– Во-первых, я больше не «сэр», – крикнул я в ответ.

– А кто тогда?

– Лорд! Если вы имеете в виду мой статус, – ответил я на дерзкий выпад.

Он не понял шутки. То, чего не показывали на «ютубе» и что не являлось ситкомом, Майкл Шеринг не воспринимал как шутку.

– Лорд? – переспросил он, и тут кто-то из его приятелей – вероятно, Дейв Харфорд – пробормотал:

– Леди, – и они расхохотались.

Я оставил их наслаждаться победой. Я наконец-то освободился от них.

Я был свободен. Свободен сидеть здесь, в этой комнате, и наслаждаться сбывшейся мечтой: кофе с молоком в кружке с логотипом фирмы «Кодмастерс» за ветхим столом в комнате над магазином видеоигр, по соседству с заведением, принимаемым всеми за бордель, хотя оно таковым не является. Свободен смотреть фильм о животных, умеющих рисовать. И кто теперь смеется, Майкл Шеринг?

Я знаю, что вы думаете. Деньги, правда? Деньги делают мое положение более приятным? Говоря по правде, нет. Мне платят гроши. За те же деньги я мог бы разносить газеты. По крайней мере тогда я бы точно занимал более прочное положение в мире прессы.

В этом случае у меня было бы больше шансов заслужить одобрение лондонских пишущих кругов. Но это только начало. Мы с Сарой всегда строили грандиозные планы и копили деньги для их осуществления. Когда наши отношения дали трещину, каждый из нас пристально следил за своей половиной сбережений, хотя друг другу мы в этом никогда не признаемся.

Хорошо быть практичным человеком: надежда со временем тает, но проценты растут. У меня был неплохой счет, я не платил за квартиру и строил большие планы на будущее. Эти планы включали в себя занятие журналистикой. Или путешествия.

Сейчас я подвизаюсь в «Лондонских новостях», но завтра это может быть «Вэнити фэр», или «Конде насте тревеллер», или «Джикью». Времена, когда я продавал мнения, коими я, впрочем, и не особенно обременен, людям абсолютно индифферентным, остались в прошлом. Надо, впрочем, сказать, что всякие там пиарщики интересуются моей писаниной, а уж художники и музыканты – тем более.

Между ними и мной стояли пиарщики, а между последними и мной – редакторы, так что меня не волновало, как мои отзывы повлияют на авторов и существует ли между нами обратная связь.

Чувствуя, что надо встряхнуться, я включил «Следы когтей: дикое искусство». Просмотром этого фильма я надеялся проверить свою журналистскую беспристрастность.

– Как кино? – поинтересовался Дэв.

– Потрясающе. Ты знал, что морские львы по выходным обычно малюют оранжевой краской?

– Правда? – удивился он.

– Во всяком случае, это никем не оспаривается.

Я добросовестно просмотрел весь фильм. Сначала там показывали кошку, сидевшую на мольберте и лапами размазывавшую краску вокруг себя. Затем был слон-импрессионист, покрывавший посредством хобота огромный холст синими тонами. Творческий процесс проходил под аккомпанемент восторженных восклицаний дамы в шляпке. Поймал себя на мысли, что у меня получилось бы лучше, но потом должен был признать, что как-то упустил из виду обстоятельство – я-то ведь не слон.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовался я.

– Один парень обещал принести лимитированное издание саундтреков к сеговским играм. На синем виниле. Музыка из «Голден экс», «Аутран» и другие классные вещицы.

– Тебе не на чем слушать.

– В нашем деле главное – обладание. А ты что собираешься делать?

– Хочу заскочить в редакцию – посмотреть, как там справляются без меня.

– Почему бы просто не написать им?

Он был прав: большая часть моих контактов с редакцией проходила через электронную почту, – но мне нравилось бывать в офисе. Нравилось взаимодействовать с коллегами. Нравились традиции. Редакция напоминала учительскую, и я всегда был рад поболтать с другими журналистами. Кроме того, это давало мне повод покинуть магазин и Каледониан-роуд.

– А что насчет вечера? – заговорщицки подмигнув, поинтересовался Дэв. – Встретимся там или пойдем вместе?

– Куда? – попытался я сделать вид, будто не понял его.

