По трезвом размышлении решили отправиться в Санкт‑Петербург не на поезде или тем более самолете (что было сопряжено с опасностью разоблачения Берестова и Бекбулатова, не имеющих, естественно, никаких документов), а на автомобиле Чебрикова, к счастью, мощном и просторном, к тому же вызывавшем у встречных дорожных полицейских законное почтение. Войцеха оставили «на хозяйстве», не рискнув брать с собой это нелепое создание, грозящее превратиться на заключительном отрезке путешествия в нешуточную проблему. Впрочем, тот, пресыщенный приключениями, особенно и не рвался к новым, закопавшись с головой в книжные сокровища, собранные под крышей чебриковского дома. За то, что он умрет во время их отсутствия с голоду, путешественники не опасались, так как граф сдал его с рук на руки своей «экономке», весьма, кстати, симпатичной и далеко не старой особе, рекомендовав своим дальним родственником из Австрийской Польши, совсем не понимающим по‑русски. Единственное, чего опасались и хозяин, и его гости: как бы рассеянный историк не спалил дотла по своей феноменальной невезучести жилище графа…
Следом за бронетранспортерами снова потянулись грузовики, и, казалось, конца и краю им не будет.
– Все, ждать смысла нет! – завел наконец двигатель граф, осторожно, по самому краю обочины, под негодующую какофонию клаксонов, выруливая из пробки в обратном движению направлении. – Тут мы ничего не дождемся, да и прорываться с парадного хода в город не имеет смысла: там, без сомнения, многослойные полицейские заслоны выставлены, чтобы таких, как мы, отфильтровывать. Ничего себе компания подобралась: сумасшедший отставной жандарм да два беспаспортных бродяги!
– Что же теперь? Обратно?..
– Почему обратно? Две с половиной тысячи верст прокатились, а теперь обратно? Не‑э‑эт, мы зайдем с черного хода! Где‑то здесь должен быть проселок…
На проселок, ведущий к одной из известных графу верных лазеек в Северную Пальмиру, свернули километрах в полутора от начала пробки, но воинская колонна все никак не кончалась, в ней чередовались то грузовики, то бронемашины, колесные и гусеничные, то танки. На разной высоте по направлению к городу то и дело проносились хищные пятнистые туши боевых вертолетов, напоминающих рыщущих в поисках поживы стервятников…
* * *
Автомобиль медленно катился по улице вымершего города, слепо взиравшего на пришельцев плотно зашторенными глазницами. Только иногда мелькало за каким‑нибудь из стекол белое лицо и тут же скрывалось из вида.
– Стоп, ваше сиятельство! – скомандовал Бекбулатов, завидевший прозрачный колпак над телефоном‑автоматом, приткнувшимся у стены какого‑то явно казенного учреждения. – Я отлучусь на минуточку…
Где‑то далеко, на пределе слышимости, раздавалась частая стрельба, треск очередей – сухой стрекот автоматов и более отрывистый лай крупнокалиберного пулемета, иногда бухали взрывы. Не хватало только воя сирен, окон, заклеенных крест‑накрест полосками бумаги, да сваренных из рельсов противотанковых «ежей» на проезжей части…
– Как в блокаду… – пробормотал Сергей Владимирович, вспоминая виденные им десятки раз в разных кинофильмах сцены военного Ленинграда и чувствуя, как сжимается сердце.
– Что вы сказали? – обернулся к нему через плечо Чебриков.
– Да вот, блокаду вспомнил, – промолвил старик, припомнив, как ротмистр расспрашивал его еще в то, прошлое, знакомство об истории страны. – В Отечественную…
– Какую Отечественную? – переспросил, как раз в этот момент распахнувший свою дверцу Бекбулатов. – Восемьсот двенадцатого года, что ли?
– Нет, Владимир Довлатович, – ответил за Берестова граф. – В мире господина Берестова, который вы проскочили транзитом, была и другая Отечественная война, вторая. Там ее называют Великой. К слову сказать, князь, она действительно была великой… С той, про которую вы вспомнили, и не сравнить. Четыре года сограждане Сергея Владимировича воевали… Хотя Москву все‑таки не сдали.
– А воевали‑то с кем? И кто в результате победил?
