– Если ты такая смышленая, так, может, знаешь и за что хозяина убили?

Люся энергично тряхнула разноцветными кудрями:

– Нет, этого не знаю. Врать не стану.

– Жена постаралась?

Мое предположение рассмешило Люсю, и она фыркнула:

– Ленка? Да зачем ей?

Я пожала плечами, а Люся сказала:

– Уж не знаю, кто это сделал, но точно не Ленка. У нее и так все путем было. Андрей Егорович болел, она фирмой заправляла, все деньги у нее в руках были. Чего еще нужно? А теперь, после его смерти, неизвестно, как все обернется. У него ведь дочь от первого бака имеется. И то, что эта щука на имущество претендовать будет, ясно как божий день. Нет, Ленке его смерть не нужна была.

– А как насчет дочери?

– Лизка?

Люся ухватилась за лиловую прядь своих разноцветных волос и, задумчиво наматывая ее на палец, углубилась в размышления. Боясь помешать, я тоже молчала. Когда Люся наконец заговорила, голос ее был печален:

– Что касается Лизки, так она вполне могла это сделать. Очень неуравновешенная девица. У нее настроение менялось каждые пять минут. Только что она тебя любила, теперь уже терпеть не может.

– А с отцом у нее какие отношения были? Его она любила?

– Нинка, наша секретарша, на всех углах кричит, что да. Только, по-моему мнению, это все ее собственные иллюзии. Если требование денег есть проявление любви, значит, Лизка отца просто обожала.

– Он ее содержал, и, значит, ей, как и Елене, невыгодно было его убивать.

– По уму-то оно так, но Лизка с умом не дружит. У нее в голове такие фазаны гуляют, что ей не до рассуждений. Под горячую руку может и шлепнуть.

– Считаешь, дочь?

– Да ничего я не считаю! – неожиданно рассердилась Люся. – Тут на кого угодно думать можно. Если на то пошло, хоть на ту же Нинку… Ее в момент убийства в офисе, между прочим, не было. Утверждает, что была у зубного. Зубы она уже какой день лечит, а это кто-нибудь проверял?

– А ей зачем патрона убивать?

– Это он сейчас патрон. А раньше… до появления Ленки… у них с Андреем Егоровичем очень даже теплые отношения были… недаром они с Ленкой друг друга терпеть не могут.

Люся презрительно скривилась:

– Смотреть на них смешно. Особенно на Ленку. Нинку хоть понять можно. Столько сил и времени на патрона ухлопала, а все впустую. Как пришла в нашу контору в штопаных колготках и дешевеньком платьишке, так в них и уйдет. Ей есть от чего злиться. А Ленка-то чего? Всего ж добилась!

Люся замолчала, мрачно попыхивая сигаретой. Я уж было решила, что она выдохлась, но девушка вдруг хихикнула:

– А в день убийство вообще смешно получилось. Не успела Ленка умотать на переговоры, как Нинка тут же следом слиняла. Сказала, талончик у нее к зубному, посадила меня на свое место в приемной и убежала. Она, естественно, рассчитывала вернуться раньше Елены, а та возьми да и появись в четыре! Заходит в приемную, а Нинки-то нет! На ее месте я восседаю. Представляешь картинку?

Воображение у меня живое, и я не смогла удержаться, рассмеялась.

– Вот, – довольно кивнула Люся. – Веришь, Ленка аж зашлась от злости: «Почему ты здесь? Нина где?» – шипит. А я тут при чем? Мне бояться нечего, поэтому спокойненько так отвечаю: «У зубного». Ленка как услышала это, так ее и повело. Побелела вся и, как была в плаще, так, не раздеваясь, плюхнулась на стул. Представляешь, сидит и молчит. Что уж она там думала, не знаю, но я тоже молчала от греха подальше. А она вдруг очнулась и как рявкнет: «Кофе принеси!» Ну, я к девчонкам сгоняла, у них всегда чайник горячий, притащила чашку растворимого. Подаю ей, а у нее руки трясутся. Ленка в блюдце вцепилась, а оно ходуном так и ходит. И вдруг… бац! Чашка соскользнула с блюдца и на плащ. А пыльник-то, мама дорогая, белый!

Люся захохотала во все горло, и чувствовалось, что воспоминание об этом доставляет ей огромное удовольствие.

– С чего это она так разнервничалась?

