— Обычные милицейские байки…
— Не верите — поехали в дивизион! — и Силинь встал.
— Сейчас? — усомнился я. — Не лучше ли сперва вздремнуть?
— После такого количества кофе усталость приходит только в середине дня.
…Силинь не стал пристегиваться ремнем — наверное, был уверен, что любой автоинспектор узнает его на расстоянии. Поэтому он позволял себе и еще кое-какие вольности: трогался при желтом свете, чтобы первым успеть сделать левый поворот, обгонял на перекрестках. И все же ощущение надежности не исчезало ни на мгновение. Казалось, водитель сросся с машиной и она, если только он пожелает, сможет даже подняться в воздух.
Двор дивизиона дорожного надзора автоинспекции напоминал кладбище машин, уставленное памятниками человеческому легкомыслию и тяге к выпивке. Я никогда не думал, что машина может выглядеть привидением на колесах. У одних мотор от столкновения был притиснут к самому заднему сиденью, у других руль торчал из продавленной крыши. Трудно было представить, что еще за полчаса, да что — за миг до аварии машины эти, чистые и блестящие, катили по улицам и в них сидели жизнерадостные, хотя, может быть, чересчур несдержанные люди, которые сейчас — кто в больнице, а кто, может быть, и в двух метрах под землей.
— Сюда надо бы приводить на экскурсию всех, поступающих в автошколу.
— Без толку, — покачал головой Силинь. — Никто ведь не допускает, что подобное может случиться и с ним. Иначе люди и в машины не садились бы, и на улицы не выходили — вообще боялись бы жить, да еще и детей рожать. Каждый верит в свою звезду. А от того, что в тебя врежется какой-нибудь лихач, не застрахован даже самый осторожный ездок.
— Да вы никак фаталист? — Меня раздражало, что Силинь легко отвергал мои предложения, в то время как мне не удавалось опровергнуть его легкомысленные теории.
— Аспа уже на линии? — спросил Силинь у полной брюнетки, с хозяйской обстоятельностью протиравшей ветровое стекло служебного мотоцикла.
— Нет твоей красотки и не будет, надо было встать пораньше. А другие девушки разве хуже — я, например? — кокетливо улыбнулась она.
— Не надо было выходить за чемпиона по боксу, тогда у тебя поклонников было бы куда больше, — отшутился Силинь.
— Ну, тебе-то это не страшно, легковесов Язеп никогда не обижает…
В таком духе можно болтать бесконечно — особенно, если надо ждать, пока прогреется мотор. Наверное, долгая ночь меня все же утомила, судя по тому, что меня влекли даже сомнительные удобства мотоциклетной коляски. Наверное, я поборол бы стеснение и устроился в ней, если бы не оказалось, что Силинь тоже не расположен к длинным разговорам.
— Ладно, Илга, обойдемся на сей раз без ревности… Аспа сегодня снова в вечернюю смену?
— Я же сказала: зря ждешь. Она убыла в учебный отпуск, хочет попытать счастья на юридическом факультете. Вот как действуют наши передовики! — Она уселась в седло, выжала сцепление и включила скорость. — Донесение о вчерашнем приключении еще у начальника. Ты ведь ради него к нам пожаловал, верно?
Уже в мои школьные годы предмет чистописания был исключен из учебной программы. Сейчас, глядя на донесение сержанта Вайвар, я не мог не восхищаться ее прекрасным почерком. Трудно было только понять, как может человек, тратящий столько сил на всякие петельки и хвостики, еще находить в себе достаточно энергии, чтобы выжать из головы связные мысли. Но, в противоположность богато украшенным буквам, в отчете по дежурству не было ничего лишнего и, к сожалению, нового ничего тоже. Заметила, сообщила, в соответствии с распоряжением преследовала, догоняла, однако не обгоняла, выполняя указание ответственного дежурного по городу, пыталась ослепить дальним светом, петляла по новым кварталам и там потеряла след темно-синей машины. Она писала кратко и деловито, не оправдываясь, не ссылаясь на боязнь сбить какого-нибудь запоздалого пешехода. Изложение случившегося, число, подпись, точка.
