Теперь пред нами лежит письмо от 3 февраля 1745 года из Варшавы, писанное П. Сливицким, визитатором (контролером) провинции Перки. В этом письме он сообщает, что намерен писать богословское и физическое исследование о вампирах, предварительно исследовав строго предмет, и что собрал для этой цели много документов. Но должность визитатора и начальника конгрегации (религиозного объединения. – Ред.) в Варшаве не позволяет ему привести в исполнение свое намерение. Спустя некоторое время напрасно он искал эти документы; они остались, вероятно, у кого-либо из его друзей, которые брали их для чтения. Среди этих документов были два определения Сорбонны, которыми запрещалось отсекать головы вампирам и издеваться над их трупами. Эти определения можно видеть, по словам Сливицкого, в указах Сорбонны за 1700 – 1710 годы.

По замечанию Сливицкого, в Польше все так были убеждены в существовании вампиров, что те, кто отвергал это, считались чуть не еретиками. В опровержение существования вампиров он приводит много неоспоримых доказательств. «Я, – пишет Сливицкий, – решился во что бы то ни стало дойти до самых источников, из которых выходили эти рассказы; я обращался к тем лицам, на которых ссылались как на очевидцев, и никто не решался утверждать, будто видел вампиров, и все начинают убеждаться в том, что рассказы о так называемых вампирах не более как бредни и фантазии, основанные на страхе и неосновательных речах». Так писал нам (Кальмету. – Ред.) этот серьезный и умный священник.

Мы имеем еще одно письмо – от барона Тюссена из Вены от 3 августа 1746 года. Барон пишет, что его императорское величество, будучи еще королем тосканским, производил много процессов о фактах, совершившихся в Моравии. Я не раз читал их, свидетельствует Тюссен, и на деле не видел в них ни тени истины, ни вероятности утверждаемого. Между тем в этой земле смотрят на подобные акты, как на несомненную истину.

Мы уже представили выше возражения против того, будто вампиры выходят из гробов и возвращаются назад, не разрывая земли. Красная и жидкая кровь и гибкость членов вампиров не удивительнее ращения ногтей и волос и нетления тела; мы почти ежедневно видим трупы, не обнаруживающие никаких признаков тления и сохраняющие цвет кожи. Это весьма естественное явление у скоропостижно умерших или у людей, умерших от известных болезней, не лишающих крови жидкости и членов гибкости. Ращение волос и ногтей в не истлевшем еще трупе весьма естественно: в трупе продолжается еще медленная, незаметная для наблюдения циркуляция соков, поддерживающая это ращение, подобно тому как циркуляция соков поддерживает растительность в растениях.

Убеждение греков о возвращении бруколаков так же нелепо, как и убеждение моравов о существовании вампиров. Только невежество, суеверие и страх вызвали в греках эту веру, ничтожную и слепую, до сих пор поддерживаемую ее поклонниками. Рассказы о бруколаках, по словам очевидца и умного философа Турнефора, поддерживаются обольщением и обманом защитников их. Все рассказы об умерших, хрюкавших в гробах, настолько нелепы, что не заслуживают серьезного внимания и опровержения. Все и каждый согласятся, что очень часто погребают не действительно умерших; это доказывает древняя и новая история многими примерами. Тезисы Винслу и примечания к ним Бругера ясно доказывают, что других признаков истинной смерти, кроме начинающегося гниения и дурного запаха трупа, очень немного. Бесконечно многие опыты показывают, что часто мнимо умершие оживали уже после погребения их. Сколько таких болезней, в которых больной лежит без языка, движения и дыхания! А разве мало утонувших, признанных умершими, которые потом оживали, когда открывали им кровь?

Все это известно и объясняет, почему некоторые вампиры, вырытые из могилы, говорили, кричали, рыдали и т. п.: потому что были еще живы. С ними поступали в высшей степени несправедливо, их умерщвляли и сжигали, отсекали им головы и пробивали сердце. И все это плод невежества и заблуждения: суеверы, принимая этих несчастных за олицетворение их фантазии – за вампиров, боялись, что они станут беспокоить их и вредить им. Не бесчеловечно ли поступать так с этими вампирами, утверждаясь только на таком состоянии, которое возможно с каждым?

