Новость была не из приятных, но Софья Августовна восприняла ее стойко. Ни слез, ни громких причитаний не последовало. Только посерьезнела и сухо сказала:

– Исключено. Ремонт мне не по средствам.

Я глядела на нее и понимала, что не посмею даже заикнуться о своей инициативе. Она не потерпит никакой благотворительности и в гневе просто прогонит меня с глаз долой.

– Дело в том, что это ничего не будет стоить, – начала я, осторожно подбирая слова. – По закону ремонт должен сделать ЖЭК.

Красиво очерченные брови недоверчиво взлетели вверх:

– Да? А разве так бывает?

– В Москве существует специальная помощь одиноким пенсионерам.

Врать с самым честным видом мне не привыкать. Всю свою жизнь только этим, можно сказать, и занимаюсь. А в той профессии, что я выбрала, вообще редко удается идти прямым путем. Чаще приходится рядиться в чужие одежды и врать, врать, врать, пытаясь добыть нужную информацию. В общем, я давно достигла в этом нелегком деле больших высот, и обвести вокруг пальца доверчивую душу вроде Софьи Августовны большого труда для меня не представляло.

– Всем известно, что пенсии маленькие, а цены высокие. Если вдруг случается беда, старики не в силах справиться с ней сами. Вот тут и подключаются городские власти.

– Как чудесно! Раньше такого не было, – с детской наивностью восхитилась Софья Августовна.

– Теперь времена другие.

– А что требуется от меня?

– Разрешение.

Глава 18

– Господи, да это же подвал! – ахнула Дарья, переступая порог.

– Бывшая дворницкая, – буркнула я, хмуро оглядывая помещение.

– Слушай, разве здесь можно жить? Тут даже окон почти нет. Дышать нечем, и стены сырые… Нора какая-то! – не унималась Даша.

– Ясно, что не дворец.

– Что ты злишься? Что я такого сказала?

– Болтаешь много. А то я сама не вижу, что здесь жить нельзя, – не сдержалась я.

Было воскресенье, и я, разрушив все планы подруги на спокойный отдых, притащила ее сюда. Мне нужна была помощь и, не колеблясь ни минуты, я нахально подписала под это Дарью.

– Слушай, кончай выступать! Тут работы немерено, а ты стоишь и руками разводишь. Завтра прибудут рабочие, и за сегодня мы должны успеть упаковать все вещи.

– Должны? Я не ослышалась? Ты так и сказала? Должны?

– Не ослышалась, не ослышалась! Так и сказала!

– И почему же мы должны?

– Послушай! Она тут прожила всю жизнь. Понимаешь? Всю жизнь! Это ее дом, и она хочет сюда вернуться!

– Это я понимаю. Тут мне и объяснять ничего не нужно. Неясно одно: чего ты-то ввязалась в эту историю? Тебе что за дело?

Вопрос был закономерный, и я предполагала, что Дарья в конце концов задаст его мне. Поэтому так и нервничала.

– У тебя какой интерес? Старушка владеет информацией или чем-то еще более ценным? Хочешь к ней в доверие войти?

Проигнорировав удивленный Дашин взгляд, я отвернулась в сторону и угрюмо уставилась на закопченную стену.

Дарьина настырность потому и вызывала раздражение, что мне нечего было ей ответить. Если бы дело обстояло так, как предполагала подруга, я бы не стала темнить и честно созналась. Беда была в том, что никаких корыстных целей я не преследовала.

– Почему бы тебе не заткнуться? Хоть на время, пока я коробки из багажника притащу, – сквозь зубы процедила я и сама почувствовала, что вышло уж очень грубо.

Дарья сделала шаг и мягко погладила меня по плечу:

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Ну?

– Потерявшегося щенка. Бегаешь от одного к другому, тыкаешься носом в надежде, что кто-то тебя пригреет и полюбит.

– Сама ты щенок. Стокилограммовый, – счастливо фыркнула я и обняла подругу.

Дарье ничего объяснять не нужно. Она и так все понимает. Без слов.

– Дашунь, как ты тут? – поинтересовалась я, входя в спальню.

Даша подняла голову от коробки, в которую аккуратно перекладывала содержимое дряхлой тумбочки:

– Заканчиваю. Смотри, что я нашла.

