Вновь игра в домино была прервана звонком в дверь, Вновь Ванда стремительно ворвалась в комнату, задавая свой вопрос: «Хозяин дома?» Сегодня утром ее действия на сцене были так же превосходны, как и тогда, в первый раз, но все же она была менее импозантной в своем строгом черном одеянии, и казалось, что она бросала свои реплики чуть быстрее обычного.
– Как вам кажется, Полина, они играют точно по временному графику или нет? – тихо спросил он сидящую рядом с ним Полину.
– Чуть быстрее, – ответила она. – Заметно, как они нервничают. Поэтому Сэм и устроил для них этот прогон. Он, конечно, растопит ледок, и к вечеру все будет в полном порядке.
Вновь Ванда оказалась возле очага. Вновь зазвенел звонок. Вновь Леонард вбежал на сцену, закричав: «Проводите меня к графу, живо!» Даже без костюма и грима он был на сцене совершенно другим человеком – выше ростом, более плотным, когда размеренными, тяжелыми шагами подошел к алькову и стремительно двумя руками распахнул створки двери.
Полина, казалось, испытывала приступ удушья и цепко схватила Базиля за руку. Рассел лежал на кровати: точно в такой же позе, что и Владимир; его голова была повернута к публике, одна рука свисала, касаясь пола. Казалось, что все идет так, как и позавчера. Но вдруг Леонард открыл беззвучно рот и закрыл его, словно силился вспомнить следующую реплику и не мог. Никто не произнес ни слова. Все стояли молча, не двигаясь, как будто замерли на месте. Вдруг Рассел изменил положение головы. Кто-то засмеялся. Скорее всего, это был Адеан.
– Спокойствие! – вновь заорал Мильхау. Базиль почти физически чувствовал нараставшее напряжение.
– Я вас прошу лежать тихо и не двигаться после того, как открываются двери. Для этого вам нужно заранее выбрать положение поудобней и лежать, не двигаясь, как можно спокойнее. Я понимаю, что это не так просто, но это можно сделать. Не забывайте, вы играете человека, находящегося в коматозном состоянии.
– Да, сэр, – спокойно ответил Рассел.
– Хорошо, – отозвался Мильхау, – начнем сначала.
Полина, вздохнув с облегчением, выпустила руку Базиля.
– Впервые я вижу, как Леонард путается в своих фразах.
Ванда, Леонард и Хатчинс ушли со сцены. «Труп» встал и закрыл двери алькова. Вновь расселись за столом слуги.
– Начали! – крикнул Мильхау.
– Четыре-четыре!
– Четыре-шесть!
– Хозяин дома?
– Покажите, где комната графа, живо!
Рассел лежал тихо, как бревно. Род в своем твидовом пиджаке и фиолетовых брюках совсем не был похож на своего персонажа доктора Лорека.
– Несчастный случай?
– Попытка убийства…
Род прошел в альков и открыл свою сумку. На этот раз по глазам не резанул отблеск стальных инструментов. Он стоял возле Владимира спиной к зрительному залу. Никто не видел, что он там делал.
Федора рыдала: «Молю вас, я умоляю бога, спасите ему жизнь!»
Вдруг она резко повернулась спиной к доктору Лореку и быстрым шагом направилась к рампе. Теперь она снова стала Вандой Морли, и голос ее дрожал от гнева, а не от рыданий.
– Что вам здесь нужно?
Ее взгляд скользнул поверх того ряда, где сидели Полина с Базилем. Они повернулись и увидели Марго Ингелоу, которая уютно устроилась в кресле позади них. Она была удивительно спокойна и выглядела необычайно свежо в своем белом льняном платье с большими черными разлапистыми маками. На ней была маленькая белая шляпка. Она склонила головку немного вбок, а на губах у нее играла язвительная улыбка.
– Что вам здесь нужно? – прошипела Ванда.
– Так, развлекаюсь…
– Я не стану репетировать до тех пор, пока эта женщина не уйдет из театра! – заорала Ванда.
Мильхау подскочил к Марго и тихим голосом начал увещевать ее.
– Вам, конечно, не следовало приходить сюда, но раз уж вы здесь, то постарайтесь уладить как-нибудь с ней отношения.
– Разве я должна улаживать с ней отношения? – громко возразила Марго. – Я не выплескивала ликер из рюмки ей в физиономию!
Мильхау постоял с минуту возле нее, опустив голову, очевидно, соображая, что же предпринять в столь неожиданной ситуации.