– В «Снеппи-снепс», – пояснил он с обиженным видом. – Шарлотт-стрит.

– А, да… Но мне надо пойти на это открытие галереи. Для газеты. Это в Уайтчепеле; я не знаю, во сколько все закончится, так что…

– Прекрасная Зои будет там?

– Нет, она не придет.

– Как часто она вспоминает обо мне?

– Можно пересчитать по пальцам.

– Ах… Но ты же не знаешь, как часто она обо мне думает.

– Если это возможно, то еще реже, чем говорит. В любом случае мне надо там быть, а сейчас я должен сесть и продумать темы статей для других журналов, и…

Дэв посмотрел мне в глаза.

– Приятель, разве тебе не интересно? Даже я заинтригован, хотя ни разу не видел эту девушку. Судя по всему, ты ее просто вообразил себе, а фотоаппарат купил по случаю. Пошли!

– Она существует. Но я занят. И все это немного… странно. Кроме того, зачем? Чтобы мы, как два извращенца, взглянули на фотографии какой-то девушки?

– Да! – ответил Дэв. – Именно!

– Нет. Это глупость. Было бы еще нормально, если бы выбрали часовую проявку.

– Но они закрывались!

– Я хочу сказать, как завершение вечера это смотрелось бы нормально: в конце концов, чего не сделаешь спьяну в ресторанном угаре, – но не кажется ли тебе, что возвращение за снимками на следующий день смахивает на умышленное деяние?

– Чушь! – возразил Дэв, и тут прозвенел колокольчик над дверью.

– Тогда это просто вульгарно.

– Павел, – воскликнул Дэв, – заходи!

Павел вошел, споткнувшись на пороге о деталь от конструктора «Лего».

– Привет Джейсон. Дэв, ты должен мне четыре фунта за вчерашнее и шесть фунтов за «Ежиновку».

– Павел, можешь объяснить мне одну вещь? Джейс, – он указал на меня, – получил от симпатичной девушки пленку с фотографиями, и не хочет их печатать.

– Не понял? – переспросил Павел. – Так сам и напечатай их.

– Она мне их не давала…

– Она оставила их у него в руках.

– Это тоже не совсем правда.

– Ты украл фотографии этой особы? – оживился Павел.

– Нет!

– Она знает, что пленка у тебя?

– Не совсем.

– Она может это узнать?

– Эмм… Нет…

– Напечатай их.

Дэв выглядел вполне довольным. Отчасти потому, что фотографии, как он знал, уже напечатаны.

Я пообедал в сквере, на скамейке. Это создавало иллюзию того, что у меня нормальная работа. Меня окружали девушки и мужчины, работающие в Сити, красивые в своих белых рубашках, костюмах в полоску и юбках-карандашах. Чувство корпоративной солидарности – это первое, исчезновение чего замечаешь, когда переходишь на надомную работу. Поймите меня правильно: мне нравится спать допоздна и приобщаться к новостям посредством «Райт стаф» – туда я всегда обращаюсь в первую очередь, если мне требуется узнать мнение Антона дю Бика о том, что происходит в мире, и потом выдать его за свое. Я привык обедать, смотря сериал, а потом обдумывать планы своего продвижения в нашей газете, но когда наблюдаю за тем, как всевозможные сослуживцы сидят вместе за салатами из кафетерия «Маркс и Спенсер», когда слушаю их понятные только своим шутки, злые сплетни и обмен всяческими «да-что-она-себе-позволяет» и не совсем искренними предложениями провести вечер пятницы в баре «18», то я чувствую, что мне чего-то не хватает. Мне нравится смотреть, как компании служащих выходят покурить из офисных зданий, как они смеются и делят одну сигарету на двоих. Люблю наблюдать за тем, как они приветственно кивают охранникам по утрам и не замечают их, когда в шесть вырываются на свободу.

Я скучал не по учебному процессу. Никогда не думал, что я такой уж великий педагог. Это не так просто, как кажется. И не то чтобы я был интеллектуалом. Если бы я был одним из моих учителей, то описал бы себя так:

«Отношение к работе: соответствующее.

Способности: увы.

Общее впечатление: не без того».

В основном проблема была в детях. Работа меня устраивала, а дети – нет. Сначала я пытался как-то изменить ситуацию, но вскоре оставил эту затею.