Существует предание, что и Никольский собор, заложенный в 1753 году и освященный в 1762 году, связан с именем Петра I. Будто бы в бытность свою в 1722 году в Астрахани, Пётр пленился красотой тамошнего собора и пожелал иметь такой же в Петербурге. И только смерть помешала осуществлению этого замысла. Мечту Петра воплотила в жизнь его дочь, императрица Елизавета.

Рассказывают старинную легенду и о стрельнинской церкви. Якобы Пётр I после бракосочетания своего в «маленькой екатерингофской церкви» повелел перенести её в Стрельну. Из этой церкви, продолжает легенда, теперь устроен придел в нынешнем стрельнинском храме. Здесь долго сохранялись Царские врата, многие иконы и сосуды петровского времени. По преданию, сам Пётр участвовал в рубке стрельнинской церкви. По другим рассказам, она была прежде немецкой кирхой, по приказу государя превращенной в православный храм. Помимо исторического иконостаса, здесь хранился стул готического стиля с вышитой золотой полосой на спинке. На этом стуле, говорят, сидел Пётр I, ожидая свою невесту.

В народной традиции Пётр являет собой не только строителя Петербурга первых двух десятилетий. Фольклорный Пётр провидит в Петербурге город будущего, Петербург завтрашний. В этой связи любопытна загадочная легенда о земляном холмике, считающемся своеобразным памятником Петру I. Он находится на юго-западном склоне Пулковских высот, возле здания сейсмической лаборатории. На месте нынешнего здания Главной обсерватории в начале XVIII века стоял построенный для Екатерины деревянный дворец, в котором любил бывать Пётр. Недалеко от этого дворца по указу царя якобы была насыпана горка, в основание которой, как гласит легенда, заложили капсулу с царским указом о постройке здесь, «как случится возможность», первой русской обсерватории. Но не только. По одной из версий той же легенды, Пётр I, устраивая «валунную горку» на Пулковской горе, хотел обозначить точку для обозрения своего «парадиза».

Как известно, Петербург не избалован разнообразием географического рельефа. Равнинная территория раскинулась на многие десятки километров. И только две живописные возвышенности украшают её противоположные границы, перекликаясь друг с другом: Пулковская гора с юга и Поклонная – с севера. Обе горы отмечены городским фольклором. О Пулковской, с вершины которой Пётр любовался своим Петербургом, мы уже знаем. К концу второго десятилетия своего существования Петербург был в полной безопасности, ему ничто не грозило. Но в народе жила легенда, связанная с другой горой, противоположной Пулковской, с русским названием Поклонная. Некоторые историки связывают этот топоним с обычаем древних карелов класть поклоны языческим богам в молельнях, устроенных на возвышенных местах. Но бытует в Петербурге и другая легенда, согласно которой Поклонная гора названа так в память об окончании Северной войны. Будто бы шведы, окончательно отчаявшись стереть Петербург с лица земли, посылали с этой горы своих послов на поклон Петру I, прося мира.

ЗАДАННЫЙ С САМОГО НАЧАЛА стремительный ритм строительства Петербурга определил и пульс его деловой жизни. На Троицкой площади, рядом с Домиком Петра, возникает первый петербургский порт, к причалам которого швартуются иностранные суда. По преданию, Пётр в качестве кормчего сам привёл первое торговое голландское судно с товарами и угостил обедом шкипера, который никак не мог себе представить, что находится в жилище царя, и обходился с Петром, как с равным. Пыляев рассказывает широко распространённую легенду о том, как Пётр, заметив, что шкипер не понимает, где находится, представил ему свою жену. Голландец подарил ей сыр, заметив при этом, что ей, конечно, никогда не приходилось есть такого сыра. Затем он преподнес ей кусок полотна на рубашки. И Пётр воскликнул: «Ну, Катя, ты теперь будешь нарядная, как императрица! Тебе бы век не видать таких рубашек!». Шкипер просил поцеловать его за подарок. «В эту минуту, – рассказывает легенда, – вошел к царю Меншиков в орденах и, ничего не подозревая, стал докладывать почтительно о делах. Шкипер смутился. Но царь приказал Меншикову выйти и убедил голландца, что в Петербурге господа со звёздами и лентами нередко являются с любезностями ко всякому, кто имеет деньги, чтобы занять у него, и советовал беречься таких людей. Голландский купец поверил царю и стал продавать ему свои товары. И только под конец, когда к царю явился капитан с рапортом о смене, купец понял шутку царя, упал к его ногам и просил извинения. Пётр милостиво поднял его, купил все его товары и вдобавок пожаловал ему многие привилегии на будущее время».

