И у всех этих людей было одно общее свойство – они умели веселиться, беззаботно и радостно, как умеют только дети и богачи.

Моей соседкой по столу была кинозвезда – так мне ее еще раз представил Вадим, наклонившись к самому моему уху.

– Я ее немного спонсирую, – добавил он, и тут же получил от меня тако-о-ой взгляд!

– Нет, я не в том смысле. В ТОМ смысле ее спонсирует продюсер.

– А-а-а, ну тогда все нормально, а для чего же еще нужны продюсеры, – успокоилась я.

– Она обязательно сегодня споет, вот тогда все сама и увидишь.

Звезду звали Зося, а рядом с ней, как приклеенный, неотлучно находился продюсер по имени Леня. Они оживленно беседовали о чем-то музыкальном и от нечего делать я стала прислушиваться к их разговору. Заметив это, Зося развернулась ко мне и сказала неожиданно низким голосом:

– Ты не тушуйся, здесь все свои, безо всяких кандибоберов. Хочешь мартини?

Я слегка опешила от такой фамильярности, но уже через пять минут мы весело болтали с Зосей, закусывая мартини здоровенными ломтями черного хлеба, натертого чесноком – по Зосиному рецепту (это только на первый взгляд кажется диковатым, вы попробуйте – с мартини очень недурственно).

Зося оказалась девушкой неглупой и образованной. Родом она была с Урала, из како-то жуткой глухомани, поэтому дорогу в шоу-бизнесе она пробивала всеми имеющимися у нее средствами – помимо пышной уральской груди и стройных ног, она часто использовала еще и интеллект. Причем, неизвестно, что было эффективнее.

Через полчаса Зося жаловалась мне, как родной матери:

– Ты понимаешь, Танька, что такое шоу-бизнес?

Я отрицательно мотнула головой.

– Правильно говоришь. Чтобы это понять, надо в нем жить, его надо любить, понимаешь, любить. А ты умеешь любить дерьмо?

Я снова мотнула головой.

– Вот видишь. А я без этого дерьма жить не могу. Я с трех лет на сцене. Еще в детском саду я играла девочку Машеньку на новогоднем утреннике. Я бредила всем этим, понимаешь. А без этого мне никак. Ты знаешь, какая это тяжеленная работа? Правильно, не знаешь. И никто из вас не знает, никому ничего невозможно объяснить – не поймут. А это – целый мир! И лично мне наплевать, что там так тяжело. Я все это люблю, я только там и живу, понимаешь, от сцены до следующей сцены. А все остальное между этими сценами – это только подготовка к той, настоящей жизни. Вот ты кем работаешь? Секретаршей? Сойдет для девушки, но скучно. А вот мне никогда не бывает скучно. Вот в чем кайф. Понимаешь, на сцене ты проживаешь тысячу жизней, а без сцены только одну. Уловила? То-то и оно. Роли, понимаешь. Роли – это не маски. Маску можно снять, и все. Ее больше нет. А роль – это целая жизнь. А песни – это те же роли. Их надо играть. Хочешь, покажу? Смотри.

Зося стала шумно вылезать из-за стола, перевернула стоявшее рядом кресло вместе с сидевшим в нем Леней-продюсером, и даже не заметив этого, пошатываясь, пошла к роялю.

Она добралась до рояля и ухватилась пальцами за клавиши. Минута ушла на то, чтобы поймать равновесие. Еще пара минут, чтобы сфокусировать взгляд на нужных клавишах. Но после этого произошло чудо. Зосины пальцы уверенно пробежались по клавиатуре, и я услышала голос. Это было как откровение. Голос взлетел откуда-то из глубин Зосиной души к самым ее вершинам, он окреп и стал звонким, как хрусталь бокала, когда он звенит от прикосновения другого бокала.

Я слушала ее как зачарованная. Я давно не слышала такого восхитительного голоса, такого глубокого проникновенного звука. Зося пела арию мистера Икса. Ария была мужской, и это могло бы считаться казусом. Но сейчас это было неважно. Зося пела про артиста, про себя саму, и еще про что-то такое, что я сразу поверила ей, я сразу все поняла – она действительно не может жить вне сцены.

Когда отзвучал последний аккорд, в комнате стояла тишина. В этой тишине звенели отголоски арии. Я оцепенела от впечатлений и потеряла дар речи. Первым опомнился продюсер Леня, и шквал аплодисментов наполнил комнату.

