– Откуда вы знаете, что она занималась в тренажерном зале?

– Иногда она даже диктовала мне оттуда, сидя на велотренажере, или отдавала распоряжения на день. Я слышала характерный шум.

Гриссел спросил, чем занималась Слут после того, как приезжала на работу. Габби ответила: с половины девятого до девяти они со Слут просматривали ежедневник, готовились к встречам. Потом она уходила на деловые встречи, совещания. В «Силберстейн» принято часто совещаться. Позже, между часом и тремя часами дня, Слут отвечала на звонки и просматривала электронную почту, потом работала над контрактами и отчетами. Как правило, она засиживалась в кабинете до восьми вечера. Виллетте это знала, потому что никогда не уходила домой раньше своей начальницы. Иногда Слут уезжала на бизнес-ланч; иногда вечером ее приглашали на прием. Бывало, ее посылали в краткосрочные командировки, чаще всего в провинцию Гаутенг. Виллетте помнила два дня зимой, когда Ханнеке Слут звонила и разговаривала хриплым, насморочным голосом, сообщала, что страшно простудилась, свалилась с гриппом и принимает кучу лекарств. А в прошлом году она неделю отсутствовала на работе, потому что делала операцию…

Многозначительно произнесенное последнее слово заставило его спросить:

– Что за операция?

– Пластическая… По увеличению бюста, – ответила Виллетте, машинально покосившись на собственную плоскую грудь. Голос ее прозвучал слишком уж бесстрастно.

– Когда именно в прошлом году она делала операцию?

– В апреле.

Гриссел понял, что теперь может задать следующий вопрос:

– Ее все любили?

Прежде чем ответить, Виллетте снова опустила глаза на журнальный столик. Потом она медленно покачала головой и тихо ответила:

– Нет.

Как только Мбали вышла из ворот перед участком «Грин-Пойнт», ей пришлось продираться сквозь толпу зевак. Истцы, желавшие подать на кого-то жалобу, и просто любопытные стояли за желтой заградительной лентой, протянутой вокруг входной двери. Все с интересом наблюдали за Толстым и Тонким, двумя сотрудниками отдела криминалистической экспертизы, которые сосредоточенно рылись в осколках.

Мбали еще немного постояла в воротах, прикинула приблизительную траекторию выстрела и зашагала в нужном направлении. Время от времени она останавливалась, оборачивалась, проверяя, как, по мере удаления от объекта, сужается поле зрения.

Она прошла по серой открытой площадке за теннисными кортами к Западному бульвару. Мог ли снайпер остановиться здесь, прицелиться, выстрелить… Да еще два раза? Вряд ли.

Дождавшись временного затишья, она перебежала половину дороги, постояла на островке безопасности, оттуда перебралась на противоположную сторону. Сумка на длинном наплечном ремне на бегу больно била по бедру, пришлось придерживать ее рукой.

Отдышавшись, Мбали посмотрела на ворота участка. Отсюда, издали, они казались невозможно маленькими.

Она внимательно огляделась по сторонам. Может быть, снайпер расположился здесь? Слева открытая парковка, за ней боулинг-клуб. Справа кирпичный забор с колючей проволокой сверху, за ним – городская ратуша. Через такой забор никому не перебраться.

Мбали долго стояла на одном месте, озираясь во все стороны и напряженно думая. К кое-каким выводам она все-таки пришла.

Гриссел терпеливо ждал. Наконец Габби Виллетте нарушила молчание:

– Поймите, у нас специфическая обстановка, – заговорила она. – В «Силберстейн» все начальство мужчины. Все директора и почти все заместители. Ну а личные помощницы – женщины. Ханнеке находилась где-то посередине… – Она вскинула голову и вдруг улыбнулась, словно извиняясь и снова показав верхние клыки. – Понимаете, я не привыкла обсуждать свою работу с посторонними. В том-то и трудность. «Силберстейн» становится твоим миром, всей твоей жизнью…

Гриссел понимал, что ей не терпится все высказать.

