Гена назвал номер школы, куда его уже определили.

– Я тоже в этой школе учусь! – сказал Вока. – А в каком классе?

– В пятом «А», – ответил Гена.

– Здорово! – воскликнул Вока. – Мы же с тобой в одном классе! – и продолжил уже серьезно: – Значит так, давай вместе держаться, у нас в школе тоже фикусов разных хватает. Узнают, что из деревни, на каждом шагу подначивать будут. Ну а сейчас – пока. Извини, спешу! – совсем уж по-взрослому закончил он разговор. – Если не встретимся на улице, увидимся в школе.

И он ушел так же неожиданно, как и появился. До начала занятий оставалось два дня.

Никто не обратил внимания на Гену, когда он, осторожно приоткрыв дверь с табличкой «5А», вошел в класс. Все вокруг дышало особой атмосферой, присущей в учебном году лишь одному дню – Первому сентября. Окрепшие, вытянувшиеся за лето ребята и заметно повзрослевшие девчонки вдохновенно делились впечатлениями летних каникул. Шум, гам, смех, никто никого не слушает, все говорят… В общем, ничего странного – первое сентября. Гена повел взглядом и увидел Воку, сидящего за партой в середине второго ряда. Вока тоже заметил его и махнул рукой, показывая на пустующее место рядом с собой.

– Садись, – пригласил он, откинув крышку парты на свободном месте.

Гена сел, положил в парту портфель и закрыл крышку.

– Такая же, как и у нас в школе, – сказал он, проведя рукой по парте.

– А ты думал, здесь парты другие?

Гена пожал плечами. Ведь, если честно, он так и думал.

– Думал, что другие, – признался он.

– В школах парты везде одинаковые, – сказал Вока авторитетно. – Вот в институте – там по-другому. Вместо классов – аудитории, а вместо парт – столы. Сам видел, – продолжал он, – у меня старший брат в машиностроительном учится…

Тут прозвенел звонок, но гвалт в классе от этого, казалось, лишь только усилился. Наконец открылась дверь, и вошла женщина средних лет приятной внешности, в строгом сером костюме. Приветствуя её, класс встал; загрохотали крышки парт. Постукивая каблуками, учительница прошла к столу, положила на него классный журнал, дождалась, пока в классе стихнет шум.

– Здравствуйте, дети, – поздоровалась она.

– Здравствуйте! – нестройно, вразнобой ответили новоиспеченные пятиклашки.

– Садитесь, пожалуйста.

И дождавшись, пока ученики усядутся, а шум стихнет, она сама села за стол и окинула класс взглядом через очки в тонкой золотистой оправе.

– Меня зовут Елизавета Максимовна, – сказала она хорошо поставленным учительским голосом. – Я буду преподавать у вас географию. А теперь, когда вы знаете, кто я и как меня зовут, было бы неплохо познакомиться и со всеми вами.

Она открыла лежащий перед ней классный журнал и стала зачитывать фамилии. Мальчишки и девчонки, чьи фамилии она произносила, вставали. Учительница, кивнув головой в знак того, что можно садиться, зачитывала следующую фамилию. Городская школа отличалась от деревенской: мальчишки и девчонки были ярче, бойчее и шумнее. И Гена ощущал себя маленьким сереньким мышонком, неизвестно по какой причине оказавшимся здесь. Он даже прослушал свою фамилию, и лишь когда учительница повторила её, вскочил, громко хлопнув крышкой парты. В классе послышался сдержанный смех. Елизавета Максимовна посмотрела на него, улыбнулась.

– Ты, Гена, у нас в школе новенький?

– Да, новенький.

– А в какой школе учился до этого?

– В деревенской, – сказал он, в который уже раз за последние дни.

Вновь послышался приглушенный смех. Учительница строго повела взглядом, смех тут же прекратился.

– Хорошо, Гена, очень хорошо. Надеюсь, в новой школе тебе понравится, – сказала она и, кивнув головой в знак того, что он может садиться, зачитала следующую фамилию.

Шумно выдохнув, Гена сел. Вока, дружески подмигнув, прошептал:

– Все нормально, привыкай.