Она протянула мне синий бархатный бумажник. Вещь была явно старинная и за долгие годы перенесшая немало испытаний. Бархат залоснился и вытерся на сгибах, шелковое шитье истрепалось, от крохотной золотой застежки сохранилась только половинка. Внутри прощупывалось что-то твердое, и я не удержалась, открыла. Одно отделение было пустым, а в другом лежала фотография. На плотном куске картона был изображен щеголеватый господин средних лет. Мужественные черты, светлые, тщательно зачесанные назад волосы, высокий лоб, над верхней губой аккуратная щеточка усов…

– Кто ж его так? – тихонько ахнула Даша, заглядывая мне через плечо.

– Наверное, хозяйка бумажника. Больше некому, раз это хранится среди ее вещей, – рассеянно пробормотала я, вглядываясь в лицо на фотографии. Приятное было бы лицо, если бы не пустые глазницы.

– Выколола маникюрными ножницами глаза и всю жизнь хранила изуродованное изображение? – изумилась Даша.

– Она еще вот что нацарапала, – ткнула я пальцем в надпись, размашисто протянувшуюся от одного угла фото в другой.

– «Будь проклят», – шепотом прочитала Дарья.

– Как же она его ненавидела… – пробормотала я.

– Что это вы здесь делаете? – раздался за нашей спиной грозный голос.

Увлекшись рассматриванием фотокарточки, мы и не заметили, что в комнату вошла Роза.

– Кто вам позволил тут хозяйничать? – пророкотала она, надвигаясь на нас с Дашей.

Чувствовалось, что еще минута, и она набросится на нас с кулаками.

– Мы здесь по поручению Софьи Августовны, – поспешно выпалила я.

– Хочешь сказать, она сама вам ключ дала и приказала в своих вещах копаться? – недоверчиво набычилась Роза, замерев на месте.

– Мы не копаемся, а готовимся к ремонту, – влезла с пояснением Даша.

Влезла и все испортила.

– Вот ты и проговорилась, врушка! – встрепенулась дворничиха. – Если бы вы ключ получили из рук самой барышни, то ни о каком ремонте речи не заводили бы! Знали бы, что одно упоминание о нем ее в ярость приводит.

Заявление было довольно странным, и мы с Дашей заинтересованно переглянулись.

– Заврались вы, дорогуши, и я сейчас позвоню в милицию! Пускай разберутся, что вы тут затеяли, – торжествующе погрозила нам Роза толстым, как сосиска, пальцем.

– Подождем с милицией, – осадила я ее. – Вот документ, читайте! Написан Софьей Августовной собственноручно, заверен нотариусом, все путем. Она поручает нам привести квартиру в порядок и доверяет совершить все необходимые для этого шаги.

Роза осторожно взяла бумагу и недоверчиво уставилась на нее. Прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно признала:

– Почерк действительно ее и печать имеется.

Я отобрала документ и решительно заключила:

– Значит, все в порядке, и мы можем продолжать.

Роза проследила взглядом за моей рукой и обиженно пробормотала:

– Что ж она мне ни словечка не сказала? Я ж у нее была на днях…

Огорчена она была так сильно, что мне стало ее жаль.

– Наверное, не хотела доставлять лишних хлопот. У вас и так их хватает. Семья, работа. А мы женщины молодые, одинокие, – рассеянно отозвалась я и тут же раскаялась в этом.

Мой легкомысленный ответ в мгновение ока нарушил установившееся было хрупкое перемирие.

– И она вас знать не знает! Кто такие? Откуда? Спроси ее, так не скажет, потому как сама толком не представляет. А может, вы аферистки какие? Может, вы под шумок все добро отсюда вывезете? Вон, смотрю, все вещи уже собраны и в коробки упакованы. И куда их теперь? К себе домой? – взорвалась Роза.

Мы с Дашей бросили озадаченные взгляды на набитые древним хламом коробки и, не сговариваясь, захохотали.

– Чего ржете, кобылы гадкие? Рады, что хозяйка старая и немощная? Думаете, за нее и заступиться некому?

Пододвинув ногой табуретку, дворничиха грузно плюхнулась на нее и злорадно объявила:

– Зря радуетесь! Вот сяду тут и глаз с вас не спущу!