Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В конце января от Эйсбара пришло письмо, в котором он подробно описывал запахи, что докучали ему в Калькутте. Ленни залилась злостью. Но вечером не удержалась и рассмотрела каждую остроугольную букву, выписанную тонким пером. Почерк был похож на клинопись: писал он не прописью, а печатными буквами, которые мчались по строчкам, налезая и нападая друг на Друга.

Оператор сам нашел ее. Англичанин Скотт Колбридж зарулил в Россию год назад и, как он доверительно сообщил Ленни, навсегда потерял тут веру в любовь. Но при этом не желал возвращаться в свою мокрую, как он выражался, страну. Колбридж был немолод, полноват для своего невысокого роста и склонен к цитированию восточных философов. Излюбленная поговорка: «Вы ничего не можете сказать человеку, который не хочет услышать». Выяснилось, что он снимал еще на фронтах Великой войны для трансъевропейского киножурнала «Пате-Гомон», с тех пор отрицает статичную съемку и отлично разбирается в новейшей технике. В нем ни на йоту не было высокомерия. И главное: русского языка он практически не знал. Ленни же была единственной в команде, кто говорил по-английски. Так что никто не будет лезть в ее съемочные идеи с советами, точнее — с сомнениями. Покрутившись около проекционного аппарата, Колбридж сказал, что готов заодно быть киномехаником.

Выезд был намечен на начало апреля. Несмотря на то что думское правительство активно занималось строительством дорог на глухом российском континенте, нельзя было снимать со счетов весеннюю распутицу. Колбридж колобком катался по конторам, подбирая оборудование. Оказалось, он был знаком со всем киносъемочным миром, знал, где что можно взять в аренду подешевле, но иногда вставал в позу — ноги иксом, рука с тростью на отлете — и требовал покупки специальной операторской тележки в Берлине.

Филиппов, неожиданно поддавшийся уговорам «верховного агента футуризма» в тот знаменательный для Ленни день, скрупулезно проверял все строчки бюджета киноколонны. И даже писал своему старому знакомому кинопромышленнику Александру Федоровичу Ожогину, осевшему в Ялте. Советовался: не погорячился ли он с этим кинофутурологическим предприятием. Ожогин просмотрел присланный листок с техническими нуждами, расходом пленки и описанием экипировки машин и ответил, что люди стоят за этой затеей не просто честные, а даже слишком скромные. Филиппов обрадовался как ребенок.

Глава XX. Первый успех Ожогина и Чардынина

— Вот сюда пожалуйте. Осторожненько, тут у нас не совсем чисто. Придется постоять, вы уж извините. Ни одного свободного места. Не поверите, третий день очереди в кассу.

— Отчего же не поверим… — пробормотал Ожогин.

Спотыкаясь в темноте, они пробирались задними коридорами одесского синематографического театра «Версаль» к зрительному залу. Директор то и дело извинялся, всплескивал руками, умолял «не поранить ножку» и, поминутно оглядываясь на Ожогина и Чардынина, с тревогой всматривался в их лица: может, они знают отгадку, чем пленяет зрителей этот «замороженный», эта «кислая мина», это «каменное лицо», как публика прозвала Бориса Кторова.

Наконец они оказались в фойе, завешанном плакатами: очень крупно бесстрастное лицо с грустными глазами, сверху надпись — «Печальный клоун», снизу еще одна — «Он заставит вас плакать… от смеха».

Ожогин и Чардынин вошли в темный зал. Фильма уже шла. Прислонившись к стене, они смотрели не на экран, а на публику, отмечая малейшие реакции, запоминая, в каких местах смеются громче, в каких — затихают, в каких — начинают шуршать фантиками, а в каких — замирают, утянутые в экран странным немигающим взглядом Кторова. Собственно, именно за этим они и приехали в Одессу, как перед тем ездили в Симферополь, Севастополь, по всему побережью, даже до Ростова добрались.

Первую фильму Кторова выпустили к Рождеству. Чардынин сделал почти невозможное: договорился о показе почитай во всех городах южных губерний, где имелся хотя бы один кинотеатр. Сам ездил, сам уговаривал владельцев, расхваливая с несвойственным ему страстным красноречием никому неизвестного комика, ради которого требовал — не требовал, убеждал! — изъять из репертуара фильмы с самим Жоржем Александриди! Соглашались, как правило, на один-два, редко три сеанса. Чардынин радостно потирал руки и просил телеграфировать о продолжении показов. На него смотрели как на сумасшедшего и… телеграфировали на другой же день. «Кторов тчк два месяца тчк Масленица двойная цена тчк», — гласила одна такая депеша.

Кторов во всех смыслах оказался находкой. Ему, к примеру, не нужны были сценаристы. Собственно, и сценарии ему были не нужны. Казалось, он не придумывает трюки, а ловит их в воздухе, тут же переплавляет в репризы, из которых сплетает сюжеты. Вареное яйцо, подхваченное на плоское скользкое стеклянное блюдо, становилось живым героем 10-минутной сценки. Кторов пытался удержать его на блюде, изгибался, извивался, кувыркался, уговаривал яйцо не падать на пол, боролся с ним, подлизывался, кокетничал и — в результате сам падал в грязь, так ни разу и не упустив яйцо с блюда. Сценку сняли с одного дубля. Вода, выплеснувшаяся из стакана, не успев долететь до пола, подхватывалась в тот же стакан.

Все, к чему прикасался Кторов, становилось материалом для его безудержной фантазии. Он никогда не фонтанировал идеями, не захлебывался словами, рассказывая о своих затеях, не бурлил, не кипел, просто — тихо смотрел на часы и на следующий день стрелки вдруг начинали бешено крутиться навстречу друг другу. Режиссер ему тоже был не нужен. Он сам выстраивал сцены, никогда нигде не учась (как-то в разговоре выяснилось, что он и в гимназию-то ходил всего год), он интуитивно чувствовал, как поставить камеру и свет. Иногда целыми днями корпел над какими-то рейками и железками, прилаживал друг к дружке, сверлил дырочки, а через неделю-другую рабочие устанавливали на площадке дом, стены которого одним нажатием кнопки разваливались и собирались снова. Однажды притащил на площадку два ветродуя и устроил ураган. Барахтался в нем, как в морских волнах, взлетал вверх, цеплялся за ветки деревьев.

— Когда-то в детстве меня унес шквальный ветер, — сказал он шершавым невыразительным голосом без модуляций, когда Чардынин спросил, как ему в голову пришла идея с ураганом. — Вынес из дома через окно и пронес несколько километров. Когда я приземлился в голой степи, на моем теле не было ни одной царапины.

Чардынин посмотрел на него с сомнением, но обвинить во вранье не решился.

Между тем Кторов продолжал уныло произносить слова, словно давал официальный отчет:

— Я пережил четыре пожара и три железнодорожные катастрофы. — Он помолчал, раздумывая, и продолжил: — Во время представлений мой папаша имел обыкновение швырять меня в публику, когда та докучала ему глупыми замечаниями. Однажды он швырнул меня в господина, который посмел выказать неуважение моей мамаше, играющей на саксофоне в нашем представлении. Головой я выбил у господина три передних зуба. Тогда мне исполнилось пять лет. Впоследствии папаша построил несколько реприз на швырянии меня в разные места. Помню случай, когда папаша немножко промахнулся и вместо кулисы я влетел лбом в каменную стену. Удивительно, но за все время я ни разу не получил ни одного увечья.

— Вероятно, у вас было очень тяжелое детство, — пробормотал ошеломленный Чардынин.

Брови Кторова поползли наверх. Первый, и единственный, раз на его лице отразилось подобие некоего чувства. Это было чувство изумления.

— Тяжелое? — переспросил он. — Это было самое счастливое время. Мы с родителями обожали друг друга. С тех пор больше всего в жизни я ценю домашний уют.

Между тем по жилищу Кторова нельзя было сказать, что поддержание домашнего уюта — его конек. Как-то Ожогин с Чардыниным заглянули в маленький домик, где тот снимал комнатушку, и были поражены неустроенностью его одинокого быта. Комнатушка была голая, с дощатым щелястым полом, железной кроватью и жестяным рукомойником в углу. Кторов нажал кнопку в стене. Доски пола раздвинулись и из-под земли вырос стол, на котором стояли три стакана жидкого чая. Вдоль стола по рельсам игрушечной железной дороги ездил вагончик с хлебницей, сахарницей и молочником. Ожогин с Чардыниным растерянно взяли по баранке, и вагончик остановился.

63
{"b":"207399","o":1}