– Воевали с Германией, да‑да, не удивляйтесь, а победила, конечно, Россия. Большой кровью, но победила…
– Двадцать шесть миллионов потеряли, Володя, – тихо проговорил Владимирыч. – Это не фунт изюму… Мой отец тоже погиб, под Сталинградом… И у супруги моей покойной…
Помолчали с минуту.
– Ладно, – промолвил Чебриков. – Потом об этом. Ну а вы что выяснили, князь?
Прежде чем ответить, Бекбулатов долго пожимал плечами и недоуменно крутил головой.
– Чепуха какая‑то получается, – сообщил он наконец. – Ну то, что я уже без малого год как покойником числюсь, меня совсем не удивило… Разберусь как‑нибудь… Но вот что Сашка Бежецкий в роли государственного преступника оказался! Это новость так новость, я вам скажу!..
– Что такое?
– В Петропавловке мой друг, Петр Андреевич! Вместе с большинством высших офицеров Корпуса… Если, конечно, Клара, овца эта немецкая, все правильно поняла. «Князь Александр» да «князь Александр» у нее через слово… Даже титул сдуру перепутала. Рыдает, понимаешь, в трубку, как корова…
– Кто рыдает?
– Да Клара, экономка Сашкина… Вернее, супруги его, Елены. Значит, готовил я сюрпризец другу, а он мне еще больший преподнес…
Бекбулатов пристально посмотрел вдоль улицы, словно увидев там что‑то для себя интересное, и обронил в пространство:
– Известен мне, господа, один человек, который все эти непонятицы сможет разъяснить и по полочкам разложить… По ранжиру, так сказать…
Чебриков, словно услышав команду, завел автомобиль, послушно откликнувшийся на поворот ключа и замурлыкавший мощным двигателем, точно огромный кот.
– Тогда показывайте, куда ехать, Владимир Довлатович.
– Нет уж, – решительно воспротивился Бекбулатов. – Давайте‑ка лучше я за руль сяду…
* * *
Изящный двухэтажный особнячок середины прошлого века, выстроенный в итальянском стиле и утонувший в кустах сирени, покрытых одуряюще пахнувшей лиловой пеной цветов, встретил пришельцев неласково.
– Не велено никого пускать. – Без сомнения принадлежавший горничной молодой женский голос в решетке динамика, вмонтированного в стену у двери, не оставлял никаких надежд на благополучное завершение переговоров. – Госпожа никого не принимают. Ступайте‑ка откуда пришли.
– Дорогая… – попытался наладить контакт в своей коронной манере Бекбулатов, но был безапелляционно оборван на полуслове:
– Никакая я вам не дорогая. Ходят тут разные… В динамике явственно щелкнуло, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен.
– Вот и поговорили… – развел руками штаб‑ротмистр, совершенно обескураженный напором защитницы дома. – Кто же мог подумать?.. Видимо, теряю былую форму.
– Я предупреждал, что не стоит всей компанией идти, – бесстрастно констатировал граф, не шелохнувшийся в течение всей сцены «сражения с дверью». – Мы с Сергеем Владимировичем могли и в автомобиле посидеть. Неужели вы всерьез считали, что кто‑нибудь, находясь в трезвом уме, пустит в дом, где живут, по вашим же словам, одни женщины, целую толпу подозрительных мужчин?.. Подозрительных, подозрительных – не спорьте! Да еще в то время, когда в городе неспокойно. Что сейчас прикажете делать, а?..
– А ничего, – огрызнулся Владимир, которого выволочка со стороны Чебрикова проняла до глубины души. – Попробуем еще раз.
Он снова принялся давить на кнопку звонка, то непрерывно, то короткими сериями, будто выстукивал морзянку. Легко было себе представить, как за дверью, не пропускающей никаких звуков, бешено заливался звонок!
Долгое время обитатели дома стоически не подавали никаких признаков жизни, но Бекбулатов был неутомим, и акустическая атака наконец возымела свое действие.
– Прекратите трезвонить сейчас же! – снова ожил динамик, причем степень раздражения говорившей явно поднялась на несколько градусов выше точки закипания. – Полицию сейчас вызову! Я же русским языком вам сказала, что не велено никого пускать. Почивать изволят баронесса, не велели беспокоить.
