— Мы очень польщены тем, что вы не ограничились наблюдениями одного ночного дежурства. Однако это усложнит вашу задачу: чем глубже будете вы знакомиться с работой милиции, тем больше встретите трудностей и недостатков. Журналисты приходят к нам только за сюжетом. Все остальное, как им кажется, можно сочинить куда лучше, чем оно происходит в жизни, — и психологически, и композиционно. К тому же, ваш народ почти всегда избирает главным действующим лицом нарушителя закона, вас интересуют его стремления к легкому заработку и сладкой жизни, социально-психологические корни преступления. Работник милиции — всего лишь винтик в механизме, который всегда помогает справедливости восторжествовать. Но ведь не только преступники, но и мы — живые люди с сомнениями и проблемами, со своими положительными и — простите мою откровенность — многими отрицательными качествами. Пишите по принципу: ошибаться свойственно человеку, и могу поручиться, что мы не станем обижаться. Не так уж мы слабы, чтобы и без приукрашивания не завоевать симпатии читателей.

— Как вы охарактеризуете совершенное преступление и все, что до сих пор предпринято?

— Если вы не возражаете, я открою окно… Хотя рижский воздух давно уже нельзя назвать свежим. При всем желании. — Полковник несколько секунд прислушивался к городским шумам, потом повернулся и привычным движением вложил в рот таблетку. Валидол или нитроглицерин — мне не удалось различить в сыгравшем роль зеркала застекленном портрете Дзержинского; об его отражающей способности главный сыщик города легкомысленно забыл. Оживившись, он снова взглянул на меня.

— Вам удалось за одну ночь познакомиться с двумя крайностями нашей практики. С тривиальным происшествием, быстрое завершение которого — вовсе не счастливое совпадение, а закономерность, потому что мотивы действия ясны, а воровской круг достаточно ограничен. Таких, кто выбивает на машинах новые номера, чтобы продать их за пределами республики, сравнительно немного. И они тоже рано или поздно попадаются: им ведь необходимы сообщники, фальшивые документы. Второе преступление доставляет нам куда больше забот. Не боюсь утверждать, что нормально мыслящий человек не может влезть в шкуру сексуального преступника. Есть такое утверждение, что всякого рода нечестность порождается обстоятельствами: скажем, утерянным кошельком, оставленными без присмотра ценностями, когда опасность попасться практически крайне мала. К сожалению, среди нашедших добропорядочных становится все меньше, не зря же о них пишут под рубрикой «Так поступают советские люди…». Назовем это девальвацией моральных ценностей. — Полковник закрыл глаза и соединил кончики пальцев. Потом взглянул на меня, и в его глазах я увидел такую душевную боль, что неловко заерзал на стуле. — Можете ли вы, не лицемеря, сказать о себе, что вы абсолютно честны? Я не смог бы. Я краду время, потому что давно уже не работаю с полной отдачей, в своих отчетах лакирую действительность — нельзя же нам отставать от других столиц, где делают то же самое. И вы тоже не пишете всей правды — всегда находятся объективные причины, чтобы о чем-то умолчать или что-то приукрасить.

Полковник умолк. Сбился с мысли и пытался вспомнить, что же хотел он сказать? С тех пор, как работу милиции больше не скрывали за семью печатями, а напротив, посредством прессы и телевидения вывели на всеобщее обозрение, многие начальники научились при помощи общих фраз весьма успешно воздвигать между собой и интервьюерами непроницаемый железный занавес. Дрейманис оказался еще хитрее.

— Пока в этом деле я еще не пришел к определенным выводам, какие можно было бы обосновывать и защищать. Поэтому могу развлекать вас до одиннадцати часов, когда у меня назначено оперативное совещание. Я попрошу вас принять в нем участие, и вы сможете познакомиться с различными точками зрения. Вы удивитесь, услышав, насколько расходятся взгляды наших работников. Сторонникам виктимологии, например, кажется, что при изнасиловании виновной нередко оказывается и жертва, спровоцировавшая агрессивные действия или легкомысленно завязавшая отношения с подозрительными типами. Существует даже теория, что изнасилование — не сексуальное преступление, а в первую очередь акт протеста, направленный против существующей морали.

— А вы как думаете? — спросил я, опасаясь, что он снова утонет в абстрактных рассуждениях.