Нет ничего неосновательнее, как рассказы о явлениях и злодействах вампиров.

В заключение не можем не высказать сожаления, что умные и гуманные определения Сорбонны, запрещавшие кровавые и жестокие экзекуции над вампирами, несмотря на ее мировую власть и могущество ее авторитета, были не поняты современниками и не имели, таким образом, благодетельного влияния.

Оборотень – одна из центральных фигур древнейших суеверий. Вместе с вампирами, ведьмами, русалками, призраками и колдунами он существует в их представлении уже тысячи лет, наводя ужас на взрослых и детей в больших городах и глухих местечках.

Слово «ликантроп», от которого он получил свое название, буквально означает «человек-волк» и происходит от греческого Likantropia. Некоторые словари определяют это слово как «превращение ведьмы в волка». Тема человека-волка была богатой жилой, разрабатываемой и в устных преданиях, и в хрониках почти во всем мире. Во Франции это чудище было известно как «лу-гару», в других частях Европы как «вервольф», или «верман», «волкодлак», или «волколок» – в облюбованной им Трансильвании, «полтеник» – в Болгарии.

Начиная с Ромула и Рема истории о волке, человеке-звере и самом оборотне овладевали людьми такого ума и таланта, как Жан-Жак Руссо, Карл Линней и Джонатан Свифт. Талантливые писатели создали целую серию замечательных произведений об оборотнях. Можно назвать книги таких авторов, как Фредерик Марриет, Fe-дьярд Киплинг и Гай Эндон (создатель образа оборотня

Парижа), а сегодня этой темой увлекаются Джеймс Блиш и Питер Флеминг.

Однако оборотень не так хорошо известен, как его собрат – злодей вампир. С самого начала нужно помнить, что оборотень многозначнее и таинственнее, чем вампир. Все приписываемые ему мифические качества могут быть.довольно легко развенчаны современной наукой, но еще в древние времена действительно существовала некая болезнь, которая поражала целые деревни, превращая людей в неистовых зверей, и эти больные имели все классические симптомы ликантро-пии. Поэтому-то мало удивления вызывают кровавые оргии в Европе в XVI веке, когда эти несчастные, подозреваемые в демонизме, преследовались и травились собаками, погибали сотнями.

Впервые слово «ликантроп» мне попалось в пьесе Джона Уэбстера «Герцогиня Амальфи», где герцог, разрывающий могилы и бродящий среди них с перекинутой через плечо ногой мертвеца, страдал «очень скверной болезнью, называемой ликантропия».

Мое вскрывшееся невежество породило интерес к ликантропии, и я обнаружила, что ее упоминает не только этот драматург, но что врачи, философы, историки, судьи и короли в периоды средневековья и Ренессанса знали о ней либо встречались с ее проявлениями. Я стала исследовать старинные источники по этому предмету, и собранный материал, который затем воплотился в эту книгу, помог, кроме всего прочего, пролить свет на многие аспекты жизни тех времен.

Изучение ликантропии не явилось просто еще одним способом удовлетворения любопытства к мистическому, еще одной попыткой прикоснуться к иррациональному. Сегодняшняя одержимость вампирами, оборотнями, оккультными науками – суть нездоровый образ бегства от действительности. Литература же по ликантропии эпохи средних веков и Возрождения отнюдь не эскейпистская (уводящая от реальности) – она реалистическая. Она помогает прояснить нужды, надежды, стремления, поступки отдельного человека и общества. С ней легче понять проблемы, конфликты, тревоги, радости людей тех эпох. В этой литературе, смело касающейся самых темных сторон человеческой души, описываются порождаемые ими неистовые порывы и дикие побуждения, разрушающие саму человеческую природу, а также обсуждаются средства реабилитации.