Каюсь – я завела себе нового любовника специально для того, чтобы написать эту книгу. Время благоприятное, муж засел в кои-то веки за написание долгожданной докторской диссертации и снял во имя этой благой цели уютную мансардочку в частном секторе на одной из столичных окраин. Иногда он даже остается там ночевать, чаще же появляется на пороге нашей квартиры с последним автобусом, погруженный в свои изыскания, и сил его хватает исключительно на поглощение любимого фасолевого салата и несколько дежурных поцелуев, приправленных «вежливыми» вопросами о том, «как прошел день». Нет, только не подумайте, что мы с ним совсем чужие люди – наоборот. Мы друг друга очень любим, и я просто не представляю себе жизни с другим мужчиной. Да и дочку нашу, наверное, устраивают больше всего на свете эти ее родители, а не какие-нибудь другие.

Подруги иногда недоумевают: мол, стальные нервы у тебя, – дескать, пока дочка на тренировке, а твой работает, а второй «твой», «младшенький», пьет у тебя на кухне кофе, сексуально жмурясь на твой красный вызывающий халатик… супруг-то в неурочный час и дома объявиться может. Соскучится по жене и любимой телепередаче, например. Я уверяю, что «оказия» просто исключена – он обязательно предварительно позвонит. Хотя бы за час до того, как появиться дома. И отнюдь не потому, что предполагает застать некую неприятную для себя картину.

Во-первых, я действительно частенько погружаюсь в свою работу слишком глубоко для того, чтобы приветливо откликаться на любое внезапное шевеление в прихожей – даже если это пришел мой благоверный. И я приучила его обязательно сообщать мне о своем выходе на финишную прямую в направлении дома прежде всего для того, чтобы дать мне время перестроиться со штудирования томов Адольфа Адлера на приготовление макарон со специями. Тогда, по крайней мере, не возникает ненужной нервозности и суеты, связанной со спешным приготовлением ужина явно голодному человеку и необходимостью делать заинтересованное лицо, когда он начинает выкладывать свои новости, до которых именно в этот момент мне нет никакого дела. А во-вторых, много лет назад между нами состоялся краткий диалог, который, наверное, мой муж хорошо запомнил. Однажды, еще в первые годы супружества, он, виновато отводя глаза, сказал, что дома сегодня ночевать, в принципе, не намерен. Я переспросила: «Могу ли я быть в этом уверена?»

С тех пор я никогда не сомневаюсь в том, что мой муж находится именно там, где говорит. Теперь он твердо знает, что его спонтанное появление на пороге может прийтись как раз на мгновения, когда я исписываю блокнот, ища концепцию очередной творческой идеи, и тогда, недовольная внезапным сбоем мысли, я поцелую его у порога не так нежно, как это обычно делаю.

И все же мне не хотелось бы, чтобы эта книга попалась на глаза моему мужу. Наверное, есть определенного рода дамские тайны, которые от мужчин следовало бы скрывать. Мы ведь не декларируем им мельчайшие подробности своих ощущений во время критических дней.

И вообще, – любят обычно что-то. Женщина, открывшая своему мужчине себя всю, без остатка, рискует остаться лишь пустой оболочкой, утратившей всякое содержание. Так что же тогда этому мужчине остается любить?

Если вы рассчитываете, что эта книга станет для вас своего рода шпаргалкой, вам тоже лучше прятать ее подальше от мужчин. Иначе она станет спасительной подсказкой и для них тоже. Тогда – зачем? Зачем, чтобы Он всегда точно знал, «что Она имела в виду?»

Не устаю возмущаться женщинами. Большинство из них, в том числе дамы, за которыми я подсматриваю и которых подслушиваю в общественном транспорте, кажутся мне подчас убогими и одноклеточными существами… а почему? Да потому, что им невозможно втолковать самые простые вещи. Складывается впечатление, что очень многие знакомые и малознакомые мне женщины возвели в ранг самой главной цели своей жизни право и обязанность быть некрасивыми и нежеланными. И отстаивают они это право с упорством первых строителей Байкало-Амурской магистрали.

