– Вы клевещете на Маршала, милорд канцлер. Вы не сошлись с ним во мнениях и с остальными юстициариями тоже… как, кстати, и со мной. Это не значит, что мы изменили своему владыке. В любом случае сейчас это, полагаю, не важно. Мы должны избрать тактику действий при новом обороте дел. Для остального найдется более подходящее время.

– Норфолк прав, – согласился Ричард. – У меня нет причин сомневаться в своем маршале.

– Мой долг – давать советы, которые я считаю верными, сир, – склонил голову Лонгчамп.

– Так посвятите себя задаче моего освобождения из клетки! – прорычал Ричард.

Роджер низко поклонился, когда Алиенора прошла мимо, хотя понимал, что все знаки почтения останутся незамеченными, поскольку она видела только Ричарда. Королева обожала его.

– Сын мой, свет мой! – Алиенора коснулась дрожащими руками лица Ричарда, и слезы покатились по ее щекам. – Я знала, что этот миг настанет. Я не переставала надеяться… никогда!

Глаза Ричарда тоже увлажнились, когда он улыбнулся и поцеловал ее пальцы:

– Миледи матушка, я не сомневаюсь, что скоро буду волен как птица.

Двор переехал из Шпайера в Майнц, чтобы поприветствовать королеву и обсудить вопрос выкупа. Роджер задумался, знает ли Алиенора о попытках своего младшего сына и Филиппа Французского затянуть освобождение Ричарда, и решил, что не может не знать. Алиенора всегда содержала шпионскую сеть, даже когда муж томил ее в темнице, и, хотя ей исполнилось семьдесят, она была энергична и решительна, как женщина вдвое моложе.

Роджер видел, как Алиенора собирается с духом. Она продолжала выказывать радость от воссоединения с Ричардом, но держала себя как королева и дипломат. Понадобится немало тонкого политического маневрирования, чтобы Ричард обрел свободу.

Император Генрих внешне был любезен и заботлив, но в глазах блестела сталь, и он тоже был готов к предстоящей схватке. Никто не сомневался в его решимости выжать все, что можно, из выпавшего расклада. После официального банкета начались дискуссии, и он показал Алиеноре и Ричарду письма, которые получил от Иоанна и Филиппа. Подлинность последнего доказывала печать, свисавшая с края пергамента.

– Что мне делать? – как бы оправдываясь, раскинул он руки. – Это соблазнительное предложение, и я должен действовать наилучшим образом для себя и своего правления.

– Вы бы отужинали с дьяволом, милорд? – спросила Алиенора.

– Зависит от длины моей ложки, – пожал плечами Генрих. – Это не дьяволы, а люди, преследующие собственные интересы. Никто не обведет меня вокруг пальца.

– Как и меня, милорд, – едко ответила Алиенора. – Я выполнила все ваши требования, и горько думать, что вы измените своему слову и продолжите удерживать в плену короля, сражавшегося во имя Христа.

– Мне тоже горько об этом думать, – ответил император. – Ничто не порадует меня больше, чем наше соглашение… если таковое возможно.

– Выкуп почти у вас в руках, – парировала Алиенора. – Вы уверены, что получите хоть что-то из другого источника? Вы готовы вызвать брожение среди своих сторонников, соблазнившись парой лишних монет? По правде говоря, у вас недостаточно длинная ложка.

– Моя мать права, – скрестил руки на груди Ричард. – Лучше иметь дело с нами, чем с моим братом и королем Франции. Если Иоанн хоть раз сдержит слово, небеса возликуют.

Император погладил перстень с крупным сапфиром на среднем пальце.

– Вы правы, мне пообещали всего лишь пару монет. – В его глазах зажегся коварный огонек. – Но вы можете дать мне кое-что, чего не могут дать ваш брат и Филипп.

Ричард поднял бровь. У Роджера, который сидел рядом и молча слушал, волосы на затылке встали дыбом.

– Королевство, – произнес император. – Отдайте мне Англию.

Туман окутал все белой дымкой, и, хотя с кормы королевской галеры можно было разглядеть ее нос, дальше вполне мог находиться край света. Роджер вспомнил слышанные в детстве рассказы о своих предках – викингах, прибывших в Нормандию по Сене на длинных лодках. Их мышцы вздувались и опадали в такт веслам, черпавшим воду, которая сверкала, подобно острой стали морских воинов.

