Позади послышались торопливые шаги. Оглянувшись, они разглядели в мутной тьме Вадима, спешившего к ним. Оказалось, он позвонил Никите и, узнав о пропаже Наташки, решил присоединиться к друзьям.

– Может, в милицию сходим? – предложил Вадим. – Сообщат по рации нарядам, пусть они тоже поищут.

– Если до часу не явится, сходим, – хмуро отозвался Никита.

– А давайте сейчас позвоним. И в милицию, и в «Скорую». – Настя с жалостью глядела на мертвенно бледное лицо Наташкиного брата.

– Не, я домой не пойду, – отказался Никита. – Там меня мать живьем сожрет. Давайте еще подождем с полчаса, а тогда в милицию.

И они снова погрузились в тревожное ожидание, временами поглядывая на светившийся циферблат Никитиных часов. Минут через пятнадцать послышался шум машины. Вынырнувший из темноты милицейский уазик остановился возле их двора – из открывшейся двери выскочила зареванная Наташка в сопровождении пожилого милиционера.

В общем, история с ней приключилась ожидаемая – почти как на новогодней дискотеке. Очередной кавалер показался ей вполне положительным, и она позволила ему себя проводить. Но по выходе из Дворца к ним присоединились двое его приятелей, и они все вместе стали настойчиво звать Наташку в гости, – а когда она заартачилась, просто взяли под руки и поволокли к машине. Хорошо, что у нее хватило ума заорать. Ее вопль привлек внимание проходившего мимо патруля, и всю компанию забрали в отделение. Там их допросили, записали адреса, после чего отвезли Наталью домой. Что стало с теми парнями, ей неведомо.

Никита поблагодарил милиционера, сделав попытку сунуть ему купюру, но тот вежливо отказался и укатил. Едва машина скрылась в тумане, Наташкин братец схватил сестру за плечи и принялся ожесточенно трясти, приговаривая: – Еще раз… еще раз… такое устроишь… своими руками придушу! Чтоб уже больше никого не мучила!

– Да-а, а кто меня бросил? – вопила Наташка, размазывая слезы. – Эти смылись, а ты пошел свою дылду провожать! А я что – одна должна была возвращаться, да-а-а?

– Марш домой! – прорычал Никита и с размаху дал ей под задницу Наташка взвизгнула и понеслась к подъезду, приговаривая: – Все маме скажу: и как ты меня бросил, и что дерешься! – Мрачный Никита, не попрощавшись, пошагал следом.

Вадим с Настей молча глядели им вслед. Правота Наташки была очевидна, как и их общая вина, оставалось только благодарить Бога, что все закончилось благополучно. Когда брат с сестрой скрылись в подъезде, Вадим обнял Настю и притянул к себе. От неожиданности она онемела, неловко ткнувшись носом в его куртку.

– Обещай мне беречь себя, – глухим голосом произнес он. – Если с тобой случится беда, мне будет очень больно. Обещаешь?

Не поднимая глаз, она кивнула и, вывернувшись из его объятий, побежала через двор. Но у подъезда не выдержала, оглянулась. Он стоял, ссутулившись, на прежнем месте. Насте мучительно захотелось вернуться и еще раз прижаться к его куртке, – но, устыдившись, она стремительно нырнула в полумрак подъезда и понеслась к себе.

После этого случая Наташку вообще перестали выпускать по вечерам из дому. На ее возмущенные вопли Никита молча показывал внушительный кулак. Но однажды во время очередной истерики не выдержал и выдал:

– Ну, скажи, скажи, почему к тебе вечно цепляется всякая мразь? Почему к Насте и к другим порядочным девчонкам такие не пристают, а к тебе моментально?

– Откуда я знаю! – ревела Наташка.

– А я скажу: потому что ты так себя ведешь! Все эти твои ужимки, дурацкое кокетничанье и хихиканье умному парню до лампочки, а всяким подонкам, – то, что надо. Сама напрашиваешься! Сиди дома и носа не смей высовывать, пока не поумнеешь.

С горя Наталья еще усерднее налегла на учебу. Тройки по математике совсем исчезли из ее дневника, да и с русским наладилось. Благодаря частым диктантам она почти перестала делать ошибки. Но зато другие предметы были в сплошном пролете – на них ее усердие не распространялось.