Габби скрестила руки на груди и продолжала:

– Работа у нас такая… интенсивная! Приходится про сиживать по многу часов, выкладываться, на тебя давят со всех сторон, ведь речь идет об очень больших деньгах, на нас лежит огромная ответственность… – Она медлен но опустила руки. – Вы меня понимаете? Повторяю, у нас очень специфическая обстановка, ее трудно объяснить человеку несведущему. У нас… у личных помощниц… сложились свои отношения. Для того чтобы система нормально функционировала, мы должны быть в курсе всего. Знать, какие у кого завихрения. По-моему, Ханнеке нарочно отгораживалась от нас. Чтобы все окружающие видели, что она хоть и женщина, но не нам чета. Она – одна из них, из начальства. Вы меня понимаете? Наверное, ей важно было закрепиться, так сказать, застолбить свое положение. Такое отношение нравилось не всем. Иногда мои сослуживицы вели себя мерзко. Не из зависти, а просто «чтобы она не задирала нос». Как будто она самим фактом своего существования оскорбляла их до глубины души. В общем, о ней часто сплетничали. Ходили разные слухи…

Габби жалобно посмотрела на Гриссела, словно ища его поощрения. Он не обманул ее ожиданий, спросив:

– Какие же слухи о ней ходили?

Габби снова медленно кивнула:

– Почти все было неправдой.

Гриссел жестом показал, что все понимает.

– Поговаривали, что ради повышения она готова на все.

Габби Виллетте снова скрестила руки на груди и посмотрела в окно.

– Ведь Ханнеке в самом деле была честолюбивой. Вот почему о ней распускали всевозможные слухи. Например, если она ехала на бизнес-ланч с директором, о них говорили, будто они… Ну, вы понимаете… А после того, как она увеличила себе грудь, стали ехидничать: мол, теперь она метит выше…

– Были ли у нее романы на работе?

– Нет, – сразу выпалила Виллетте, но поняла, что выдала себя, и пожала плечами. – Не знаю. Я правда не знаю.

– А сами что думаете?

– После того как я начала с ней работать – определенно нет.

Гриссел понимал, что ей самой ужасно хочется посплетничать, но она ждет, что он будет задавать ей наводящие вопросы.

– А до?

– Возможно.

Гриссел ободряюще кивнул.

– Тогда она еще числилась стажером. Очень давно, году в 2002-м. Тогда ее зачислили в отдел корпоративных отношений. Заведующим там был Вернер Гелдерблум. Для нее он стал кем-то вроде наставника; тогда ему уже было за пятьдесят. Симпатичный мужчина. И женатый… Так вот, ходили слухи, что они… Вы понимаете…

– Ходили слухи?

– Кажется, они часто задерживались вдвоем на работе уже после того, как его личная помощница уезжала домой. Как-то раз Гелдерблум взял ее с собой на судебное заседание в Преторию, а на следующее утро, когда его личная помощница позвонила в отель, ей показалось, что она слышала на заднем плане голос Ханнеке…

Гриссел надеялся на большее. На что-то недавнее.

Виллетте продолжала:

– Сплетни…

Он кивнул, стараясь скрыть разочарование.

– Вы знали ее бывшего приятеля… – Он взглянул в свои заметки. – Эгана Роха.

– Да, я видела его дважды. Один раз, почти сразу после того, как я стала работать с Ханнеке, он приезжал к ней в офис. И еще на рождественской корпоративной вечеринке в позапрошлом году… – Словно вспомнив что-то, Габби добавила: – Они подходили друг другу.

– В каком смысле?

– Оба красивые. И относился он к ней очень… Мне кажется, он ее понимал. Он… Ему очень удобно с самим собой.

– Вы знаете, почему они расстались?

Габби покачала головой.

Из машины Гриссел позвонил Ханнесу Прёйсу, директору фирмы «Силберстейн». Звонок переключился на автоответчик. Он оставил сообщение, а потом набрал номер Эгана Роха. Тот ответил сам, но связь была плохая, он слышал шум движущегося транспорта. Гриссел объяснил положение. Рох сказал, что находится на той стороне Цитрусдаля, дома будет только после семи. Может быть, они встретятся завтра?

Бенни согласился, назначил встречу на десять часов утра. Договорились, что он приедет к Роху на работу, на винную ферму в окрестностях Стелленбоша.