Но если постараться – все получается.

Немного погодя Бежецкому уже стало казаться, что он не лежит на жесткой «постели», а парит над землей, не касаясь ее ни одной частью тела, а все звуки как бы отступили, по‑прежнему оставаясь слышимыми, но не раздражающими слух…

Осторожно, чтобы не спугнуть свое «подвешенное» состояние, он попытался снова представить себе карту, и неожиданно это вышло очень легко и просто. Он, как будто наяву, оказался в кабинете Грум‑Гржимайло (самого полковника на месте почему‑то не было) и подошел к висящей за его столом огромной – во всю стену – карте Королевства.

Коричневые и красноватые пятна гор, бурые возвышенности, зеленые ниточки долин… С изумлением поручик читал названия населенных пунктов, о которых никогда и не подозревал: Джангузай, Хусейнхейль, Гургимайдан… Почему‑то взгляд его привлекал именно этот район.

А потом глаза сами собой переместились на запад и уткнулись в реку Логар, вдоль которой шла прокладка участка Транс‑Афганской железной дороги, с которой и был похищен Линевич…

– Саша… – услышал он и обернулся.

Позади, в дверях полковничьего кабинета, стояла она…

Такая же, как тогда, ночью, когда Александр видел ее в последний раз. Прекрасная, взволнованная, зовущая.

– Настя, – Бежецкий шагнул к ней. – Откуда ты здесь? Ты приехала, чтобы увидеть меня?

Но девушка не отвечала, отступая назад и загадочно улыбаясь…

– Поручик! Проснитесь! – тряс взволнованный фон Минден Сашу за плечо. – Проснитесь, Бежецкий!

– Что? – протер глаза молодой человек, с изумлением понимая, что ночь вокруг сменилась поздним утром. – Что случилось?

– Слышите?

– Что я должен услышать?

– Вертолет!!!

Александр вскочил на ноги и, вытянув шею, принялся оглядывать горизонт. Где‑то на пределе слышимости действительно стрекотал вертолетный двигатель. Минутой спустя звук стих, но поручик успел засечь направление, откуда он доносился. На северо‑запад.

– Нас ищут? – фон Минден пытался сесть, но слабые руки соскальзывали.

– Сомневаюсь, – покачал головой Бежецкий. – Но думаю, что нам следует двигаться в ту сторону.

Про свой сон (а теперь он не был уверен, что карта ему не приснилась, как и Настя) он предпочел не рассказывать…

* * *

«Все, похоже, что это конец, – думал Саша, лежа с закрытыми глазами. – Дальше и шага не смогу сделать…»

У него даже не было сил скинуть с плеча безвольно висевшую руку фон Миндена, проверить – жив он или нет. Обессиленный поручик плавал на грани яви и забытья, не в силах отличить, что происходит на самом деле, а что – лишь кажется иссушенному жаждой мозгу. И в этом бреду ему казалось, что чиновник прохаживается рядом, слегка пинает его в бок, чтобы убедиться, что Саша без памяти, а потом из‑под руки выскальзывает ремень автомата…

– А ну, брось ружжо! – раздался неподалеку чей‑то незнакомый голос. – Брось, говорю, пока лишнюю дырку в башке не сделал!

– Да что с ним гуторить, дядь Митяй! – вторил более молодой, высокий. – Грохнуть заразу, чтоб неповадно было наших баранов тырить!

– Остынь, Егорка. Не видишь – не туземец это. Ты кто будешь, мил человек? Положи, положи ружьишко… Во, молодец!.. Русский или как?

– Русский, – путейцу тоже было трудно говорить, и голос его был почти неузнаваем. – Статский советник… Линевич…

– Ого! – по голосу незнакомца чувствовалось, что инженеру не поверили. – Целый генерал! С чегой‑то вдруг?

– Врет! – безапелляционно заявил молодой. – Смотри, дядь Митяй: лохмотья одни, черный, как головешка… Бродяга какой‑то. Да и что енералу делать‑то у нас?

– Постой… Вдруг не врет? На прошлой неделе был я в городе – все рядили, что шишку какую‑то башибузуки с «афганки» украли. Не он ли?

«Афганкой» в просторечии назвали строящуюся железную дорогу. Аббревиатура ТАЖД[86] плохо ложилась на язык простых людей…

– Да, да! – зачастил путеец. – Я это! Это меня ищут!

