После войны Ирина ушла из Театра имени Моссовета, где она работала несколько последних лет, и серьезно занялась работой по собиранию огромного и разбросанного по частным собраниям литературного наследства отца, материалов о его жизни и творчестве, его личных вещей. Вскоре она создала литературно-музыкальную композицию «Рассказ об отце» и отправилась с ней выступать по разным городам своей огромной страны. Она была первой, кто по-донкихотовски открыто, с поднятым забралом, ринулась восстанавливать доброе имя Шаляпина, память о «самом дорогом для нее человеке».
В 1952 году подумывать о том, чтобы снять фильм об отце, начал и Федя, но, как и следовало ожидать, его желания остались только желаниями. С возрастом Федя не стал более упорным или трудолюбивым. Да и кто, если задуматься, смог бы сыграть Шаляпина?..
Несмотря на годы, проведенные за границей, все дети в эмиграции постоянно возвращались мыслями в прошлое. В каком-то смысле они так и остались мальчишками и девчонками с Новинского бульвара, не повзрослевшими шаляпинскими детьми… Как часто они вспоминали Россию, фрагменты их фантастически прекрасного детства, которое больше напоминало сказку! Лида писала маме, что она часто видит во сне Москву, Новинский бульвар… Как они едут на санях по заснеженным московским улицам, а на углах стоят мороженщики, и Иола Игнатьевна с ними — еще такая молодая, красивая, с черными волосами, в которых нет ни пряди седины… В снах перед ними проходили картинки их прошлой жизни. А еще Лиде часто снилось, что мама наконец-то приезжает к ним и они обнимают и целуют ее… Ведь они столько лет с нетерпением ждали именно этого дня!..
Действительность была иная — суровая и жестокая. «Да, мамочка моя! — в серьезные минуты своей жизни писала Лида. — Слава Господу, что он нас наделил большой жизнерадостностью, иначе плохо было бы. Много нас судьба била по голове и немало „соли“ пришлось проглотить. Да и теперь иногда на сердце скребутся кошки, но я их стараюсь прогонять, и мне это удается. Жизнь такая короткая, и несет она гораздо больше горя, чем радости, поэтому надо с этим бороться и отгонять все злое, и ловить все хорошее, и идти ко всему хорошему».
Прошло много лет с того времени, как подавленные и неустроенные, они прибыли в Америку. Теперь времена изменились, судьба была благосклоннее к ним. Борис стал известным художником, создал галерею образов самых известных людей XX столетия, куда входили Тосканини, Рахманинов, Горовиц, авиаконструктор Сикорский, Игорь Стравинский, Сергей Кусевицкий, Яша Хейфец, Михаил Чехов, Клод Фаррэр, Теодор Драйзер, миссис Джеймс Рузвельт, мать президента США, и многие-многие другие…[30] В Америке Бориса называли «автором портретов знаменитостей». В 1950 году он построил себе дом в русском стиле в небольшом городке Истоне, штат Коннектикут, и поселился там со своей второй женой Хельчей. Окрестности напоминали ему Итларь, их милое Ратухино, куда они все постоянно мысленно возвращались.
Федя работал в Голливуде. Нельзя сказать, чтобы он жил шикарно (денег ему постоянно не хватало), но все же и он как-то устроился и довольно регулярно снимался в кино.
Таня посвятила себя семейной жизни. После окончания Второй мировой войны она перебралась в Америку и теперь жила вместе с Лидой в Нью-Йорке. Растила сына Федора. Ее дети от первого брака Лидия и Франко жили в Италии и регулярно писали ей. Таня очень гордилась своими детьми.
Дела в Лидиной студии пения тоже шли хорошо. Она добилась успеха и теперь уже «занимала положение», как написала она в одном из писем маме. Раз в год Лида с учениками выступала с отчетными концертами в «Карнеги-холл» (Лида посылала маме программки концертов), а в 1956 году Национальная федерация музыкантов Соединенных Штатов учредила стипендию имени Ф. И. Шаляпина и присудила ее Лидиной частной студии! Первым обладателем Шаляпинской стипендии стал ученик Лиды Джон Кармин Фьорито.
