Естественно, сразу спрашивают:

– Где ж это?

Предчувствуя дальнейший ход беседы, с тайной гордостью, якобы, сообщаю:

– В Военно-медицинской академии. Ленинграда.

Заинтересовываются далее на сто процентов все:

– Это кем же?

Думают, что уж, как минимум, я стал тогда опытным медбратом.

А я – индеферентно так:

– Слесарем.

Тогда уже я стал проникаться к себе тайной гордостью. Может, выражение летучее – «слесарь-гинеколог» – берёт начало отсюда. Из моей рабочей юности. Больше мне себя тешить, похоже, особо и нечем. Только жаль очень. Авторства здесь мне не доказать.

А к зенитчикам, из своих школьных товарищей, причалил я один. После военной Кафедры Ленинградского Горного института.

Да, если уж сам Воланд с удивлением заметил: «Как причудливо тасуется колода!»[6] Так ведь это он, о ком сказал? А тут я про себя осмеливаюсь приплести. О слесаре-гинекологе. Но, правда, и о своих институтских друзьях и однополчанах тоже.

Вот и удивительно мне: почему на кафедре военной в Горном решили готовить зенитчиков? В каком Министерстве, в какой мудрой похмельной чиновничьей головке такое решение сверкнуло? Нет, я очень этому рад. Истинно. Этим мне и моим друзьям судьба подкинула прорву интереснейших приключений. И всё же – почему? Почему не ракеты, не танки? Или сапёры? Геологи, горняки… К земле как-то ближе.

Зенитки тогда стали нужнее. Это ясно. Но я знаю, что, к примеру, в Бонче[7] на «военку» заставляли ходить даже девушек, много стрелять из автоматов, и вообще всё у них было с каким-то пехотным уклоном. (Если и приврал чего – извиняйте).

Мишутку Иванова спрашиваю, уже будучи в «сапогах», не единожды:

– Слушай, разумный-благоразумный, систематизатор. Почему мы стали в небо пулять? А не рыть секретные совершенно штольни, шахты, туннели, например?

– Э-э! Вадя, – закатывая глаза к этому самому небу, поучал меня Мишутка, – Знать тебе, смерду, этого не дано. Не потому, что ты, Вадя, ограниченный какой-нибудь. Все мы где-то амёбы примитивные.

Мишутка очень в сущности своей деликатный человек. Он таким уродился и в том его величайшее достоинство. Вот и мне он ни словечком не напоминает о моём, положим, слесарном начальном образовании.

Белый Ус, к примеру, совершенно другой человеколюб. На тот же мой крик души: «Почему?», он блаженно зажмурил один глаз. Другой нагло увёл вверх и вправо, будто выполнял противозенитный манёвр самолётный. Уверен я. Если Белоусик был бы лётчиком, то вылетая на задание бомбить мост, по первоначалу плевал бы на это. Зажмурив левый глаз, тихо подкрадывался бы к зениткам, и сбрасывал бы на них всё что взрывается, горит, лопается, растекается.

И так мне молвил Белоусик:

– Не пытайся умничать, Вадя. Твоих любимых героев я знаю. Они мне уже осто…ли. А мой любимый герой тебе бы сказал: «Не важно, какие дороги мы выбираем. Важно, что заложено внутри нас»[8]. Не хотел служить военным эскулапом – вот теперь иди и выпрямляй погнутые стволы зенитные.

А ведь прав, паразит! Да что же получается? Так всю жизнь и слесарить мне? (Пусть не обижаются на меня Кулибины и другие, блох подковывающие). Ладно. Поглядим ещё, ребята. Я буду вспоминать, а Вы, если сподобитесь, читать и плеваться.

Продолжим.

Спрашиваю о том же Борьку Попова. Вечно задумчивого, загадочно улыбающегося, чистопородного поручика лейб-гвардии. Ни в коем случае не путать с поручиком Ржевским:

– Слушай, Поповщина, почему мы в ствольной зенитной артиллерии оказались?

Борю никакими вопросами ни врасплох застать нельзя, ни «достать» невозможно – он выше всего этого. Да и смотреть старается – или мечтательно в небо, или – философски, под ноги, в землю.

– Да. Очень ты затрагиваешь проникновенно проблему. Мне, конечно, ближе Эдельвейсы и горноегерьское снаряжение. Хотя на всю армейскую субординацию я с удовольствием бы положил …. С прибором.

