– Чего ты такой откровенный, фраерок? – недоверчиво спросил Сеня: не будучи пугливым, Панкратов почему-то сразу признался, что знает, где спрятан клад.

– Снится мне воля ночами. Ради нее я готов на все, и у меня есть что предложить. Я как раз купец, имеющий товар, да покупателя не найти. Может, ты захочешь стать тем покупателем?

– Воля дорогого стоит, – согласился Сеня.

Призрак свободы и богатства замаячил перед ним. Он почувствовал, что Панкратов не врет. Ценный он человек, не только из-за того, что, возможно, знает, где схоронили серебро, но и потому, что сможет быть проводником. Места здесь и в самом деле дикие, есть где спрятаться, раз многочисленный отряд Сатунина, а затем его преемника Кайгородова длительное время не могли обнаружить красные. Граница с Монголией и Тувой недалеко, а потом можно податься в Китай, причем не с пустыми руками. Пожалуй, с этим фраерком можно щипануть ноги[13].

В ту ночь Сене снилось, как он на повозке везет серебро Сатунина, отбиваясь палкой от крикливых узкоглазых китайцев. Проснувшись, он сразу решил, что на одной повозке столько серебра не увезешь, потом рассмеялся этим мыслям, но приказал «шестеркам» за Панкратовым наблюдать и в обиду не давать.

Сеня переговорил по-свойски с Фадеевым, и тот стал использовать Панкратова только на хозработах и в качестве шныря[14]. Сеня еще несколько раз беседовал с Панкратовым, расспрашивал того о прошлом, о жизни в горах зимой, выведывал, есть ли возможность уйти потайными тропами от преследования, сложно ли перейти границу с Монголией. Полученная информация убедила его, что побег зимой возможен и нужно бежать из «командировки» – отсюда это сделать проще, чем из большого лагеря, более тщательно охраняемого. Он наметил план, в который пока никого не посвящал, опасаясь предательства.

Сеня Паровоз угодил на зону за разбой и убийство, и по всему выходило, что сидеть ему очень долго, а сорокасемилетнему Сене это крайне не нравилось. С возрастом, втайне от кентов, он стал мечтать о спокойствии и достатке, поэтому и пошел на «мокруху», рассчитывая сорвать солидный куш, найти нору и маруху, чтобы пожить в свое удовольствие. Дело не сладилось, а от «вышки» его спасло то, что позарился он не на государственное добро, а на золотишко стоматолога, приобретенное незаконным путем для тайной частной практики. По всему выходило, что сделал он для государства доброе дело, убрав барыгу-спекулянта, вот только непонятно, почему ему влепили «чирик»[15] куковать в лагере?

Сеня Паровоз посчитал, что пришло время, и озвучил намерение побега ближайшим корешам-уркам.

– Ты че, Сеня, в натуре, решил зимой встать на лыжи?! – возмутился «медвежатник» Коля Буза. – Хочешь взять на рывок? Так далеко не уйдем – кум быстро сыщет по снегу, и собак не надо. Мы будем топтать тропу, а легаши хилять налегке! Некс![16] – Он помотал головой. – Это верняк нажраться простокваши[17]. Я не ходок!

– Гнилой базар, Сеня, – кратко высказался мокрушник Тимоха.

– Цорес[18], – покачал головой щипач Жора Нефарт. – А зохен вей, Сеня, не гони порожняк. Ты не ребе Моисей, чтобы водить нас по пустыне. Если даже легаши нас не достанут, мы подохнем не жрамши, околеем в горах от холода.

– Что за кипеж? – презрительно сплюнул Семен. – Харе базлать. Я не Алеша Бесконвойный[19], чтобы тянуть за бороду[20]. Чего кисляк смандячили[21]? Я знаю, как ломануться и нитку порвать[22]. Для этого и собрал вас на сход – перетереть план.

– Ломануться с дальняка зимой? Стремно, если поймают дубаки, враз зеленкой лоб намажут – здешний хозяин больно лют, – покачал головой в сомнении домушник Жало.

