Чудо-толмач, принесённый Береном, Арвиэль начал листать не с первой, а с последних страниц. Пока Берен стелил постели, мальчик сидел на печке тихой мышкой, сосредоточенно посапывая. Наконец с презрением вынес вердикт:

– У орков такой скудный словарный запас, мрак! Впрочем, чего от этих дикарей ждать?

– Здесь и орочий словарь есть? – изумился Берен. Нечаянно или нарочно, но продавец не упомянул, что в толмач включена и «мудрость по матушке».

– Ага, в самом конце. С переводом на межрасовый и перечнем расхожих фраз… Кхм. Странно…

– Что? – насторожился Грайт. В орочьем лексиконе вообще много необъяснимого. В первую очередь, как они сами друг друга понимают?

– Вот, например: «Курваляй ных баргуза». Здесь написан перевод: «Вы меня утомили, оставьте», но «баргуза» – это… кхм, место, на котором мы сидим, а «курваляй» – «ходить, передвигаться».

– Отдай сюда словарь, я новый куплю, – Берен хотел отобрать книжку, но мальчик вцепился в неё как клещ, увернулся, спрыгнул с печки и удрал под стол. Достать его оттуда было невозможно: подлезешь с одной стороны, он вышмыгнет с другой, обежит тебя и вновь будет из-под скатёрки выглядывать.

– Не-эт, погодите! Ага, вот! Ковжупень! Это значит «женщина свободных нравов». Дядь Берен, а Марика – ковжупень, да?

– Её не вздумай спросить! Отдай!

– Или вот ещё… О-о-о!!! – восторженно завопил эльфёнок. – Хывря – самка собаки! Ну, это точно про Агафью!

– Арвиэль, немедленно отдай эту похабщину! – взвыл Берен.

Изумрудные глазищи задорно сверкнули.

– Дядь Берен, здесь же орков полно, а иначе, как матом, они не понимают… Вы же сами учили: если хочешь, чтобы тебя поняли правильно, говори на доступном для собеседника языке.

– Арвиэль, отдай это немедленно.

– Нет!

– Выпорю!

– Порите на здоровье, только книгу оставьте! Ну, пожа-алуйста!

Берен со вздохом махнул рукой – в конце концов, куда деваться: если живёшь бок о бок с орками, рано или поздно чего только от них не наберёшься!

– Шушель с тобой…

– А знаете, как по-орочьи «шушель»? – обрадовался Арвиэль. – Ни в жизнь не угадаете!

До осени сего года орканец Эртан жил вместе с Мартой, хотя в саму избу-аптеку забегал лишь перекусить, а ночевал где придётся: летом на заднем дворе, зимой в сенях или вовсе у приятелей. Мальчик лелеял две мечты каждого уважающего себя орка: свой та’шэр [4] (в данном случае избу) и трактир, да такой, чтоб конкуренты к нему пиво пить ходили. В селе Гусиные Прудочки, где родился и вырос Эртан, таким заведением ведал папаша Зорн, так у него даже конкурентов не было. Папаша самого мальчика трактира, увы, не имел, зато бережно хранил книжицу с семейными рецептами лучшего в Орканских степях пива и никому, кроме сына, о ней не сказывал. Гражданская война оставила Эртана сиротой, но он отнёсся к этому по-орочьи стойко: отцу хорошо теперь там, в Великих степях, где трава шёлковая, и никогда коварный камень не ляжет под конское копыто. Однако мальчик и самому себе, и покойному поклялся такой трактир поставить, что на всю губернию славить будут. И название уже придумал – «Оркан-бар», дабы никто не усомнился, что хмельным нектаром действительно орканец угощает, а не какие-нибудь гномы.

Осенью Эртан переехал в свою избу, отстроенную собственноручно и с орочьим размахом, то есть в расчёте на минимум полдесятка отпрысков. Лишь после этого, захватив папашину книжку, орчонок явился к зажиточному мельнику Мирону. Деловитый и хваткий, чуявший наживу, как гончая – лису, мельник быстро смекнул, что Эртан предлагает дело выигрышное, и идею поддержал. Год выдался богатым на все урожаи, и компаньоны, скрепив договор подписью и рукопожатием с традиционным плевком в ладони, решили половину Миронова ячменя пустить на пиво, вспахать целину под озимые и тем же временем начать отстраивать пивоварню и трактир.