По другой версии того же предания, Пётр в одежде простого лоцмана вышел на шлюпке навстречу голландскому кораблю, которое с трудом пробиралось среди опасных мелей залива. На хорошем голландском языке он сказал, что прибыл по поручению губернатора Петербурга и предложил безопасно провести корабль в порт. На берегу их встречал Александр Данилович Меншиков, который пригласил заморских моряков к обеденному столу. Только там, к своему величайшему изумлению, голландцы узнали, что «искусный лоцман – это сам царь».

В той же легенде рассказывается о том, как Пётр одаривал первых иностранных купцов, прокладывавших морские пути в новую столицу России. Особенно он благоволил к голландцам. В этой связи любопытна легенда о корабле с золотом, которое Пётр хотел передать дружественной стране в виде займа. Корабль будто бы затонул, застигнутый бурей где-то за Кронштадтом. До сих пор этот эпизод из жизни раннего Петербурга будоражит умы кладоискателей всего мира.

Согласно другой легенде, рассказанной Свиньиным, однажды Пётр спросил голландского шкипера, где ему кажется лучше: в Архангельске или в Петербурге. «Всё бы хорошо здесь, – ответил тот, – да нет оладьев». И государь в тот же день угостил его у себя оладьями и велел всегда готовить их для голландских шкиперов.

Известно, что давней и страстной мечтой Петра I было перенести основной объем внешнеторговых морских перевозок из Архангельска в Петербург. Он радовался каждому новому иностранному судну. В самом устье Невы, на крохотном островке, ещё совсем недавно находился так называемый Подзорный дворец, или Морская обсерватория, откуда, по преданию, царь любил подолгу наблюдать за прибытием в Петербург иностранных кораблей. Подзорный дворец бесследно исчез в результате строительства и расширения Адмиралтейских верфей.

Мы уже говорили о закладке в 1704 году Адмиралтейского дома со стапелями для строительства судов. Пётр никогда не упускал возможности лично присутствовать при спуске на воду очередного корабля. Он благодарил строителей, а главный мастер получал из рук государя на специальном серебряном блюде по три рубля серебром за каждую корабельную пушку. Говорят, этот обычай со смертью государя прекратился. Но тогда же родилась другая, на этот раз печальная традиция. Несколько лет после кончины императора корабельный мастер в день спуска построенного им корабля одевался в чёрную траурную одежду.

Едва ли не с первых дней создания российского флота Пётр задумывался о его символах, и в первую очередь о русском военно-морском флаге. Каким должен быть этот морской знак государства? Какого цвета? И какой формы? Известно, что с 1699 года, за четыре года до основания Петербурга, им стал Андреевский флаг – диагональный небесно-голубой крест на фоне прямоугольного ослепительно белого полотнища. Однако существует петербургская легенда о происхождении знаменитого флага. Будто бы однажды Пётр размышлял о флаге, находясь в собственном домике на Петербургском острове. Размашисто шагал по покою, от окна к двери… от двери к окну. Неожиданно остановился и выглянул в окошко. А там, на земле, распласталась тёмная тень от оконных переплётов. Пётр вздрогнул, почувствовав в этом какое-то знамение. Тень от окна напоминала Андреевский крест. Впрочем, есть и другая версия появления на Руси Андреевского флага. Как известно, флаг представляет собой точную копию государственного символа Шотландии. Если верить фольклору, его предложил использовать для России ближайший сподвижник Петра Яков Брюс, по происхождению шотландец.