Алёшины родители, а то и сам Алёша, вынесут ему ковшик воды. Прохожий человек утолит жажду, заглянет на донышко:

— Где вы такую вкусную воду берёте?

— Вон в огороде колодец с воротом. Из него берём.

— В следующий раз обязательно к вам сверну за водицей, — скажет путник перед дорогой.

— Рады будем. Пейте на здоровье.

Близко подходить к колодцу Алёше возбранялось. Отец говорил:

— Там Тягун живёт. Он тебя в глубину утянет — света вольного не увидишь.

Родители с утра ушли в город, на базар, а Алёшу оставили домовничать. Он дождался солнышка — оно обогрело весь кордон — и осмелел: мимо цветущей картошки да прямо к колодцу.

Ни жив ни мёртв заглянул вниз, ничего не увидел, зажмурился, отожмурился — кто-то снизу за ним подглядывает. Тягун? Нет, не Тягун, а круглый Алёшин лик отражается в тёмной воде…

— Эй! — крикнул он своему отражению.

И тотчас из колодца вылетели ласточки — да много! — ветром плеснули Алёше в лицо, с глубины ответило басом, и мальчуган в страхе убежал из огорода.

Солнышко пропарило весь лес; тихо дышали и улыбались сосны вокруг Алёши. Он расхрабрился и вернулся к срубу — рассмотреть, кто посылает ласточек и басит из-под земли.

Рядом с Алёшиным отражением плавала большая синяя звезда. Мальчуган закинул голову: ни звезды, ни облачка, ни самолёта — одно тёплое небо.

Склонился над срубом — горит звезда в колодце. Кто же её зажёг среди бела дня! Или уронил: пока пил воду, положил звезду на сруб, он скользкий, и она сама по себе или оттого, что её нечаянно задели бадьёй, сорвалась — и поминай как звали.

Как бы её достать?

Алёша долго не рассуждал — столкнул бадью, и она, постукивая по дубовым стенкам, обрушилась в воду, затонула и натянула цепь — ни бадьи, ни звезды. Успокоилась вода — и синий огонь опять светится в глубине, прямо над утопленной бадьёй. Потяни наверх — зачерпни звезду вместе с водой и тащи её наверх.

Он взялся за ручку ворота, потянул — не получается. Колесо ворота высокое, на полный оборот рук не хватает, да и бадья тяжёлая — не стронуть с места.

Заплакал Алёша: влетит ему от отца с матерью, и пошёл веником подметать полы в доме.

А тут и отец с матерью подошли — от них далеко городом пахнет: колбасой, и новой Алёшиной рубахой, и ещё чем-то.

Алёша принял гостинцы, померил новую рубаху на вырост и сказал всё, что с ним было:

— Я из колодца ласточек выпугнул…

— Что? Что? Что?! — Мать собралась нарвать ему уши, но отец отвёл — её руку и попросил сперва выслушать.

Алёша продолжал:

— Я из колодца ласточек выпугнул, а там внизу звезда плавает. Я бы её поймал, да у меня силы нет бадью вытянуть…

— Большая звезда-то? — Отец подмигнул матери.

— Большая. — Алёша обрадовался отцовому интересу и поискал глазами, с чем бы её сравнить. — С мой кулак. А может, с оба кулака. С ней хорошо в подполье за огурцами ходить. Или ночью в хлевушок — скотину проверять…

— Ну да? — сказал отец.

А мать погрозила ему пальцем:

— Ты не подмаргивай. Чтобы я Алёшу у колодца больше не видела — утонет ещё.

— Со мной-то можно, — сказал отец и взял сына за руку. — Пойдём твою звезду доставать. Только она, поди, горячая, дотронуться нельзя!..

Заскрипел ворот, и бадья, с золотыми швами, в чёрных обручах из железа, сплеснула воду и смирно встала у сруба. Алёшиной звезды в ней не было.

— Её так сразу не почерпнёшь, — сказал отец. — Она просто в руки не даётся.

После этого случая Алёше разрешалось вместе с отцом ходить к колодцу за водой: для питья, для супа, для стирки, для коровы Добрыни, для полива огорода и яблонь — для всего живого на кордоне.

Каждый раз из колодца вылетали ласточки, да так быстро— не уследить глазами. Набрав воды, мужчины склонялись над колодезной горловиной, и с замиранием прислушивался Алёша к подземному эху отцовского голоса.

— За дубовой пластиной у них гнездо. А где, не видно. Там их ни один злодей не найдёт — ни на крыльях, ни на когтях…

— А нас они почему боятся? — спрашивал Алёша.

