– Всё обошлось? – участливо спросила женщина.

– Как видишь, жив-здоров. Но не обо мне речь.

Его глаза загорелись фантазийным огнем. Михаил пылко обцеловал Ларисино плечо.

– Ты… Ты знаешь, чья на тебе отметина?

Ларисе показалось, что такого триумфа и ликования ее сердце сейчас просто не выдержит. Но она совладала с собой и, лежа на спине, горделиво дернув головой и кокетливо уперев руки в свои бока, игриво произнесла:

– А то… Мы, чай, девушки, образованные, московские университеты заканчивали. Не всё же только римским патрициям в образованных ходить. И прошу заметить: две родинки именно на левом плече…

– Да, да, именно на левом… Я помню, я читал, – восторженно сказал Михаил.

– Но есть и другая легенда, – вздохнув, тихо произнесла Лариса. – А она гласит, что змея ужалила ее в грудь…

– Есть еще и третья версия… Да разве в этом дело, царица ты моя египетская… Я сразу ощутил в тебе какую-то невозможную притягательность, когда ты пришла брать у меня интервью, словно, провалился в какой-то астрал… Так и пребывал в нем все гастроли, мечтая о встрече…

– А я, как только увидела твою очаровательную мордашку в одном журнале, – тая и растворяясь в нежности от мужских комплиментов, призналась женщина, – сразу подумала: «расшибусь в лепешку, но вот этот будет моим».

– Чем же «вот этот» так сразил тебя наповал, лепешечка ты моя, – обрадовавшись такому неожиданному признанию, спросил Михаил, – восходящей звездностью?

– Ну, что ты, – звездность тут ни причем. – Лариса состроила невинные глазки. – Не знаю, как и сказать. Неловко даже как-то и признаваться в этом…

– Ну, пожалуйста, Лорик, не томи…

– Понимаешь, – и женщина нежно-нежно провела указательным пальцем по контуру его верхней губы. – Что-то такое сумасходительное и притягательное было в капризном и чувственном изломе твоих губ на том фото. Как обещание какого-то блаженства, каких-то неведомых доселе мне радостей… И я не ошиблась, Мишель. Ты превзошел все мои ожидания…

Мужчине от услышанного кровь ударила в голову, и «в зобу дыханье сперло». Он судорожно заглотнул воздух, но всё равно закашлялся. Чуть отдышавшись, но, так и не выровняв от сильного волнения голос, музыкант наклонился и прошептал ей в самое ухо:

– Еще не превзошел. Вот сейчас…

И тут зазвонил телефон.

«Как некстати», – вздохнула про себя Лариса.

– Может быть, это из Ленинграда, родители, – Михаил резво подскочил к аппарату.

– Алло…

На том конце провода немного помолчали, а затем мужской голос произнес: «Дэвушэк нэ хотытэ? Ес красависы на любой вкуц».

Михаил усмехнулся и сказал невидимому абоненту:

– Нэт. Ужэ ес одын красависа.

Лариса захохотала.

– Третий раз звонят за день, – Михаил покачал головою.

Он налил себе немного минералки и выпил.

– Извини, я сейчас, – сказал мужчина и направился в сторону ванной.

Лариса со злостью глянула на телефонный аппарат, и ей захотелось выдернуть шнур из розетки.

«Он сказал: вот сейчас… Конечно же, наверняка, он хотел сказать: вот сейчас перейдем… к апофеозу. И тут… Как некстати этот звонок, в такой-то момент», – с сожалением подумала женщина.

Еще с досадой она отметила, что до сих пор находится пусть в шикарном, но женском белье. А меж тем, она чувствовала, что бюстгальтер стал ей тесноват, врезаясь в грудь и, даже, немного причиняя боль. Но… сама она решила ничего не предпринимать. Потому что помнила слова, которые сказал Михаил в ресторане: «Мужчина может предложить или намекнуть, но он не должен навязываться».

«Ну, уж если мужчина не должен навязываться, то женщина – тем более», – рассуждала Лариса, боясь спугнуть ту радость, которую доставлял ей Михаил.

