Как я была не уверена в себе – караул! – я в подростковом возрасте чувствовала себя лучше. Комплексы росли во мне со страшной силой. А еще эти температуры через день! Я стала колоться на ночь, чтобы оставалось для жизни дневное время. Это слабо работало – всю ночь меня бил озноб, и утро я встречала разбитая и вымотанная.
Кроме того, уколы оставляли следы. Красные пятна вокруг мест инъекций на животе и ногах постепенно превращались в синяки. Их становилось все больше. Стояло жаркое лето, но о том, чтобы раздеться на пляже, я не могла и мечтать. Я, всю жизнь жизнерадостно демонстрировавшая свои красивые коленки окружающим, носила исключительно брюки или юбки до щиколотки. Предплечья тоже были исколоты.
Возвращаться в Москву не хотелось. Англия создавала иллюзию порядка. В Москве изменившаяся я оказалась бы снова в прежних, привычных декорациях, и это мучило больше всего. А тут никто не знал меня такой, какой я была раньше, и странности моего поведения не были заметны. Но надо было зарабатывать, а это возможно только дома. Весь год я пользовалась предложенным мужем материальным вспомоществованием, поэтому денег не считала. Наоборот, старалась истратить побольше. Такой был способ мести. Получалось не очень – желаний и потребностей у меня было не много.
Еще одну странную для меня попытку разорвать сужающийся круг болезни я предприняла осенью 2000 года. После возвращения из Англии. Читая совершенно не медицинскую, а совсем даже общественно-политическую книжку про историю Югославии второй половины XX века, я наткнулась на рассказ о якобы произошедшем в Боснии незадолго до начала югославского кошмара явлении Божьей Матери. Я бы не обратила никакого внимания на это, я ведь человек совсем нерелигиозный. Но вслед за описанием самого явления Девы Марии шести детишкам рассказывалось о том, что Меджугорье, в котором все произошло, стало местом паломничества. Люди поднимались на гору явлений, где и видели Марию дети, и там молили о чуде. В книжке было написано, что было много случаев излечения. Вот, например, от рассеянного склероза.
Стоп. Книга перестала быть книгой о предпосылках войны в Югославии. Дальше я уже не читала. Я хотела поехать в это Меджугорье.
Я поехала. Прямо в конце сентября. Организовать все было нетрудно. Летишь до Дубровника, дальше берешь такси и едешь по невероятно красивым местам Хорватии, где следы войны еще видны и не заметить их невозможно. Царапины шрапнели на стенах жилых многоквартирных домов. Страшные ямы от прямых попаданий крупных снарядов на когда-то ухоженных участочках вокруг двухэтажных брошенных вилл. Дом разрушен, а рядом миролюбивая такая пальма. И никого вокруг. Граница Хорватии и Боснии была бы вообще незаметна, если бы не два пограничника. Которые уже (или еще?) ничего не проверяют.
Вокруг Меджугорья знаков войны просто много. Неудивительно, ведь рядом печально известный Мостар. А вот и само Меджугорье – совершенно необычное для меня место. Мальтийские рыцари в белых плащах с крестами тащат в гору носилки с парализованным человеком. Большие группы пожилых людей, взявшись за руки и распевая псалмы, идут наверх. Ближе к вершине огромное количество табличек с благодарностями.
Ловлю себя на том, что смотрю вокруг глазами туриста. Мне просто очень интересно. Сил почему-то хватает дойти до самой верхушки горы. Благо она невысокая, а довольно жаркое сентябрьское солнце вдруг скрывается за тучами и не печет. Для меня это важно: я все хуже и хуже переношу жару. И это тоже симптом моей болезни. Но вот попросить чуда исцеления не получается. Я просто не умею. Мне нравятся улыбчивые католики, поющие церковные гимны, мне нравятся маленькие гранатовые деревья вокруг, мне предлагают бутылку воды, мне дают попробовать инжир, мне комфортно… Но не более того. Душа не реагирует.
На обратной дороге тучи сгущаются и начинается гроза. Она бушует вечером и весь следующий день. А я так хотела поплавать в море! Успокаиваю себя: я здесь не за этим. Буря такой силы, что в гостинице гаснет свет. Электричества нет, значит, не работает холодильник. А значит, греется и портится мой бетаферон. Я ужасно боюсь пропустить даже один укол. Меняю билет на ближайшую дату. В первый же погожий день улетаю в Москву. В кошельке остается маленький деревянный крестик “Меджугорье”. На память.
Тут произошло совсем странное – на несколько месяцев вернулся муж. То ли его совесть замучила, то ли что еще. Я решила смирить гордыню и принять его. Надеялась, что “там” все закончилось? Надеялась, конечно. А зря.
Он постоянно ездил на какую-то охоту, которой раньше совершенно не увлекался. По выходным, разумеется.
Ближе к зиме он мне сообщил, что у него родился сын. Но он станет жить дома, а ту семью навещать… Выбор оказался за мной. Смогу я терпеть предложенную схему? Я не долго думала. Я мало похожа на жену из гарема. Несмотря на болезнь и ее страшные перспективы, я поняла, что не смогу так жить.
Я пишу об этом холодно и спокойно. Сейчас. Это стало историей, прошло десять лет. А тогда? Идиотская мелодрама… Не про меня. Я приняла решение. Я сама. После этого много раз слышала от него “но ты же сама меня выгнала!”. А что мне оставалось?
Сейчас я очень хорошо знаю, что это было абсолютно верное решение. Оно освободило в моей жизни пространство для нового счастья. Совсем по-иному формулирующегося. Не того счастья, которое виделось мне в юности. Но счастья.
Новая жизнь
И что? Помогал бетаферон? Ни хрена не помогал. Только побочки (побочные явления – больничный сленг) изматывали. Шатало меня все больше, уставала все чаще. Пятнистой стала, как леопард. Моя деятельная натура требовала каких-то решений. И тут в моей жизни появился Леня Невзлин.
Я и раньше его знала. Писала о банках все 1990-е, ну и про “Менатеп”, акционером которого он был, писать доводилось. А еще я один раз написала про ЮКОС. Аккурат на следующий день после того залогового аукциона, на котором маленькая компания “Лагуна”, зарегистрированная в городе Талдом Московской области, купила большую компанию ЮКОС. Нелицеприятная такая была статья. Это я вспоминаю, чтобы не было ухмылок про ангажированность.
Я сейчас не могу понять, как вдруг так получилось, но я рассказала ему, Лене, правду о себе. Так рассказывают соседу по купе больше, чем близкому человеку. Про болезнь, про мужа. И он неожиданно для меня начал помогать. Потом я много раз встречалась с тем, что он, человек в то время властный, почти всесильный, и расчетливый, олигарх, одним словом, просто кидался помогать кому-то, кто заболел. Но дело было не в его звонках врачам и бесконечно присылаемых свежевыжатых соках. Он сделал для меня главное на тот момент. Можно сказать, что Леня Невзлин меня тогда спас. Он привел меня к Ходорковскому. Тот не сразу, но рассказал о планах создания “Открытой России”. Через какое-то время у меня появилась интересная, любимая и хорошо оплачиваемая работа. То есть некая почва для уверенности в себе. А главное, в своем будущем. Ленька знал о моей болезни. А уж его фразу, произнесенную в ответ на мои закомплексованные сомнения: “Зачем я вам такая больная?” – и ответ: – “Ты ж не балериной у нас будешь работать” – я очень часто вспоминаю.
Невзлин в ту пору, как и пол-Москвы, “сидел на Волкове”. Худел то бишь по специальной диете, основанной на анализе крови. Притащил туда и меня. Сил у меня еще хватало, чтобы взбираться к обаятельному и безответственному доктору Толе на шестой этаж без лифта, и я поддалась чарам. Мама начала варить и парить, жареного нельзя, смешивать белки и жиры нельзя, пить только воду и не во время еды, любимый крепкий черный чай нельзя… Правил было штук сто. Но главное, доктор Волков запрещал лекарства, говоря, что химия все это, чистый яд. То есть мой опостылевший бетаферон – нельзя. Толя был чрезвычайно лихой и временами чрезмерно рисковый. Но мне это было в масть, как в карточной игре, – у меня появилось оправдание, чтобы бросить опостылевшие температурные уколы. Может, и зря я это сделала, но на тот момент была уверена, что права. Плюсов было много! Долой температуру через день и эти ужасные пятна! Деньги тоже играли роль. Это теперь государство хоть как-то компенсирует затраты на дорогостоящие медикаменты. А тогда – шиш. Толя придумал, что слезать с бетаферона надо постепенно, и я уменьшала дозу еженедельно – 0,9, о,8… 0,2, 0,1. Это заняло почти три месяца. Попутно у меня получилось сделать доброе дело. Доктор Бойко рассказал мне про молодую женщину Дашу, страдающую, как и я, рассеянным склерозом, которая только что родила дочку, и на этом фоне у нее началось сильное обострение. Денег в семье нет, а бетаферон очень нужен. Первый укол я поехала делать Дашке сама. Взяла свою ампулу, показала молоденькой, почти отчаявшейся маме, как и куда колоть. Руки у меня тогда еще не дрожали.