Помню, в школе была у меня одноклассница Оксана. Поразительно некрасивая, но неглупая девочка, примерная ученица, четко представлявшая, какую профессию хотелось бы ей в дальнейшем получить… Ей бы в отношении самой себя иметь такую же определенность! Два последних школьных года, готовясь вместе к урокам, мы частенько вели длинные горестные разговоры о ее будущей женской доле, и Оксана всегда, болезненно морщась, говорила, что ее внешность столь ужасна, что если хоть кто-нибудь из мужчин сделает ей предложение, это явится для нее просто подарком судьбы. И уж точно она не станет на судьбу эту жаловаться. Между тем я неустанно твердила подруге, что ей стать красивой труда не составит – достаточно отрастить длинные волосы.

Представьте себе широченное, лопатообразное, лишенное даже намеков на миловидность, предельно «плебейское» лицо с грубыми чертами, все составляющие которого, казалось, были небрежно набросаны на «подрамник» куда-то торопившимся ваятелем человеческих лиц и тел. Голова, посаженная на укороченную шею, торчащую из широких плеч, часто свойственных невысоким приземистым девушкам. И вокруг лица-«лопаты» – кудряшки, обрамляющие его со всех сторон, беспорядочные кудряшки, слишком короткие для того, чтобы расческа могла придать им нужное направление.

Обе мы родились и выросли в провинции, обе приехали покорять столицу – точнее, искать и завоевывать себе место в ней. Она считала, что главное для нее – найти хоть какого-нибудь, пусть даже самого что ни на есть завалящего мужа, а если не получится – хотя бы осесть в столице, предлагающей старым девам куда больше, чем провинция, развлечений в виде театров, умного круга общения и, возможно, перспективу стать ценимым начальством профессионалом, вроде героини фильма «Служебный роман». Она поступила на учебу в университет, сразу же завела себе компанию друзей-«неформалов», читающих элитарную литературу, бродящих по выставкам и слушающих продвинутую музыку. Однако стремительное развитие внутреннего мира моей одноклассницы никак не отразилось на ее внешности. И еще два года в столице я тщетно продолжала с ней дебаты, горячо убеждая ее в том, что почти в каждом случае длинные и аккуратно уложенные волосы сглаживают неправильности женского лица, а в ее случае ей дана возможность иметь то, о чем абсолютное большинство женщин лишь мечтает и вздыхает. Ее крупные и мелкие кудряшки, не поддающиеся никакому выпрямлению, в виде огромной копны, водопадом обрушивающейся к талии, произвели бы фурор. «Оксана, – твердила я ей, – доброй половине мужчин, увидевших тебя сзади, уже будет до лампочки, что там у тебе спереди!» Но… Ничего у меня не вышло. Она не решилась отрастить волосы, так же как и не решилась упрятать свою неказистую фигуру в длинные юбки и платья, предпочитая короткие и более прогрессивные, по ее мнению, юбочки.

Не удалось мне ее отговорить и от блестящих тканей с люрексом, лишь подчеркивающих убогость лица, и от блузок и маек с коротеньким рукавчиком, обнажающих полные и дряблые предплечья.

Я долго размышляла – почему? – не раз, сталкиваясь в последующей практике с очевидным нежеланием женщины отказаться от того, что ее уродует, в пользу того, что преображает. Наверное, сказывается стереотип «советской женщины», десятилетиями сводившийся к завивке-«хи-мии», которая и сейчас для большинства рядовых женщин сродни штампу в паспорте. Завивка-«химия» приличествует статусу замужней или просто серьезной женщины, а нечто иное, например просто схваченные гребнем волосы, дает повод упрекнуть даму в отсутствии «приличной» прически, а значит, и в некоторых отклонениях от общепринятого стереотипа.