Два часа спустя все еще сижу, прислонившись спиной к стене, и листаю абсолютно не касающиеся меня документы. Просматриваю школьные табели и бесконечные счета. Читаю юридические бумаги, связанные с крохотным наследством, оставшимся от умершей три года назад матери. Думаю о своей маме. Она из последних сил старалась уберечь меня от отца, а ради собственной защиты так ничего и не сделала. Закрываю глаза и пытаюсь понять, уйдет ли когда-нибудь боль потери или останется в душе навсегда. Мама всегда была для меня самой верной подругой, самой надежной и справедливой советчицей. Интересно, Ребекка была так же близка со своей мамой? Так же страдала после ее смерти, как страдаю я?

Заставляю себя снова сосредоточиться на бумагах и понимаю, что найти адреса или телефоны каких-нибудь родственников, чтобы связаться с Ребеккой, не удастся. К счастью, на письмах и стопках банковских счетов указан ее адрес, хотя трудно сказать, насколько он точен.

Понимаю, что ничуть не продвинулась в поисках, запихиваю бумаги обратно в ящик и с трудом встаю. Спина затекла, ноги разгибаются с трудом. Похоже, от регулярных утренних пробежек толку мало.

– Посмотрите в комоде, – раздается за спиной мужской голос.

Вздрагиваю от неожиданности, оборачиваюсь и вижу в дверях человека в форменной рубашке. Нервы натягиваются до предела. Передо мной красивый мужчина лет тридцати пяти – светловолосый, гладко выбритый, с короткой стрижкой. Однако мрачный интерес в его глубоко посаженных глазах заставляет насторожиться. И без того небольшая комната съеживается и давит со всех сторон; зловещее предчувствие, от которого так и не удалось избавиться, материализуется, давит на плечи, мешает дышать.

– В комоде? – с трудом переспрашиваю я, преодолевая сухость в горле.

– У каждого человека непременно есть потайной ящик, – говорит он негромко и еще тише добавляет: – Место почти такое же укромное, как душа.

Каменею, не в силах справиться с новой волной страха. Этот человек явно уже бывал здесь, копался в вещах Ребекки. Он даже знает, что хранится в секретном ящике! Странный незнакомец очень мне не нравится, и внезапно в голову приходит мысль, что здесь мы с ним одни: до шоссе несколько миль, а других посетителей не видно и не слышно.

– Чужие секреты совершенно меня не интересуют, – отвечаю твердым голосом, что очень странно, учитывая, что колени отчаянно трясутся. – Всего лишь хочу разыскать хозяйку контейнера, чтобы вернуть вещи.

Мужчина неотрывно смотрит на меня долгим пристальным взглядом, и от этого делается еще страшнее. Наконец, когда молчание становится нестерпимым, произносит:

– Я уже сказал: посмотрите в ящике. – На его губах мелькает тень иронической улыбки. – В девять вернусь, чтобы закрыть центральный вход. Вряд ли вам захочется остаться здесь на ночь. – Не произнеся больше ни слова, он уходит.

Стою неподвижно, не в силах шевельнуться. Хочу захлопнуть дверь, но боюсь: мысль о том, что замок запирается снаружи, приводит в ужас. Секунда за секундой слушаю, как удаляются мерные, уверенные шаги. Тише. Да. Еще тише. Надо как можно быстрее отсюда смываться! Бросаюсь к комоду из красного дерева и судорожно дергаю правый верхний ящик. Сердце застревает в горле и мешает дышать; так и сознание потерять недолго. Останавливаюсь. Не переставая трястись от непонятного страха, заставляю себя вдохнуть и медленно выдохнуть. Считаю до тридцати и только после этого вновь обретаю способность дышать. Я в порядке. И все вокруг тоже в порядке. Выдвигаю левый ящик, и только что обретенное дыхание снова сбивается: передо мной черная бархатная шкатулка с замком, размером двенадцать на восемь, красный шелковый шарф и три толстые тетради в красной кожаной обложке.

Зубы до боли впиваются в нижнюю губу. Оборачиваюсь, опасливо смотрю в коридор и снова смотрю на ящик. Любопытство почти побеждает страх, однако остается опасение, что таинственный незнакомец вернется.