– Из-за Нинки! Та на каждом шагу подчеркивает, что Ленка не хозяйка на фирме. И тут ушла, не спросив разрешения, Ленка это расценила как вызов и, естественно, психанула. В результате Нинка получила выговор, а Ленке пришлось срочно переодеваться. Бабская война.

– Домой съездила?

– Зачем? У нее в комнате отдыха гардероб с нарядами. На всякий непредвиденный случай.

– А Нина во сколько вернулась?

– К концу рабочего дня. Почти в шесть.

– Не сказала, почему задержалась?

Люся хитро прищурилась:

– Зуб пришлось рвать.

Только я собралась спросить, что означает эта ее странная гримаса, как Люся заорала:

– Эй, ты не туда свернула! Нам в конец улицы, к тому дому, что у леса.

До самого дома ехать я отказалась. Выгрузив Люсю и ее поклажу на перекрестке, я на прощание поинтересовалась:

– Почему у тебя было такое странное лицо, когда рассказывала про Нину и поликлинику? Ты ей не веришь?

Люся замедлила шаг и бросила через плечо:

– А я никому на слово не верю. И тебе в том числе!

– Учтем, – процедила я, поворачиваясь к ней спиной и усаживаясь в машину. Пока не свернула за угол, в зеркало хорошо было видно, что тяжелая ноша не мешала недоверчивой Люсе время от времени останавливаться и смотреть мне вслед.

– Проверяет, мать твою, – процедила я, вдавила в пол педаль газа и понеслась в направлении Москвы. Делать мне в этом поселке больше было нечего. По крайней мере, пока.

До вечера оставалась еще уйма времени, и нужно было чем-то себя занять. Конечно, по большому счету, следовало бы попристальнее приглядеться к дамам, до недавнего времени столь тесно окружавшим ныне покойного господина Фризена. В результате откровений, которыми меня осчастливила курьер Люся, у меня возникла новая подозреваемая. Секретарша Нина. Как оказалось, в день убийства она отсутствовала на работе всю вторую половину дня. Правда, повод был уважительный. Девушка ходила лечить зубы, но это еще требовалось проверить. Кроме того, в несколько ином свете предстала и Лизавета. Возможно, при более тщательном рассмотрении окажется, что она не так уж и любила своего отца. В общем, передо мной открылись новые горизонты и непочатый край работы, но я решила не пороть горячку. Спешка хороша при других обстоятельствах, а здесь дело было серьезное. Лучше, если все спокойно уляжется в голове, и тогда завтра я уже буду точно знать, в каком направлении двигаться. Но это все будет завтра, а сейчас я ехала к Москве, и до вечера мне нужно было чем-то себя занять. Желательно, интересным. Я улыбнулась и схватилась за телефон.

Звонила я в академию генеалогических изысканий. Конечно, времени с момента подписания договора прошло не так много, и никаких результатов могло еще не быть, но я все равно позвонила. Как ни странно, в академии моему звонку не удивились и даже сообщили, что все готово, и я могу приехать. Известие настолько заинтриговало меня, что я отшвырнула трубку на соседнее сиденье и прибавила газу.

Влетев в квартиру, я в панике заметалась по комнатам. Если мне не хотелось испортить себе удовольствие, к собственному внешнему виду и выбору туалета следовало подойти творчески, а времени на этот процесс отводилось мало.

– Лучше всего белое. Нечто простое и целомудренное, – невнятно бормотала я, погрузившись по пояс в безразмерный платяной шкаф. – Никакой экзотики, никаких кричащих тряпок. Сегодня я должна выглядеть воплощением самой невинности с наивными детскими глазами. Этакая беззащитная сиротка… Апчхи! Господи, откуда здесь столько пыли? Вроде чистила все недавно… Неужели он садист и возьмет грех на душу, обидит сироту… Апчхи!

Я нервно шуровала в шкафу, придирчиво перебирая многочисленные наряды и тут же отвергая их один за другим. Наконец сдернула с вешалки белое платье из хлопка с шелковой нитью и задумалась. Вроде то, что требуется. Скромный вырез, обнаженные руки, гладкий лиф. Все очень достойно, строго, и никаких вульгарных декольте. Впечатление портили лишь два глубоких разреза по бокам юбки, открывавших при ходьбе ноги почти до середины бедра. Я нахмурилась, прикидывая, как поступить, и после нескольких минут тяжких раздумий в конце концов вынесла решение: