— Какую перемычку? Она у него что, целкой была?
— Я хотел сказать: «Узбек свою подругу посадил в передней части катера». Мне просто мысль свою трудно словами выразить, Василий Петрович. Я же в деревне вырос, в колхозе рыболовецком, на озере. Не городской я.
— Ну и что, что не городской. Зато из самой народной гущи. А говорить плавно тебе учиться надо, ты все-таки пожилой следователь, а не шестерка какая. Продолжай.
— Поставил, значит, узбек этот на… э-э-э… на нос катера свою подругу в виде русалки, как старинных парусниках, для красоты, значит. Кофточка расстегнута, груди вперед, руки подняты, ноги в стороны. Ну, плывут они, значит, отдыхают красиво, закусывают. Вдруг очередь из пулемета, да по этой русалке. Все кричат, подруга узбека все в крови…
— Умерла?
— Откачали, Василий Петрович.
— Продолжай.
— Да, в общем, и все. Вертолет над катером пролетел, еще очередь дал и улетел. Это Олигарх Саранчу предупредить хотел, что мол, зря ты, морда нерусская, под Шпалу перекинулся.
— Да-а. Оно вроде и круто, с одной стороны. Но с другой стороны Олигарх тут палку перегнул, конечно. Тут я тебе, как мента, понимаю. Громко это все, шуму много. Не должен так настоящий блатной поступать.
— Василий Петрович, губернатор вы наш! Олигарх — он опасный человек. Сегодня он до секретных вертолетов добрался, а завтра что будет? У нас же в заповедной зоне шахты со стратегическими ракетами стоят. Не мне вам рассказывать, какая там мощь. А если Олигарх там себе кого-нибудь найдет? Много ведь не надо, семьи офицеров там в неотапливаемом общежитии живут, я точно знаю, у меня дочка командира пускового расчета секретаршей работает. Только на работе и отогревается. Ведь тихо живем, размерено, а тут специальная комиссия из штаба округа прибыла, большие нарушения выявила. А завтра комиссия специальная на место базирования стратегических ракет. Ну к чему нам все это?
— Тут ты прав. И так проверяющий за проверяющим, тут никаких денег не хватит, а тут сами на свою голову накликиваем. Но, с другой стороны, и за Олигархом солидные люди стоят.
— Василий Петрович, если они люди солидные, то поймут. Олигарх не только под монастырь подвести может, он и под синагогу подведет.
— Страшные вещи ты говоришь, пожилой следователь. Страшные, но справедливые. Другое дело, что они и слушать меня не будут.
— Вас не будут слушать? Нашего прилюдно избранного губернатора? Да Василий Петрович покажите мне этих храбрецов, мы их вмиг на чистую воду… Да Василий Петрович, да вы только команду дайте, я посмотреть хотел бы, кто бы на вас… Да я капитану Волкову как команду дам…
— Угомонись, угомонись. Пока я Олигарха тебе не подписываю, но поговорить обещаю. Он действительно, малость отъеханный. Такой действительно под синагогу подвести может. Хронический сионист и хронический неудачник в одном прыщеватом лице. С секретной базы вертолет поднять, чтоб телку обстрелять, а мне тут сиди, думай, что командующему ВВС сказать. Как решение по Олигарху приму — я тебе сообщу. Но и ты, пожилой следователь, учитесь уважать ближнего своего. Если долбанут по одному глазу, подставь другой. Мне кто-то говорил, точно не помню кто, что так нам завещал великий Пушкинд.
— Эх, Василий Петрович, да Пушкинд, ябрейско-православный поет эфиебского происхожыдения — ето наше все! И еще, Василий Петрович. В доме том, что взрыв был, надо бы охрану установить. Там же люди из вашего аппарата живут, дочурка ваша, опять же, дай ей Бог здоровьеца. Не ровен час. Время сами видите, какое.
— Да? «Ябрейско-православный» говоришь? Тоже значит «Первый тост — за Холокост»? Я всегда это чувствовал, хоть он синими глазами и пшеничными кудрями хотел свою сущность скрыть. Ну да черт с ним, лучше о деле подумай. Организуй возле этого дома пост милицейский. Охранять они не охраняют, но видимость создают.
— Это вы правильно говорите, Василий Петрович, что видимость они одну только создают, а здесь дело серьезное. Я вот что думаю. Хозяин взорванной квартиры все равно туда не вернется, он на острове дом строит, это в моде сейчас. А квартиру его после ремонта я бы сделал милицейской конспиративной. Во-первых, там бы всегда работники милиции были, а во-вторых, на свою конспиративную квартиру мне и охрану оформить проще и спецоборудованием обеспечить. Как ваше мнение, Василий Петрович?
— Правильно. Стоять на шмоне — дело наипервейшей важности. Это я еще после первой ходки понял. Ты мне другое скажи.
— Да, Василий Петрович.
— Говорят ты на острове сам коттедж строишь, о трех этажах. Телку опять же себе завел, Софи Лоренку, лет четырнадцати. Откуда-то с югов привез, чуть ли не подарили тебе ее, живодеру. Катер себе купил с атомным двигателем. Не широко ли размахнулся, пожилой следователь?
— Вот, люди. Вот такое наплести! Ну не стыда, не совести. Да папашин дом я ремонтирую. Я ведь сам родом из той деревни, вы ведь знаете, Василий Петрович. И дом то этот я на подругу мою записал, не на себя. Как чувствовал. А то, что деревня наша в такую моду вошла, так кто мог знать? А зовут мою подругу Тамара Копытова, наша она, сковская, ни с каких югов я ее не привозил. И годиков ей уже двадцать восемь. Для меня она молодая, конечно, но не четырнадцать же! А что катера касается, так он списанный на металлолом был, своими руками отреставрировал, рыбачу потихоньку, дальше камышей не заплываю. Это ж надо придумать такое, «с атомным двигателем»! Я что, ледокол «Ленин» в Чудское озеро перегнал, что ли?
— Ладно, плюнь на это дело пожилой следователь. На меня и не такое говорят, я в голову никогда не беру, даже если это и правда. Ты мне вот что скажи. С чего это деревенька на острове такой престижной стала? Чего это вдруг туда народ повалил коттеджи строить?
— Ой, Василий Петрович, не знаю, что вам и сказать. Говорят, что это из-за экологии. Что верно, то верно. Заводов там отродясь не было, а удобрения последний раз завезли еще при Брежневе. Они там до сих пор в лесу лежат. Но, я думаю, дело в другом. Во-первых, природа. Поля давно заброшены, остров лесом зарос, деревня на берегу озера, у самой воды. Никаких водоохранных зон там нет и быть не может. Но главное в другом. Нет всякой шантрапы там, люди живут в этом коттеджном поселке только приличные. Туда же без катера не доберешься, а катер и сам денег стоит, и содержать его надо. Шелупони всякой это не под силу. Это раньше рыболовецкий колхоз, а теперь уже подписи собирают, переименовать хотят мое родное село в коттеджный поселок «Сковская Барвиха». Кто бы подумать мог.
— «Сковская Барвиха» говоришь? А что? Бывал я в Барвихе. Мы ни чем не хуже. Даже лучше значительно. Подписи соберут, пускай приносят. Рассмотрим. А участок там дорого стоит? Только приличный, мне не подобает…
— Да, Василий Петрович, да что вы говорите такое! Да у самой воды организуем, там участок один есть особенный, самый большой. Мы бесплатно его оформим практически, как брошенную ферму, тысяч за пять долларов и купите.
— Ну ты это брось. Так тоже нельзя, я же губернатор все-таки, ты меня на смех то не подымай. Оформи там тысяч за двадцать, но слушок пусти, что взял, мол, сам. За пятьдесят тысяч зеленью. Ну, ты понимаешь.
— Да то вы, Василий Петрович, что вы! Вся Сковская Барвиха уже неделю только и говорит, что сам губернатор старую ферму за сто двадцать тысяч евро выкупил. Дом с пристанью строить будет.
— Ну ты это загнул, с какой пристанью еще?
— Да там без пристани никак. А как катер к дому подойдет? Там у всех так. Это же Сковская Барвиха, не Красные Лопухи какие-нибудь.
— Все, иди, пожилой следователь, а то от тебя не отделаешься. Одни фантазии. Если надо подписать что — приходи, а так иди. Под-пись, под-пись, под-пись-кой яйца!!! Гы-гы-гы. Иди. У меня дел не в приворот, не до тебя.
— Так я когда документы на брошенную ферму принесу, так еще там что на подпись заодно принесу. Для видимости. Вы уж извините, Василий Петрович.
— Только все сразу неси, не размусоливай, нет у меня времени тебе тут стрелки забивать. А с Олигархом надо что-то решать, тут ты прав. Мне проверки лишние не нужны. Эти комиссии у меня и так во где сидят.