И Гарбузёнка, несостоявшегося комсомольского вожака, спросил я. Ответил мне Гришка:

– Прав ты, старичок, прав. Видишь, что-то простудился я как бы. Ломота в членах присутствует. Это не аборт делать подпольный. Серьёзней будет. Мне бы сейчас даже не стакан. А компресс на всё тело. Из противоположного пола собранный…

Мишенька, в итоге, ближе всех подобрался к осмысливанию. Но и к дальнейшему словоблудию тоже:

– Вадя! Служить два годочка после «Горняшки» нам надо? Надо. Это – необходимость. Попали мы в зенитную епархию? Попали. Это – случайность. Диалектика! Необходимого и случайного.

Очень гордый собой и довольный, смотрел прямо на меня своими ясными голубыми глазами, будущий помощник начальника штаба отдельного зенитного дивизиона.

Печенговского.

Или Печенегского, без разницы[9].

Какое было золотое время!

Нет, вот – представьте себе. В наши дни олигарха сослали в регион Краснохолмска. Вряд ли он доволен. Мы тогда ехали с превеликой радостью на практику в Краснохолмскую экспедицию. Или в Краснокаменскую. Я туда рвался. Диплом сочинять. Во вторую очередь. В первую очередь – увидеть величайший размах добычи стратегического сырья. Побывать в необозримых диких забайкальских просторах. Половить сомов в Аргуни. Увидеть на футбольном поле ссыльного легендарного Эдуарда Стрельцова. Получить по морде от местных горняков на танцах. Как это и положено. Заработать очень приличные, по тогдашним меркам, деньги. Это за три месяца практики. Фантастика!

И главы диплома лепить из отчётов экспедиции. Ходить в спецбиблиотеку. Предъявлять допуск из Горного института и брать секретные отчёты.

«Место встречи изменить нельзя» смотрели? Один из наших шедевров. Как Жеглов научил Шарапова беречь секретные бумажки? Многих это злило, начиная с командира роты разведки. Героя фильма. И среди зрителей тоже. По жене своей знаю.

С утра мы с Борькой Поповичем взяли по отчёту. Чтоб выписать содержание и примерные запасы урана. И ещё кое-что экзотическое. Сели в пустом кабинетике. В обед сунули отчёты в письменный стол. Пошли в буфет. Талоны бесплатные. Кормили – так я уже давно не питаюсь. Пришли… Ну, Вам понятно, да? Пот холодный, коленки ходуном. К библиотекарше – стальная дверь на звонок не отвечает. Час ждали, обед у обоих дураков обратно попросился. Зашла к нам в кабинетик сама библиотекарша. Мудрая женщина. Спрашивает:

– Вам всё понятно, мальчики? Вы к нам сюда хотели бы вернуться по распределению или по этапу?

Низкий ей поклон. За предметный урок.

Ведь это нас спасло в будущем от огромных неприятностей. Когда мы Павлючину склонили заглянуть в сервантик с пистолетиками. И пересчитать их. А то бы…

А как прекрасно было возвращаться по ранней осени в Ленинград. Всем друзьям ставить «сухого». Снисходительно усмехаясь загорелой до черноты мордой, врать обо всём, что было и чего не было. Не считая копеек, девушек водить в «Север». Причём новых. Предыдущие обычно не дожидались. И не только у меня так бывало. А вспоминать об этом всё равно томительно приятно…

Приходилось учиться. В институт ходить. Чтоб не отправиться исполнять священный долг. До получения диплома.

Я пару раз подходил к опасной черте. Да, вру, больше. Первый раз ещё в Политехе. Там начинал учиться. На металлурга. Уж потом с другом юности перешли в Горный. Он меня сманил. Славка Буев. Сейчас, узнав, что я пишу эти строки, жалеет. Лучше б, говорит, ты остался сталь варить. А то в третьей области уже копоть разводишь. Да, вру, в четвёртой. Если считать горбатую перестройку, ельцовский бандитизм. Опять меня заносит не туда…

Так на втором курсе металлургического фака гордыня попутала. В зимнюю сессию. На теормехе во втором вопросе. Теорема Кёнига (что-то в этом роде). Ушёл с экзамена. Ну, мне доцент выписал лекарство. Ещё два раза ходил. Стало это у меня привычкой потом. В тот раз так одурел – чуть башню не снесло. Пошёл прогуляться ночью на Неву. Встретил своего двойника. До сих пор мороз по коже. Об этом как-нибудь. Отдельная тема. Савва Буев тоже своё подобие видел. В очереди в кино. Он веселился, а двойничок в ужасе сгинул. Я ж говорю: специальная загадочная глава.