Заглядываю в дальний угол тайника в поисках ключа к шкатулке и убеждаю себя, что именно в ней могут храниться нужные мне сведения и что действую я совсем не из праздного интереса. Открываю один дневник за другим, встряхиваю. Может быть, вывалится ключ? Из одного выпадает брошюра. Начинаю запихивать ее обратно и в процессе обнаруживаю еще несколько.

Беру одну из них и читаю: «Художественная галерея «Аллюр», Сан-Франциско». Все остальные брошюры посвящены тому же. Среди множества галерей Сан-Франциско «Аллюр» – самая большая и престижная. Вспоминаю слова Эллы о том, что в контейнере есть картина. Кажется, несмотря на несопоставимый сексуальный опыт, нас с Ребеккой объединяет увлечение изобразительным искусством. В живописи я люблю все, начиная с древней истории и заканчивая современным творческим процессом. Были времена, когда ради возможности работать в мире грез была готова отдать на отсечение правую руку. Об этом я мечтала, ради этого пошла учиться в колледж. Однако мечту пришлось оставить много лет назад, когда реальная жизнь с бесконечными счетами и необходимостью иметь надежный заработок вышла на первый план.

Откуда-то снаружи доносится грохот, и от неожиданности я едва не роняю буклет на пол. Прижимаю руку к груди, чтобы унять взбесившееся сердце. Гром. Это грохочет гром. Начинается гроза. Новый раскат отдается гулким эхом, как будто я в пещере; можно подумать, сама природа предостерегает и советует поспешить. О небо! Понимаю, что воображение разыгралось не в меру, однако игнорировать предчувствие надвигающейся опасности выше моих сил.

Хватаю свою сумку и все три дневника, оправдывая нескромность тем, что только в них можно узнать, где искать Ребекку. Хочу выйти из комнаты, однако в последний момент бегу к комоду и беру шкатулку. Трясущимися руками пытаюсь удержать трофеи и одновременно открыть замок.

Быстро шагаю по узкому, тускло освещенному коридору между рядами точно таких же запертых кладовок, как та, из которой только что в панике выскочила. Чувствую себя Алисой в Стране чудес на краю кроличьей норы. Миную оранжевую дверь, в точности похожую на гаражную, и оказываюсь на неосвещенной стоянке. Сейчас, перед грозой, пустое пространство кажется еще темнее. Как быстро пронеслось время! А я даже не заметила!

Бесшумно бегу к своему серебристому «форду-фокусу» (спасибо голубым кроссовкам «Найк»). Ключи от машины все еще в сумке – непонятно, почему до сих пор не вытащила. Кладу вещи на капот, чтобы их достать, и роняю один из дневников. Наклоняюсь, чтобы поднять, и роняю другой.

– Черт, – тихо бормочу я и приседаю, чтобы поднять, однако, несмотря на начавшийся дождь, вставать не спешу. Боковым зрением ловлю тень возле открытой двери гаража. Вглядываюсь, но никого не вижу. В ужасе поднимаюсь. Быстрее в машину, быстрее! Почему я до сих пор не в салоне?

Трясущимися руками добываю из сумки ключи, проклиная странную паранойю, от которой никак не могу избавиться. Дергаю дверь машины, бросаю сумку внутрь и, не выпуская из рук шкатулку и дневники, неуклюже плюхаюсь на водительское место. Быстро закрыть дверь не удается. Наконец щелчок сообщает, что убежище надежно запечатано. Одним движением кидаю вещи Ребекки на заднее сиденье.

Собираюсь завести мотор, однако что-то заставляет меня взглянуть на здание, из которого я только что вышла. Дыхание сбивается. В тени, под небольшим навесом, упершись ногой в стену, стоит тот самый человек, который несколько минут назад приходил в контейнер, и неотрывно за мной наблюдает.

Включаю мотор и мысленно благодарю судьбу, когда он послушно начинает ворчать. Быстрее, быстрее прочь отсюда!

Когда я оказалась на полпути к дому, гроза обрушила на город безжалостный ливень, озаряя все вокруг вспышками молний. Стоит ли удивляться, что, несмотря на вечер пятницы, на стоянке свободен только самый дальний ряд? Радуюсь, что неизменные стопки ученических тетрадей побудили купить сумку размером с небольшой чемодан, и запихиваю в бездонные недра дневники и шкатулку. Под проливным дождем добегаю до квартиры, сразу включаю свет, поспешно захлопываю и запираю дверь.