– Да ну! Как же тебе удалось от туземцев‑то сбежать? Они, чай, не сосунки – дело свое знают туго, – незнакомец постарше был недоверчив. – Да с ружжом еще!

– Удалось вот…

– Ну да ладно, – по‑мужицки трезво рассудил незнакомец. – В околотке разберутся, кто ты такой… Ты один?

– Один, один!..

Александр слышал все это отлично, но не было сил поднять голову, не то что подать голос.

«Нас с поручиком оставят здесь, – отрешенно думал он. – Скотина Линевич – отомстить мне решил за все… А может, и правда считает, что мы с поручиком мертвы…»

– Егорка, – услышал он, но даже не смог обрадоваться. – Езжай‑ка, племяш, по следам этого вот… Да посмотри, как там. Не нравится мне чтой‑то этот енерал…

Бежецкий услышал дробный стук, никак не похожий на звук шагов, а еще через пару минут что‑то жесткое потыкало его в спину между лопаток.

– Дядь Митяй! – голос звучал прямо над головой, но высоко‑высоко, будто с неба. – Тут еще двое! Служивые вроде! Мертвые оба – в обнимку лежат, как братья родные!

– Точно мертвые?

«Живой я, живой!» – хотел крикнуть Саша, но рука фон Миндена давила на спину, как стальной рельс, и воздуха в легких не было.

«Нас же так и бросят здесь!..»

Медленно, как прорастающий сквозь асфальт росток, он поднял голову: одному Господу было известно, каких усилий требовали эти миллиметры… Перед глазами в какой‑то странной дымке маячило лошадиное копыто.

– Я живой… – шепотом сообщил он этому копыту и вновь уронил голову.

И настоящим чудом оказалось то, что всадник все‑таки услышал этот шелест, не более громкий, чем шорох бумажного листа…

7

– Так вы утверждаете, товарищ рядовой, – лысоватый врач в «горбачевских» очках с тонкой золотой оправой внимательно разглядывал лежащего в постели худого, стриженного наголо паренька с лихорадочно блестящими на осунувшемся желтоватом лице глубоко запавшими глазами, – что ваш командир взвода непонятным образом раздвоился?

– Нет, – больной облизнул сухие губы, – я этого не утверждаю. Но как иначе объяснить, что он так быстро пришел ко мне на помощь? Я только‑только видел его наверху горы, а потом он бац – и рядом. И форму успел поменять.

– Может быть, скатился вниз? – улыбнулся одними губами врач. – Помните, у Маяковского? «Хочешь убедиться, что земля поката? Сядь на собственные ягодицы и катись», – процитировал он.

– Ну, это вы сказали, – недоверчиво улыбнулся солдат, следя глазами за молоточком, которым медик, будто невзначай, водил перед его лицом туда‑сюда. – Скатился… Там километра два уже было, наверное. Он, пока катился, стерся бы о камни… Как в том анекдоте про кота.

– Про кота? – расхохотался врач. – Как же – помню, помню… Там еще хозяин на пол наждачную бумагу постелил, а мелкой не нашел… Ну, чувство юмора у вас сохранилось, больной, – это хороший знак. А больше ничего странного вы за своим командиром не заметили?

– Странного?.. – задумался солдат. – Понимаете, я сперва не обратил внимания – в горячке был…

– В горячке?

– Ну, это так говорится… Я ж в плену был, думал, что на куски меня резать будут, а тут – он. Я, как его узнал, чуть с ума не сошел от радости. Ну, думаю, товарищ лейтенант меня вытащит!

– Это хорошо. Но вы сказали «сперва». А что потом?

– Странным мне показалось, что одет он как‑то не так был. Форма военная, но я такой раньше не видел – в разводах каких‑то цветных.

– Грязная?

– Нет, там ткань такая. Маскировочная будто.

– Маскхалат?

– Нет, те я тоже видел. У разведчиков. Там только два цвета – зеленый и белый. А тут и желтый был, и коричневый… Как в кино, у американцев.

– В кино? Вы видели такой фильм?

– Ну да! Только названия не помню. Мы с другом на видеомагнитофоне смотрели, у него дома. Там про войну во Вьетнаме, и один бывший солдат…

– Ну хорошо, – перебил больного медик. – А еще что?