Хотя прошло уже много лет со дня смерти Шаляпина, но дети еще остро помнили несправедливость, которая была допущена по отношению к ним отцом. Все еще, затухая или разгораясь, медленно тянулось никому ненужное дело о наследстве. Все понимали, что оно не принесет никаких результатов, но смириться с нанесенным когда-то оскорблением было нелегко. «…Отцу мы ничего откровенно не говорили, — писала Лида матери, — все боялись его расстроить, все деликатничали, „благородно молчали“, принимая незаслуженные пощечины и глотая горькие пилюли. Так он и ушел в лучший мир в полной уверенности, что М.В. наша жертва и наши сестры, бедняжки, из-за нас в большой опасности. Результат нашей дурацкой деликатности и молчания ты знаешь. Если существует загробный мир, как он там страдает и даже злится, видя правду!!! А мы тут от досады на свою глупость лопаемся».
Материальные затруднения могли пройти, но моральные обиды быстро не забывались. Шрамы, нанесенные Шаляпиным детям, зарубцовывались медленно.
В Москве же тем временем шла совсем другая жизнь, далекая от этих материальных интересов. Отношение к Шаляпину в советском обществе — благодаря заботам Ирины — постепенно менялось. В 1953 году удалось отпраздновать 80-летие со дня его рождения. В Москве состоялось несколько торжественных вечеров — в Доме актера, в Центральном доме работников искусств, в Большом зале Московской консерватории. В этих вечерах участвовали лучшие силы: оркестр Большого театра, известные дирижеры во главе с легендарным Н. С. Головановым, лучшие певцы, солисты Большого театра, среди которых был и молодой бас Александр Огнивцев, внешне необыкновенно похожий на Шаляпина[31], а также бывшие студийцы Шаляпинской студии, ставшие известными артистами, писатели, скульпторы, музыканты, знавшие Шаляпина…
На одном из вечеров Ирина прочитала неопубликованные письма В. В. Стасова, который восхищался талантом молодого Шаляпина. По поводу этих писем в свое время у Ирины с отцом возникла довольно острая переписка. В ноябре 1937 года Шаляпин попросил ее прислать ему письма Стасова в Париж, где французы будто бы хотели устроить его музей, и Шаляпин посчитал «наиболее целесообразным иметь письма и другие какие-либо документы здесь, у меня, в Париже»: «Ибо что я Гекубе? Кому это там будет интересно? Иметь всякую ерунду относительно „врага народа“».
Однако Ирина воспротивилась этому и даже, несмотря на свою безмерную — и во многом слепую — любовь к отцу, ответила ему довольно категорично: «Конечно, самое обидное, что ты вследствие тех или иных обстоятельств порвал со своей родиной, но никто тебя „врагом“, как ты думаешь, не считает. Однако же все понимают, что ты совсем забыл нас и все время думаешь, что тебе хотят какого-то зла, да неверно это!!! …Я люблю русскую землю, русскую литературу и хочу, чтобы страна моя обогащалась… Мы не мелочны, как ты думаешь, и хотя потеряли тебя как человека и актера, все же отдаем дань твоему огромному искусству».
Это был необычный для Ирины тон в ее сентиментально-ласковой переписке с отцом. Но письма Стасова она отстояла и вот теперь, наконец, смогла придать их огласке, сделать достоянием широкой публики.
А в фойе Дома актера была развернута выставка, посвященная Шаляпину, куда вошли материалы из фондов Театрального музея имени А. А. Бахрушина. Среди них были материалы, переданные в музей Иолой Игнатьевной и Ириной.
Юбилей Шаляпина отметили широко. Не так это просто было сделать, но все же сила гения Шаляпина постепенно пробивала стену казенного молчания и бюрократизма. Но и то сказать: это уже был 1953 год. Россия стояла на пороге огромных перемен.
В 1955 году «в целях популяризации творчества Шаляпина» была создана комиссия для изучения его наследия, а в конце 50-х годов открылась постоянная шаляпинская экспозиция в Театральном музее имени А. А. Бахрушина.
И только в 1956 году, когда политическая атмосфера в России начала постепенно меняться и легкие заморозки сменили господствовавший до этого трескучий мороз, Ирина осмелилась наконец обратиться с просьбой в ЦК КПСС разрешить ей посетить могилу отца на кладбище «Батиньоль» в Париже. И хотя Ирина немало сделала для культуры своей страны и не раз доказала ей свою преданность, одну в Париж ее все-таки не пустили, рекомендовали ей осуществить поездку во Францию «в порядке туризма с одной из экскурсионных групп», и только восемнадцать лет спустя после смерти Шаляпина Ирина смогла прийти на его могилу и положить цветы… Такой и запечатлел ее объектив фотографа — ее скорбный лик, склоненный над могилой, в эту печальную — и такую позднюю! — встречу…