Я смотрела на Зосю совсем другими глазами. Странно, ведь ничего не изменилось – и комната та же, и люди, и сама Зося. Но все же что-то поменялось. Это была уже другая Зося. А ведь молодец девчонка! Как она умудрилась вырваться из уральской глубинки, кто и когда научил ее так хорошо играть на рояле. Ну голос, ладно, природа. Так бывает. Но все остальное? Непостижимо!

Оказывается, кроме Вадима и продюсера-Лени, о Зосиных талантах не слышал никто из присутствующих. И теперь все с уважением, а кое-кто даже с завистью, смотрели в ее сторону и перешептывались. А продюсер Леня просто светился от счастья. Теперь я поняла причину, по которой он не отходил от Зоси ни на секунду. Он был ЕЕ личным продюсером. Ну что ж, из такого голосища может выйти толк.

Зося подошла ко мне с неизменным бокалом мартини в руке.

– Теперь понимаешь? – она смотрела на меня в упор совершенно трезвыми глазами. – Музыка – это то, ради чего хочется жить. А все думают – деньги. Деньги – это только один из побочных эффектов. Без денег тоже нельзя, никто же меня бесплатно на паровозе на гастроли не повезет, и за костюмы платить надо, и песни покупать, и еще кучу всего. Деньги тоже нужны. А знаешь, чем твоя профессия отличается от моей? У тебя все по полочкам – и рабочее время от и до, и зарплата столько-то в месяц. Стабильность. А у меня – полная неизвестность, никто не знает, что там, впереди, получится у тебя пробиться или нет. Или будешь завтра сидеть на грязном снегу голодная и босая, потому что тебя выбросили, как старый башмак. Такая работа, издержки производства. К этому надо быть всегда готовым. Не ждать этого, понимаешь разницу, а просто быть готовым. А если хочешь настоящего успеха, то в него надо верить. Знаешь как это трудно, все время верить? Но все верят. И тот, кто верит больше всех, тот и будет звездой. А слабаки не дойдут.

– А как же удача? – робко спросила я.

– А удача нам всем пригодится, правда, народ? – И Зося окинула стол взглядом царицы Клеопатры, завоевавшей Рим. А она сейчас и была царицей.

И народ одобрительно загалдел.

Мы выпили за удачу, и потом еще много ели, пили, пели песни про «мороз-мороз» и «коробейников», играли в «отгадай слово» и еще какую-то неизвестную мне игру.

Часа через два этого безудержного веселья абсолютно сытая, немного пьяная и совершенно счастливая, я наконец заметила отсутствие Вадима и его коллег-бизнесменов. Пытаясь вспомнить сквозь хмельной туман, давно ли он отсутствует, я решила немедленно это выяснить путем опроса самого Вадима. Да и компания, затянувшая очередную народную песню, мне немного наскучила.

Я вышла из гостиной и осмотрелась. Впереди был широкий коридор, заканчивающийся большой лестницей на второй этаж.

В детстве я думала, что слово «коридор» произошло от слова «коррида», и так и писала «корридор» почти до пятого класса.

Я тогда не знала, что такое «коррида», а слово мне очень нравилось.

А потом мама купила мне книжку про Испанию. И тогда я поняла, что «коррида» – это красиво и страшно, и меня до сих пор тянет в Испанию, чтобы это увидеть. Но я, кажется, снова отвлеклась.

Почти трезво рассудив, что небольшая экскурсия по дому меня развлечет, я двинулась вперед. Лестница действительно привела меня на второй этаж в такой же широкий коридор с великим множеством дверей по обеим его сторонам.

Сначала я даже решила, что количество дверей увеличилось путем удвоения их с помощью алкоголя. Но, прищурившись, я определила на глаз, что все двери остались на своих местах, ни одна не исчезла. Значит, все в порядке, можно смело идти.

Я шла по коридору и, подходя к очередной двери, аккуратно дергала за ручку. Если дверь открывалась, то я просовывала туда голову и осматривала помещение.

Комнат было действительно очень много. Здесь были спальни, обставленные красивой дорогой мебелью, попалась пара ванных комнат с роскошными интерьерами, была даже огромная детская – я определила это по несметному количеству игрушек, наваленному в этой комнате. Но детей на месте не было. Видимо, на период веселья родители отправили их погостить к бабушке в деревню. А может, дети просто выросли.