– Ты что, совсем спятила? – возмутилась Настя, когда подруга схватила третью пару по химии. – Скоро конец четверти, а у тебя с химией полный провал. И по истории ни одной оценки, даже рефераты не пишешь.

– Так ведь их в лицей не сдавать, – беззаботно ответила Наташка. – Трояки во всех случаях в аттестат поставят, а больше мне не надо.

– А в лицее как будешь химию учить? Там ее по вузовскому учебнику изучают, а ты в основах ни бум-бум.

– Да, а если я не поступлю? Буду зубрить, как дура, эту химию, а она мне потом не понадобится.

– Натка, нет, ты невозможная! Можно подумать, что ты учишься ради оценок или лицея, а не ради того, чтобы просто знать. Неужели тебе ни капельки не интересно?

– На химии ни капельки! Более занудного предмета я не знаю. Не буду ее учить ни за какие коврижки. Мне и трояка хватит. А история – это вообще полный бред. Сегодня нам одно внушают, завтра другое. А послезавтра еще чего-нибудь придумают. Три учебника – и во всех история разная. Разве это наука?

– Ну тебя в болото! – рассердилась Настя. – Делай, что хочешь, только потом не обижайся. Как ты к предмету относишься, так и он будет к тебе, – по третьему закону Ньютона.

В общем, полностью убедить эту лентяйку Насте не удалось, но все же их разговор не прошел даром: Наталья слегка напряглась и стала уделять внимание остальным предметам. Тем более, что мартовская погода этому способствовала: практически весь месяц то дождь, то снег, а под конец и вовсе начались пыльные бури при минусовой температуре, – носа не высунешь на улицу.

– Будет, наконец, весна в этом году или нет? – тоскливо ныла Наташка, вглядываясь в хмурое небо. – Весь март ни одного солнечного денечка – ну сколько можно? Хочу на травку.

– Придет апрель, будет тебе и травка, и солнышко. А пока зубри: до экзаменов меньше трех месяцев.

Настя пару раз спросила Сережу Новикова о судьбе Бориса, но тому ничего не было известно. С отцом она на эту тему так и не поговорила, не решилась. Сначала совесть ее немного мучила, потом собственные заботы и проблемы оттеснили мысли о парне на второй план.

Однако через пару недель, выйдя из школы, Настя внезапно увидела Бориса, поджидающего ее на привычном месте.

– Выпустили? – облегченно спросила она.

– Отец бабки заплатил, и отпустили, – мрачно ответил он.

– Кому заплатил?

– Да той девке. Чтоб написала заяву, что обозналась.

– И она взяла?

– А то! Ей только того и надо было. А из гимназии меня поперли.

– Как поперли? Ты же ни в чем не виноват.

– А кому это надо? Как только меня взяли, на следующий же день вывесили приказ. Чтобы, значит, не нести ответственность.

– Но ведь тебя отпустили. Требуй, чтоб восстановили.

– Отказали. Отец ходил к начальству – сказали, что мое место уже занято. Там у нас есть воскресная школа для желающих – как только кого отчисляют, сразу его место занимает один из них. Да я и сам обратно уже не хочу. Будут на меня косо глядеть да пальцем показывать.

– И что теперь будешь делать?

– Не знаю. Пока буду отцу помогать, – он торгует на вещевом рынке. Перекантуюсь до армии, а там посмотрю. Девятилетка у меня есть – может, потом пойду в вечернюю школу. Если дальше учиться захочется. А ты как?

– Да все по-прежнему. Учусь, в основном.

– Парень у тебя не появился?

– В твоем понимании – нет, я ни с кем не гуляю. Но скажу тебе по секрету: мне очень нравится один человек.

– А ты ему?

– Кажется, тоже.

– А кто он?

– Это секрет. Не спрашивай, все равно больше ничего не скажу.

– Значит, у меня никаких шансов?

– Ты же это знал с самого начала. Борис, не обижайся, пожалуйста. Ты хороший, но мы с тобой разные люди. Давай остаемся друзьями?

– Ладно. Что думаешь делать после девятого?

– Будем с Наташей поступать в лицей при Политехе. Трудно, но мы попытаемся. Там ее брат учится.

– Ого, куда вы замахнулись! Тогда действительно тебе не до гулянок. Но мне можно хоть иногда тебя видеть?