Потом он сказал:
– Нужно сказать ей, что вы финансируете возобновление постановки. Это – единственный выход из положения!
– Но ведь вы уверяли, что она этого не перенесет!
– Ничего другого не остается. Ведь только так она может реабилитировать свою карьеру великой актрисы, и, кроме того, она так нуждается в деньгах!
– Ванда Морли нуждается в деньгах? – Марго рассмеялась. – Мне казалось, что это актриса, которая всю жизнь стремилась к простой, затворнической жизни где-нибудь в затерянном предместье. Вот теперь ей и представился такой случай!
– Ну поговорите с ней, только мягко, повежливей. Или она откажется от этой затеи.
– Я не умею быть ни мягкой, ни вежливой, – возразила Марго.
Тем не менее она встала и пошла за ним к туда, где на сцене стояла Ванда. Она наклонилась, чтобы послушать, что они ей скажут. Лицо ее было искажено гневом. Очевидно, ей и в голову не могло прийти, что Марго финансирует возобновление «Федоры». Говорил в основном Мильхау, красноречиво и убедительно размахивая руками. Марго молчала и улыбалась. Наконец, недоуменно пожав плечами, Ванда сдалась. Базиль понял, что ей позарез нужны были деньги, иначе она никогда бы не позволила Марго финансировать спектакль.
Сорока вернулась на свое место, и в этот момент Мильхау снова начал репетицию с труппой с того места, где они остановились. Но вся игра утратила живость, страсть, желание. Было ясно, что присутствие Марго сковывает актеров. Со своим привычным посольским апломбом Хатчинс произнес ту строчку, которую ждал Базиль: «Ему не уйти отсюда, теперь все против него!» Базиль быстро посмотрел на часы и записал время. Леонард ушел со сцены, чтобы распорядиться о немедленном розыске убийцы. Род торжественно объявил о смерти Владимира: «Мадам, это конец!»
Вновь вошел через дверь слева Леонард и сказал:
– Он убежал!
Ванда вбежала в альков: «Владимир! Ну скажи хоть слово!» Она упала поперек тела Рассела, обвила руками его голову, как это делала и тогда с Ингелоу: «Разве ты не узнаешь меня? Ну говори же! Ах!» – Она медленно опустилась на пол. Первый акт закончился.
Владимир все лежал, не двигаясь. Лица актеров на сцене напряглись, посуровели. Ванда встала. Ее топазовая сережка блеснула золотом, когда она осторожно дотронулась своей тонкой рукой до плеча Рассела.
– Что с вами? Надеюсь, все в порядке?
– Конечно. – Рассел поднялся и остался сидеть на кровати, широко ухмыляясь. – А что, первый акт закончился? Мне об этом никто не сказал!
Все разом стали вдруг говорить и смеяться, правда, несколько неестественно и слишком громко. Мильхау прервал актеров.
– Второй акт, пожалуйста.
Декорации второго акта были опущены с колосников на сцену, и начался второй акт.
Базиль не обращал почти никакого внимания ни на второй, ни на третий акт. Он погрузился в расчеты времени первого акта. Наконец он все подсчитал. На премьере фраза Сириекса – «Ему не уйти отсюда, теперь все против него!» – произносилась в тот момент, который и назвал ему Хатчинс, – двадцать четыре минуты спустя после поднятия занавеса, то есть в 9.04, если считать, что занавес поднимается ровно в 8.40. Все расчеты, которые сделал Род, по времени входа и выхода актеров были точны, если учесть, что действие на репетиции проходило чуть быстрее.
Когда Базиль положил карандаш в карман, третий уже подходил к концу. Сцена представляла собой сад на вилле Федоры в Оверленде, неподалеку от Берна. На заднике были изображены пики Альп. На переднем плащ стояли ворота, а позади них терраса, на которой было много цветов. Солнечный свет заливал сцену – действие происходило в жаркий майский полдень.
Изображение Роднеем Тейтом Лориса Ипатова в этой сцене было таким же неинтересным, как и интерпретируемый им портрет доктора Лорека в первом акте, но здесь он, по крайней мере, был молодым, высоким человеком, с хорошей фигурой, а этих внешних качеств как раз и требовала от него роль. Черное платье Федоры – Ванды казалось абсурдным на фоне сельского пейзажа, но ее игра вновь приобрела какую-то живость, даже энтузиазм. Она должна была умирать в конце сцены и вкладывала все свои чувства в эти последние минуты.