– А мы и хозяина с собой захватим, чтобы обиду на нас не держал.

– Это как?! – испуганно воскликнул Чирик, единственный из шестерок допущенный на сход – готовить для воров чифир.

– Чего лыбишься, как параша, шиха?! – прикрикнул Семен на Чирика. – Замочим мы всех дубаков в лагере, чтобы время выиграть, а сами попрем в горы, хозяин будет у нас в заложниках.

– Ну ты, Сеня, попер, как трактор по бездорожью! С чем мы на охрану пойдем – с перышками? – иронично заметил Коля Буза и вытащил из-за халявы валенка финку.

– Бузу начнем, пойдем шереметом[23] на дубарей, нашим козырем будет внезапность. Начнут «мужики», они уже готовы, а мы их поддержим. Затем сделаем Захарам Кузьмичам «с кисточкой» и уйдем в горы. Проводник есть, а там – как карта ляжет.

– Уж не тот ли голимый фуцан[24], с которым ты ночами терку трешь, на это тебя надоумил? – Коля Буза ухмыльнулся.

– Хотя бы и тот, тебе-то что? Я дело верное предлагаю. У тебя, Коля, разве не чирик на ушах висит? А у тебя, Тимоха, разве не пятнашка? Хотите сгнить в лагере?

– Без базла[25], Сеня. Здешняя баланда нам приелась, и по шмарам мы соскучились. Но нет желания в блудную вляпаться[26]. Толком базлай, что да как, – степенно произнес Тимоха.

– Ускоряем работы по расчистке дороги в сторону деревни Купчегень и тормозим – в сторону Хабаровки. – Сеня спокойно и уверенно пересказывал план Панкратова, хотя самого мучили сомнения. – Перевал со стороны Хабаровки для «синих фуражек» будет закрыт, им потребуется время, чтобы его пройти, опасаться надо только погранцов. Спустившись с перевала, мы перейдем на противоположный берег реки Катунь и уйдем на Айгулакский хребет, а там Панкрат известными ему тропами поведет нас в сторону Тувы. Не очкуйтесь – соскочим!

Четвертые сутки шла напряженная борьба со снегом, засыпавшим перевал, и в конце концов бригадам, двигающимся в направлении деревни Купчегень, удалось преодолеть крутые серпантины и выйти на ровную дорогу. Фадееву, отвечающему за работы в этом направлении, начлаг приказал, как только доберутся до деревни, мобилизовать ее жителей на расчистку дороги. Метелкин, недовольный медленным продвижением бригад в направлении Хабаровки, взял эти работы под личный контроль, поставив «на лопаты» Топоркова и всех его помощников – бригадира Павлова и трех нарядчиков.

– Не умеете командовать – работайте сами.

По его приказу сюда на работу привели два десятка отказников-блатных, и с ними он поступил жестко и решительно.

– Шизо на лагпункте нет, но и дармоедов здесь не должно быть. Поэтому кто не работает, тот не живет! – пообещал он. – Берите лопаты – и за работу. Уговаривать я не буду! – Метелкин достал из кобуры наган и, взведя курок, направил оружие на крайнего вора-карманника – парня лет двадцати двух по кличке Пятак.

Тот побледнел, но демонстративно сплюнул через недостающий передний зуб, потерянный в драке. Затем, изобразив страдальческую гримасу, согнулся пополам.

– Не могу, гражданин начальник! Живот с голодухи свело! Хлебушка бы! – заныл он, и стоящие блатные заулыбались, оценив его смелость.

– Бери лопату! Считаю до трех! Раз, два, три! – Начлаг, не раздумывая, выстрелил в живот блатному, и тот, зажав рану руками, с диким воплем стал кататься по снегу, оставляя кровавые пятна.

– У кого еще болит живот?! – хрипло поинтересовался Метелкин и обратился к следующему вору в шеренге, направив на него наган: – Ты – бери лопату!

Тот молча схватил лопату, а его примеру последовали другие блатные, включая и Сеню Паровоза. Он только заскрипел зубами, мысленно пообещав с «хозяином» в скором времени расквитаться.