«Хорошо еще, что с Вокой успел познакомился, – подумал Гена. – А то сидел бы сейчас тут совсем один, среди этих, которым палец покажи, смеяться будут», – вспомнил он бабушкину присказку.

Закончив перекличку, Елизавета Максимовна закрыла журнал и пересадила класс так, что мальчики теперь сидели рядом с девочками. Гену со второго ряда пересадили на середину первого, рядом с худенькой девочкой со светлыми волосами, заплетенными в две косички и ровным пробором посередине головы. Девочку звали Таня.

– Итак, дорогие мои, как вы уже знаете, начальная школа у вас позади, и теперь вы – ученики средних классов, – продолжила урок Елизавета Максимовна. – В чем же, собственно, отличие?

Вверх взметнулось с десяток рук, а некоторые, особо нетерпеливые, принялись что-то выкрикивать с места.

– Пожалуйста, потише. – И попросила ответить девочку, сидевшую за партой, стоящей прямо перед учительским столом. Та вскочила и бойко затараторила:

– Раньше, когда мы учились в начальных классах, у нас была только одна учительница, и она преподавала нам все предметы, а теперь у нас каждый предмет будет преподаватель другой учитель, а еще, – не останавливалась она, – у нас будет классный руководитель… – Девочка хотела продолжить говорить дальше, но учительница остановила её.

– Ну, все, все, спасибо, достаточно, – улыбнулась она и знаком усадила девочку на место. – Вижу, вы неплохо во всем этом разбираетесь. Действительно, теперь вам будут преподавать разные учителя и у вас будет классный руководитель. И вы, наверное, догадываетесь – кто.

– Вы-ы-ы-ы! – протяжно ответил класс.

…Гена с Таней просидели за одной партой до окончания школы. В старших классах, когда Таня вошла в девичий возраст и расцвела словно цветок, который до этого был лишь невзрачным зеленым бутоном, многие из ребят, тайно и явно вздыхавшие о ней, отдали бы многое, чтобы оказаться на его месте. Но для него она так и осталась смешливой девчушкой с двумя тонкими косичками и ровным пробором посередине головы. А Елизавета Максимовна стала всем им не только классным руководителем, но так же другом и наставником; и даже после окончания школы многие приходили к ней за советом, поддержкой, да и так просто – выговориться.

После поездки в деревню Джесси заметно повзрослела. Постоянное пребывание на свежем воздухе, Зорькино молоко, прогулки в лес и на речку изменили её внешность. Грудь стала шире, мощнее, шерсть приобрела яркий лоснящийся окрас. А на своих собратьев она стала поглядывать как бы свысока: дескать, что вы вообще в этой жизни видели, кроме этого двора. Ну, точь в точь подросток, который провел лето в деревне у родственников и возвратился к осени домой загорелый и возмужавший. Рыжая собачонка попыталась, было, вновь продемонстрировать над ней свое превосходство, но вместо того чтобы пуститься наутек, как это случалось раньше, Джесси вдруг приняла стойку настоящей сторожевой собаки, готовой отразить нападение врага. Её голова была поднята, уши насторожены, взгляд устремлен на противника, грудь вздымалась от волнения, хвост опущен и нервно подрагивал. Ноги – прямые и напряженные, были готовы сорвать её с места в любую секунду. Почуяв неладное, Рыжая с ходу развернулась и бросилась наутек. Джесси рванула за ней. Но в тот самый миг, когда она уже готова была схватить её и неизвестно, чем бы всё это закончилось для маленькой авантюристки, неожиданно прозвучала команда хозяина: «Джесси, нельзя! Ко мне!» Она все же пробежала еще некоторое расстояние – уж очень велико было желание отыграться за все былые обиды. Но хозяйское «нельзя» было сильнее её желания. Замедляя бег, она остановилась, а Рыжая, громко скуля от страха, скрылась за пустырем, оказавшись всего лишь трусливой собачонкой, которая нападает и лает только на тех, кто её боится, и поджав хвост, убегает от того, кто сильнее. И было в этом что-то человеческое. С того дня все изменилось. Рыжая, поджав хвост, улепетывала во все лопатки, лишь только Джесси появлялась во дворе. А Джесси жила своей жизнью, радовалась хорошему и по-своему, по-собачьи, переживала плохое.