Просто ничего подобного в ее жизни не было. И хоть и считала она себе вполне искушенной мадам в некоторых вопросах, и хоть кокетничала и слегка капризничала с Михаилом (как же без этого?), но вот именно с ним по наитию сразу и безоговорочно приняла для себя роль «ведомой». Такого красавца, такого тактичного обожателя, такого аристократа по духу и обхождению у нее никогда не было. Чего еще желать-то? Плыви лишь по теченью, растворяясь в этом блаженстве и неге. Ну, и сама, конечно, умей быть благодарной тому, кто одарил тебя таким блаженством. И будет тебе женская радость: триумф, апофеоз. А может, даже сразу оба, и вместе взятые.

– И часто тебе поступают такие предложения? – кокетливо поинтересовалась Лариса, когда Михаил вошел в комнату.

– В отечественных гостиницах всегда, – Михаил брезгливо передернул плечом.

Он сел на тахту.

– Мы – гурманы… Суррогаты не пользуем, – и обнял Ларису. – Так что там ты сказала про капризный излом моих губ? Повтори, еще так хочу это услышать…

Лариса наклонилась к уху Михаила, прошептав несколько слов, и взгляд ее упал на огромный букет алых роз.

– Ой, погоди, – она высвободилась из объятий своего кавалера и подошла к столу, на котором стояла ваза с цветами.

Взяв две розы, она вернулась, и присев на тахту, стала обрывать лепестки на одной из них, осыпая ими своего умопомрачительного принца.

Михаил подхватил второю розу и стал делать то же самое.

– Поразительно, – прошептал он, – как мы всё время звучим в унисон. – Я ведь сам только – только подумал о цветах на постели, а ты…

– Вот такая я девушка, – произнесла самодовольно Лариса, комфортно устраиваясь на шелковых подушках и подставляя свое тело дождю из алых лепестков и поцелуев.

Михаил растер на ее плече сразу несколько лепестков, которые тут же заполнили воздушное пространство ароматом свежевыжатого розового масла.

– Ты просто какой-то уникальный музыкальный инструмент…

– Интересно, какой? – томно и кокетливо спросила Лариса.

Михаил лишь на секунду замолчал.

– Ты – скрипка, какая-то невозможно изящная скрипочка…

– Ну, меньше, чем на Страдивари, я не согласна.

– Ты больше, потому что ты – бесценна…

И про себя Лариса подумала: «Это надо же, какие сравнения находит, как плетет ажур словесов… Это ж как выдержать то ли такую муку… то ли такую радость. Какое счастье на меня свалилось».

А вслух, вся томная такая, сказала, как бы, между прочим:

– Скрипочка, на которой ты бы хотел играть свои прелюдии и фуги?

– Лорик, ты прелесть! – захлебнулся в восторге Михаил. – Как думаешь, сегодняшнюю прелюдию мы уже отыграли? – спросил мужчина с надеждой в голосе и заглядывая предмету своего обожания в глаза.

«Он еще спрашивает! – сомкнув веки и блаженствуя от не встречавшейся ей доселе мужской тактичности, подумала женщина. – Но, ведь, нельзя же сейчас так просто взять и примитивно брякнуть «да»! И попросить его перейти к апофеозу. Ведь сегодня явно не ее соло. Хотя, явно праздник души и именины сердца. А может, и именины тела? Если такое, вообще, бывает. По-моему, бывает», – такие мысли роились в чуть затуманенном сознании Ларисы.

Но вслух она ответила по-женски хитро и комплиментарно, оставляя последнее слово за «солистом».

– А я больше всего боялась, чтобы моя скрипочка не детонировала и не звучала в диссонансе рядом с таким виртуозом, – сказала Лариса, вдруг поняв, что, пожалуй, выдала уже все, известные ей, музыкальные термины за сегодняшний вечер.

При этих словах женщина красиво и безвольно откинула на подушки свои руки, зная, что при последующем его поцелуе или комплименте, она крепко сожмет его в своих объятиях и… уже не отпустит. Ни за что. Должен же он, наконец, понять, такой отзывчивый и чуткий.

– Какие диссонансы, когда весь вечер я утопаю в роскоши гармонии, царица…

И моментально две маленьких, но цепких женских ручки сомкнулись за его спиной, и нежный голос тихо прошептал всего одно лишь слово: «Мишель…»

Но как прошептал,… Кто б не уловил в его отзвуке призыва. А тем более, такой весь «в унисон» Мишель, которому этот призыв и предназначался.

«Вот она, вот она радость, ну, наконец-то, дождалась, чего желать-то больше!» – с замиранием восторга подумала Лариса, утопая в объятиях Михаила.