Сырой февральский воздух вкрадчиво вился, словно дым от свечей, которые зажигают на Сретение, и пробирал до костей. Кутаясь в шерсть и меха, Роджер привалился к борту «Тренчемера» и прислушался к плеску весел и ударам солоноватой воды устья реки о борта. Других звуков не было: моряки не пели и все работы выполнялись без лишнего шума. Император Генрих наконец отпустил Ричарда. Тот преклонил перед ним колени, вложил свои руки в его и поклялся быть его вассалом. Ничего, в общем-то, не значащий вежливый жест насытил гордость императора и его стремление властвовать, сделав возможным продвижение переговоров. Однако это не означало, что пленники обрели свободу. Прибыв в Антверпен вчера вечером, они услышали тревожную весть: Филипп Французский пообещал златые горы и уговорил императора преследовать Ричарда и вернуть его. Кроме того, ходили слухи, что французские суда патрулируют воды Узкого моря на случай, если император отклонит предложение и Филиппу придется действовать самостоятельно.

Роджер переменил позу и насторожился. Сквозь плывущие полосы тумана приближалось другое судно. Он потянулся к мечу, лежащему рядом. Дыхание участилось, но он сдерживался, пока легкие не начало жечь огнем и ему не показалось, что они вот-вот взорвутся. Чужой корабль издал гудок и прошел впритирку к правому борту – купеческая галера с фламандской командой, направляющаяся в Антверпен.

Моряки обменялись приветствиями, а также ругательствами, поскольку «Тренчемер» шел без фонаря и гудка, тайком, словно пиратское судно.

Роджер напряженно выдохнул и втянул воздух в исстрадавшиеся легкие. Анкетиль слева от него пробормотал, что не так уж и страшно, если император или французы их поймают, – это лучше, чем добровольно врезаться в другое судно и потонуть или сесть на мель у одного из множества островков в устье Шельды.

– Все в порядке, приятель? – Роджер взглянул на Уильяма Фицроя, отныне известного как Длинный Меч.

Ричард подарил ему длинный клинок, когда королевский отряд остановился в Кёльне по пути в Антверпен, и с тех пор парнишка не расставался с оружием. Во сне он прижимался к мечу теснее, чем иные мужья прижимаются к женам, холил и лелеял его превыше всего, на что оные жены могут рассчитывать. Клык вепря был вделан в рукоять, оплетенную ремнями красной кожи. Сжимая эфес в кулаке, юноша учащенно дышал.

Уильям кивнул и с трудом сглотнул.

– Все дело в ожидании, – произнес Анкетиль. – Это вам любой солдат скажет. – Он потер лицо ладонью. – Если повезет, ожидание – единственное, что будет нам досаждать.

– Вы сражались на море? – спросил Роджер у рыцаря.

Анкетиль покачал головой:

– Как-то раз пираты преследовали наше судно при переходе из Саутгемптона в Барфлер, но мы оторвались от них, слава богу. Мне хватает сражений на твердой земле, без шаткой палубы под ногами.

Роджер весело хмыкнул в знак согласия.

– А по-моему, это было бы интересно, – заметил Уильям Фицрой.

– Неужели? – поднял брови Роджер.

Юноша кивнул:

– Когда сражаешься верхом, нужно управляться не только с оружием, но и с лошадью, так что сражение на палубе – всего лишь еще один навык… И если другие им не владеют, преимущество за вами.

Роджер одобрительно взглянул на него, поскольку замечание было зрелым, порожденным наблюдениями и размышлениями.

«Тренчемер» пробирался сквозь мглу, и по мере того, как темнело, запах открытого моря становился сильнее, а вода – солонее.

– Англия, – произнес Анкетиль, – я чую Англию.

– Не выдавайте желаемое за действительное, мой друг, – кисло улыбнулся Роджер. – Нам предстоит пересечь океан и уйти от французов. Еще несколько дней.

– Это лучше, чем несколько месяцев, – возразил Анкетиль. – Эх, мне бы сейчас горячий пирожок с угрем да рог доброго норфолкского эля, сваренного Гитой в «Бочонке», что в Ярмуте!