? В городе всего две больницы – узловая и земская. А хирургов по пальцам одной руки пересчитать. А Натан… Он ведь и на Халхин-Гол ездил, и в Финской в командировке там был. У него та-акой опыт! И мужик мировой. Даже золотой.

Вот так вот! Вот тебе и Натан. А мы ведь сдружились. Странно. В прошлой жизни я тяжело сходился с людьми. Друзей, не знакомых-приятелей, а именно друзей, у меня не было. У жены были близкие подруги, а у меня нет. И вдруг – Натан. Тем более – еврей. Он, оказалось, суетился за меня и перед главврачом, и перед военкомом, комбригом. А на самом деле, оказывается, не надо сотни друзей – один друг-еврей их с лихвой компенсирует. Говорят, они всюду ищут выгоду. А от меня что за прибыток? Пока для Натана только нервные расстройства. И материальные затраты. Еврея траты на меня. Можете поверить? Я бы не поверил.

Мы дошли по вечернему городу до казарм. Они и в наше время сохранились, правда, внутри я не был.

– Это со мной, – сказал мой спутник часовому на воротах. Часовой смерил меня взглядом, поправил винтовку на плече, но ничего не сказал.

Уже вечер, но на внутреннем плацу вышагивали солдаты. Рулил ими («И-раз, и-два, левой, выше ногу дери, мать вашу подери!») однорукий командир. Правый рукав гимнастёрки был пришит у самого плеча.

– Это твой комбат. Геройский мужик.

Мы подошли.

– Строй, стой! Раз, два! Разойдись! На сегодня всё.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич. Вот, привёл вам пополнение. Старшина третьей роты.

Я представился.

– Натанов крестник, – кивнул он. Представился капитаном Бояриновым Андреем Николаевичем. И орден Боевого Красного Знамени на груди представил сам себя. Похоже, правда – герой. Только без руки и шрам на всё лицо собрал правую щёку в горькую усмешку.

– Надеюсь, сработаемся. А работы много предстоит. Пойдём, я покажу тебе твою старшинскую нору.

– Волков бояться – в лес не ходить.

– Что?

– Нам, татарам, что плясать, что работать, лишь бы пропотеть.

– А, прибаутки. Это хорошо. Вовремя сказанная – дух хорошо поднимает. Не вовремя – дисциплину разлагает. А знаешь, что такое армия без дисциплины?

– Стадо вооруженных баранов.

– Верно. Вижу, человек ты бывалый. Воевал?

– Не знаю. Контуженый я.

– А, Натан же говорил.

Мы прошли мимо вытянувшегося солдата, наверное, дневального, набравшего воздуха полную грудь – видимо, орать что-либо собрался, да так, чтобы оглушить. Но Бояринов остановил его жестом.

– Вижу, не шуми. Это старшина Кузьмин. Ты не пальни в него случаем. Пока он в таком виде.

Мы зашли в огромную комнату, где сплошными рядами стояли железные двухъярусные кровати, пока пустые.

– Здесь будет квартироваться третья рота. Пока недоформированны первые две, но скоро и сюда заселять начнём. А вот и твоя каптёрка. Осваивайся. И переоденься. Форму по размеру найдёшь.

– Благодарю. По размеру я подберу, а вот что к чему носится, не помню. Не попутать бы.

– Разберёмся. Ключи возьми на вахте. Давай, старшина, осваивайся. Да поживее.

– Слушаюсь.

Я тоже вытянулся, как дневальный до этого. Капитан ушел, громко топая сапогами по крашеному полу. Он припадал на правую ногу. Похоже, неслабо ему досталось.

Узнав у дневального расположение вахты, сходил за ключами, повозившись с замками, отпер, наконец, дверь каптёрки. М-да, нехило. Немаленькое помещение было заставлено стеллажами, просто завалено мешками, свёртками, ещё чем-то, что при слабенькой лампе не разобрать, так плотно, что остался лишь маленький пятачок у двери, но тоже занятый столом с настольной лампой и лежаком, на котором кулем валялись тряпки.

– В натуре, берлога, – пробормотал я. Ну, с Богом! Надо бы это всё перебрать, так сказать, систематизировать, чтобы знать, что, где и сколько. Но сначала уборка. Вот этим я и занялся. Да так увлёкся, что не услышал подошедших. Только деликатный кашель заставил меня оглянуться.

– Мать моя женщина! Натан! Ты ли это?

Натан щерился во все тридцать два зуба. Наверно, лицо моё было забавным. Ещё бы, я вообще офигел – передо мной стоял в новенькой форме с двумя шпалами в петлицах кавалер ордена Боевого Красного Знамени с лицом Натана.

– Не ожидал?

– Да я вообще офигел! Извините, товарищ майор!

– Военврач второго ранга.

– Вы тоже воевать собрались?

– Что это за «вы»? Ты никак обидеть хочешь старого бедного еврея?

– Тебя обидишь. Щупальцами своими весь город опутал, как спрут. Твои знакомцы меня, контуженого старшинку, схарчат и не заметят.

Натан рассмеялся задорно, заливисто.

– Не знакомцы, а друзья. Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

– В натуре, еврей. Натан, тебя когда воспитывали, не говорили – с друзьями дружить надо, а не иметь их. Извращенец. Морда еврейская.

Натан поперхнулся, открыв рот, потом оттуда раздался хохот.

– Да это ты извращенец, я даже подумать такого не мог!

– Вы ещё долго пикироваться будете? Нам вас отсюда слушать или как? – раздался из-за спины Натана голос Бояринова.

– Да, что это я? – Натан посторонился, пропуская в каморку комбата и того же политрука, проводившего меня до казарм. Сразу стало тесно.

– Я тут как раз прибирался.

– Хозяюшка, – сочувственным голосом сказал Натан.

– А в глаз?

– Ты, татарская морда, ещё за еврея не ответил.

– Так! – командирский тон комбата вытянул всех в струнку, даже Натана, с его двумя шпалами. – Выяснение национальных вопросов оставим для коньяка, а сейчас, слушай мою команду! Натан, как старший по званию, в уборке не учавствует – накрывает стол. Остальные – освобождаем место. Заодно надо и старшину привести в надлежащий вид. А тебе, Кузьмин, выговор за неисполнение моего приказа.