— Кое-что мне тут непонятно, — разочарованно сказал Силинь. — Почему нет описания угонщиков? Они же оглядывались, самое малое, один раз. И у Аспы галогенные фары…
— Вайвар — инспектор дорожного надзора, а не угрозыска, — почему-то принялся я защищать незнакомую девушку.
— Верно. И все же могла добавить хотя бы несколько слов: широкоплечие или тощие, молодые или в годах, светлые или темноволосые. Но может быть, вы и правы: написать трудней, чем рассказать. Едем?
— Куда теперь? — спросил я, зная ответ заранее.
— К Аспе в общежитие.
Я не стал спрашивать, откуда он знает ее адрес, потому что не сомневался: настойчивость лейтенанта продиктована не только служебным рвением.
Но и в общежитии нам не повезло. Оказалось, что Аспа ранним автобусом уехала к родителям, проживавшим где-то между Дундагой и Валдемарпилсом. А так далеко не простирались даже личные интересы Силиня.
Получилось так, что рассказ сержанта я услышал намного позже, когда дело уже близилось к завершению. Читатель же, напротив, имеет право узнавать все в строгой хронологической последовательности.
* * *
Почти три года минуло с того дня, который Аспа Вайвар долго считала самым несчастливым во всей своей жизни, но который, как оказалось впоследствии, явился исходной точкой всех ее дальнейших удач. Приехав в Ригу поступать в университет, она провалилась уже на первом экзамене — на сочинении.
Аспа долго стояла у черной доски и, не веря своим глазам, разглядывала красовавшуюся против ее фамилии двойку. Суета и гомон уже улеглись, а она все еще не могла понять, что случилось непоправимое. Ведь до сих пор все ее школьные сочинения оценивались, самое малое, на четверку и то лишь потому, что литературу в школе преподавала ее мать, которой, видимо, казалось неудобным баловать дочь отличными оценками… Аспа вынула из сумочки продолговатую записную книжку, в которой в алфавитном порядке были записаны цитаты на все случаи жизни — из советских и иностранных писателей, классиков и современных; изречения эти могли бы украсить любое сочинение. Именно поэтому Аспа выбрала тему по Райнису: «Пусть трудно, пусть ночь — сильным быть и превозмочь» и до отказа заполнила его чужими мыслями и сентенциями, как набивают крупой кровяную колбасу. Перестаралась, наверное, и продукт получился неудобоваримым. Повинуясь внезапному порыву, девушка хотела было порвать в клочки источник подобранных матерью премудростей, но вместо того просто выкинула его в ближайшую же мусорную урну.
В первые минуты отчаяния Аспе хотелось найти в парке местечко поукромнее, сесть на берегу канала и, глядя неподвижным взглядом в его застоявшуюся воду, заново оценить всю свою жизнь — точно так, как делали это в тяжелые мгновения герои когда-то прочитанных ею романов. Однако раскисать подобным образом было не в ее характере. Она любила действовать, двигаться, находить какие-то новые занятия. Поэтому домой она возвращаться не станет. Что ей там делать? Готовить корм для мальков в рыбоводческом хозяйстве, которым заведовал ее отец; раз в неделю ездить на вечера отдыха к рыбакам; дважды в месяц трястись в колхозном автобусе, чтобы попасть в кино или на спектакль. А еще через год присоединиться к матери в ее сетованиях на то, что из-за ихтиологических экспериментов Петера Вайвара она заживо похоронена в этой забытой богом глуши. Правда, Лаймдота Вайвар нашла выход для своего честолюбия в школьных и семейных делах. Даже местный загс не устоял перед ее желанием назвать дочь Аспой, а сына — Ярайсом, когда она доказала чиновнику, что имена эти являются законными сокращениями от Аспазии и Яна Райниса и вскоре станут не менее распространенными, чем Кристина и Мартынь.
Ну, а чем займется она в Риге?
Погруженная в безрадостные мысли, Аспа пересекла улицу и угодила прямо в объятия свистевшего милиционера-женщины. Она уже собралась было уплатить штраф, но тут в милиционере узнала Илгу.
— А я уже подумала, что ты загордилась, — смеялась Илга. — Хочешь тридцатью копейками откупиться от подруги детства?