— Нас они не боятся. Нам они не мешают воду набирать.

От их разговора синяя Алёшина звезда слабо вздрагивала, и отец распрямлялся:

— Пошли: дома нас заждались…

В одно прохладное утро ласточки не вылетели из колодца. Не вылетели они и через день, и через неделю… И отец за ужином сказал:

— Рано они нынче легли на дно. Рано и стужа ляжет.

Мать загремела посудой:

— Зла моего не хватает! Чего попусту-то говорить? Где это видано, чтобы со звездой по огурцы ходили? Чтобы ласточки ложились на дно? Ты, может быть, их с лягушками спутал? И нечего ребёнку голову забивать небылицами. Стужу напророчил, а у нас ещё картошка не копана. Врёт он, твой колодец.

Но колодец не врал: вскоре задышало холодом, забелело инеем, до срока ледком прихватило землю. Хорошо, что по просьбе отца удачно успели выкопать картошку, перебрать и ссыпать в подполье — теперь на всю зиму хватит.

Погасило синюю звезду в Алёшином колодце, а от самого колодца оставило невысокий сруб зелёного льда с узким окошком наверху. Сквозь него едва-едва пролезала толстая бадья в ледовой шубе.

— Алёша! — звал отец. — Пойдём по воду!

— Холодно больно, — отвечал Алёша с печки. — Чего там делать-то?

— Ну ладно, — Отец застёгивал полушубок на все пуговицы. — Сам будешь проситься — не возьму.

И Алёша скатывался с печки, попадал босыми ногами в валенки, влезал в шубёнку, шапку на глаза-и за отцом по снежной тропке.

У колодца ничего интересного — ни ласточек, ни звезды, лёд-гололёд, да снежок — мелкая крупка, да ломкая картофельная ботва, да земля неровная…

Алёша посмотрел в ледовое окошко — темнота, послушал и сказал:

— А вода в колодце шевелится.

— Да ну?

— Я вот этим ухом слышал.

Отец снял шапку, склонился над оконцем и подтвердил:

— Похоже, касатки купаются… — Он застегнул Алёшин полушубок на все пуговки и сказал: — Зима, сынок, завернёт на мороз и на ветер.

Теперь по ночам изба потрескивала от стужи. Алёшу не выпускали даже на крыльцо, а мать не раз говорила отцу:

— Хорошо, что ты хлев утеплил загодя. Добрыня наша здорова, и всё молоко — нам.

До самого апреля трещали морозы, потом сразу отпустило.

Отец после обхода пригубил холодной воды из ковша и крякнул:

— Камой пахнет. К большому половодью. Луговой посёлок нынче затопило.

Мать ахнула:

— Ты в эдакую даль нынче ходил?

— Да нет, я дальше Чёрного Лога не был, — ответил отец.

— А про половодье кто тебе рассказал? — с ожиданием спросила мать. — У меня в Луговом троюродная тётка живёт — не её ли ты встретил?

— Мне про половодье колодец рассказал. Воды в нём с верхом по самый замок, так светлым столбом и стоит. Я по тем годам помню. Когда водополье к Луговому, к огородам подошло, воды в колодце было меньше, под седьмой пластиной… А сейчас — под пятой. Значит, до бань достало… А может, обманывает колодец, — заключил отец и подмигнул Алёше.

— Ну да, обманывает! — обиделась мать. — С чего бы ему обманывать-то? Что было бы, если бы мы картошку рано не выкопали да Добрынюшке хлев не утеплили. А прибылая вода избы в Луговом не тронет?

— Избы — ни в коем случае! — обещал отец. — Бани пошевелит, а избы — нет.

Широкий ветер гудел вершинами, уставал с дороги, садился отдыхать на поляну и приносил таловый запах паводка. В лесу прибывало тепла, по вечерам жук пробовал играть на золотой струне, вода в колодце опала, и рано утром Алёша с отцом нечаянно выпугнули из него двух ласточек — спереди шильце, сзади вильце, сверху синё, снизу бело.

Глаза у отца улыбнулись.

— Теперь просо можно сеять — не ошибёшься. Теперь теплынь задний ход не даст. Нет ей нынче возвратного хода. Касатки со дна поднялись!

— Чего их только двое? — огорчился Алёша. — Раньше их вон сколько было.

Глаза у отца опять улыбнулись.

— Где двое — там и много.

А на дне колодца, там, где дубовые тесины сливались с темнотой, в неярком зеркальце воды горела звезда — большая, синяя, Алёшина добрая звезда…