— Как отец двух взрослых дочерей, я считаю, что в этих случаях мы имеем дело с душевнобольными субъектами. Разумеется, психиатры признают их вменяемыми, поскольку они сознают, что совершают зло, однако врачи избегают употреблять такие слова, как «здоров» или «нормален»… И это затрудняет следствие. Да вы сами в этом убедитесь — если не ошибаюсь, вы решили вместе с нами сражаться до последнего?..

В совещании участвовало пятеро: Козлов, Ребане и Силинь, которого полковник и без моей протекции включил в состав оперативной группы, и еще два лейтенанта — наверное, упоминавшиеся ранее Леон и Юрис. Все были в форме, которую обычно надевали лишь в особо торжественных случаях, но настолько отличались друг от друга обликом и характером, что трудно было представить их членами одной ударной группы, скорей уж собравшимися под общее знамя борцами за справедливость. Старый знакомец Козлов, под внешней медлительностью скрывавший острый аналитический ум и почти маниакальное стремление систематизировать любую информацию, даже самую мелкую, создавая из крошек мозаику. Элегантный Ребане, стремившийся при помощи очередного эксперимента доказать правильность своих теоретических предположений и потому расценивающий все происходящее с научной точки зрения. Полный иронии Силинь, в котором охотничий азарт нередко преобладал над профилактическими и воспитательными сторонами милицейской работы. А оба вновь пришедшие, как я быстро убедился, очень успешно дополняли эту троицу — Юрис с его крестьянской уравновешенностью и настойчивостью, Леон — с его порывистостью и врожденным артистизмом, помогавшим ему приспосабливаться к переменам в настроении партнера и в нужный момент подавать нужную реплику.

Он и оказался тем, кто смог порадовать собравшихся хоть сколько-нибудь реальным результатом проведенного расследования:

— Верочкина «Василиса», наконец, разрешилась ответом. Правда, гора, можно сказать, родила мышь, но все-таки… Четыре года назад по одному делу проходил самодеятельный мастер-оружейник, некий Витольд Крум. Я в то время еще служил на турецкой границе, но товарищ полковник, может быть, припомнит. Один подросток застрелил своего соученика из трофейного револьвера, который стащил у отца. Нечаянно, конечно. Но в суде возник вопрос: почему оружие, тридцать лет не применявшееся, оказалось вычищенным и смазанным, где парень достал патроны, и так далее…

— Помню, а как же! — оживился Дрейманис. — Мальчишки молчали, словно глухонемые, демобилизованный подполковник готов был принять всю вину на себя, однако не смог объяснить, каким образом старая немецкая машинка вдруг заработала, да еще и нашими патронами. Все следы вели в ближайшую мастерскую, где этот самый Крум работал слесарем. Чертов сын, что называется, золотые руки. Он первым в Риге стал чинить и заправлять газом зарубежные зажигалки, за час мог изготовить самый сложный ключ — хоть для автомобиля, хоть для сейфа. С похмелья не отказывался от любой халтуры, вышло бы только на поллитра. Саша, если не ошибаюсь, вы его тогда допрашивали?

— Даже задержал на двое суток, — без энтузиазма откликнулся Козлов. — Пришлось выпустить, улик не оказалось. Но, кажется, напугался он на всю жизнь.

— До сих пор удалось установить только, что он прописан и возможно даже живет на старом месте, — тактично прервал Леон Акментынь самокритичные воспоминания начальника. — Но мастерская давно снесена, там сейчас строят жилой кооператив. Товарищ полковник, разрешите мне заняться этим Крумом?

— Пока поручим это участковому, — решил Дрейманис. — Мне кажется, вы сейчас будете нужнее в дачном поселке. Пока Силинь станет разговаривать с Лигитой Гулбис, вы походите по соседям. Если память мне не изменяет, там поблизости пионерский лагерь. Попробуйте установить, не замечали ли там в последнее время подозрительного человека. Такого, например, кто заговаривает с другими и, не дождавшись ответа, идет дальше… А на вечер, товарищи, запланируем широкую операцию. Во всех последних поездах, в лесу, на шоссе. Примет, какими мы располагаем, вроде бы должно хватить. После обеда жду вас, майор Козлов, с разработанным планом. Если до тех пор удастся напасть на след Вайвара, обязательно возьмите его с собой.