Домой орчонок возвращался в столь радужном настроении, что даже не окликнул попавшегося навстречу остроуха. Это сделала невесть откуда вынырнувшая Агафья.

– И куда это ты так спешишь, исчадие неблаговерное? – елейным голоском осведомилась она. – Того и гляди, собьёшь с ног человека доброго, вовек потом грех не замолишь!

– Домой, к дяде Берену, – буркнул Арвиэль, пытаясь пройти мимо, но противная, вечно ругающаяся на всех тётка схватила его за локоть.

– И как он поживает? Здоров ли?

– Спасибо, не жалуется.

– Ну это ненадолго. Вот не покаешься за грехи свои тяжкие, и Господь справедливый накажет тебя: пошлёт на твоего отца названого недуги тела да разума. И покроется он струпьями зловонными, и высушит кости его, и выжжет нутро… Эй, ты куда, исчадие невоспитанное?!!

Но эльф уже выкрутился и опрометью бросился домой.

Ночью Берен проснулся от страшного крика. Арвиэль метался в постели, судорожно комкая простыню, одеяло сбилось к ногам. И бельё, и мальчик были сырыми от испарины – хоть выжимай. Берен тронул воспитанника за плечо, вырывая из когтистых лап кошмара. Тот подскочил как ужаленный, ничего не видя и не соображая, судорожно глотая воздух. Мужчина прижал ребёнка к себе, успокаивая и чувствуя, как сердце бьётся испуганной птичкой. Невольно вспомнилось, что днём Арвиэль примчался домой взволнованный и без слов бросился наставнику на шею, хотя обычно ласковостью не отличался.

– Снова это приснилось?

– Да… И я опять не мог им помочь, только скулил, как паршивый щенок…

– Поплачь, Арвиэль. Станет легче, вот увидишь.

– Я не умею плакать, – отстранившись, мальчик вытер костяшками сухие глаза.

– Ты должен их отпустить.

– Я попробую… – воспитанник поднял на Грайта безумный, совсем не детский взгляд. – Дядя Берен, вы же не заболеете и не умрёте?

– Нет, конечно! – мужчина не на шутку испугался. – С чего это ты вдруг?

– Не надо, пожалуйста, мы с Симкой очень не хотим вас потерять.

Арвиэль соврал, чтобы не пугать наставника. Ему приснился не кошмар, терзавший уже полтора года.

…Поздняя осень. Лес пустой, чёрный и холодный. Пронизывающий ветер вместо листьев срывает с голых ветвей вороньё, и птицы отвечают ему хриплым граем. Земля чавкает под ногами, мнутся мёртвые стебли трав. На кладбище много могил, но только одна заставляет сердце сжиматься до боли. Мелкий дождь кропит три слова на сером надгробии: «Береник Славий Грайт».

Так одиноко и холодно, что хочется выть…

Отныне мальчик избегал Агафью, но мерзкая баба, точно гриф, почуяв слабину, подкарауливала на улицах, выливая на его голову очередной ушат ужасов, которые непременно должны случиться с его наставником. Аватар долго держался, зная, что тётка только и ждёт повода попенять Берену на неуважение воспитанника к старшим. А ему нельзя нервничать, вдруг и правда заболеет?

Но в конце концов даже аватарьему терпению пришёл конец.

Стояла поздняя осень. Набрякшее низкое небо угнетало и, казалось, ещё больше принижало самооценку Арвиэля, возвращавшегося с рыбалки почти без улова: в ведре плескался пяток небольших окуней, а щучка попалась такая мелкая, что пришлось выпустить к полному негодованию кота Симеона. После такой неудачи настроение и вовсе расклеилось, как и старые сапоги.

Обед ждал на печи, но Берен не встал с постели, чтобы присоединиться к рыбакам. Только тихо поздоровался, так и не повернувшись лицом. Уже второй день Берену сильно нездоровилось, хотя он и старался скрыть это, дескать, просто старые раны разнылись.

– Вы уже пообедали? – Арвиэль, чувствуя смутную тревогу, подошёл к топчану.

– Я не хочу, малыш, ешьте, пока горячее, – голос наставника был хриплый и слабый. Аватар машинально положил руку ему на лоб.

– Да от вас парит как от печки! – Арвиэль силком заставил человека лечь на спину. Щёки пылают, губы сухие, глаза блестят. – Я сбегаю за лекарством к Феодоре, а ещё лучше, её саму приведу.