Несомненно, успех английских первооткрывателей добавил Тишендорфу энергии в его стремлении осуществить свои замыслы. Однако, поскольку он был лишен собственных средств, не в пример какому-нибудь английскому аристократу, и не имел мощной поддержки Британского музея, ему пришлось искать себе щедрых единомышленников и покровителей. К счастью, саксонское министерство просвещения, наконец-то осознав значение его достижений, расщедрилось и предоставило ему средства для "набега" на Ближний Восток. Пришли на помощь также банкиры Франкфурта и Женевы и старшие коллеги из Бреслау. Тишендорф принял эти известия "со слезами радости на глазах", как писал он своей невесте из Венеции в ноябре 1843 г.
Путешествие из Ливорно на французском почтовом пароходе "Ликург", во время которого он жестоко страдал от морской болезни, лишь ненадолго выбило его из колеи. Вскоре после прибытия в Александрию — город, особо дорогой сердцу исследователя раннего христианства, хотя он и стал безликим многоязычным портом Средиземноморья (или был таковым до тех пор, пока Кавафи, Форстер и Дюрэл не воскресили его былого очарования), — он продолжил свой путь, отплыв на барке вверх по Нилу, в Каир. Из позднейших описаний деяний Тишендорфа явствует, что с самого начала он наметил себе главной целью монастырь Святой Екатерины на Синайском полуострове. В некоторых популярных рассказах — а часть их исходит от самого Тишендорфа содержится намек на то, что сразу же по высадке в Александрии он верхом на верблюде помчался по стопам Моисея — правда, с большей скоростью — через прибрежные земли Красного моря к подножию святой горы. При этом подразумевается, что им все время владело сверхъестественное предчувствие встречи с сокровищами, ожидавшими его на Синае. Это, однако, не подтверждается фактами. Монастырь той же Святой Екатерины в Каире, но главным образом различные коптские монастыри в Нитрийской пустыне отнюдь не в меньшей мере занимали его воображение, суля надежды на грядущие великие открытия.
Маршрут разведывательной поездки Тишендорфа предусматривал также посещение Мар-Сабы на Мертвом море, Лаодикеи, Патмоса и разных других пунктов в Сирии и Малой Азии, а также горы Афон и, разумеется, Константинополя, где, если верить упорно ходившим слухам, во дворце Серай (Сераль) хранился древнееврейский текст Евангелия от Матфея и другие легендарные и неизвестные документы, — вероятно, остатки сокровищ византийских библиотек и созданного в эпоху Возрождения будапештского собрания Матьяша Корвина. Тишендорфу действительно удалось получить из различных источников множество манускриптов, а также купить у посредников немало рукописей, неизвестно где найденных, но всему этому предстояло поблекнуть перед его неожиданной удачей на Синае.
В Синайском монастыре в Каире в ответ на расспросы о манускриптах ему посоветовали посетить монастырь Святой Екатерины, "где он смог бы найти множество великолепных образцов". Таким образом каирские монахи надеялись избавиться от назойливого иностранца. Одновременно они послали своей братии на полуострове предостережение о ненасытном пристрастии гостя к пергамену. Но этот маневр привел к обратным результатам и оказал Тишендорфу услугу, обратив его внимание на монастырь Святой Екатерины. От Тишендорфа было не так-то просто отделаться, и он убедил каирских монахов открыть деревянный стенной шкаф, случайно попавшийся ему на глаза. Немало времени ушло на то, чтобы подобрать ключ, а когда он был найден, обнаружилось изобилие древних текстов, хотя, как это часто бывало, они оказались в отчаянном беспорядке, брошенными на произвол судьбы. Было ясно, что монахи не имеют ни малейшего представления об их содержании, возрасте и даже о языке, на котором они написаны.
В другом шкафу, на этот раз в часовне каирского женского монастыря, оказалось еще больше пергаменных рукописей, и Тишендорф с удовлетворением отметил, что, какие бы предостережения ни нашептывали ему с самого начала пессимисты на родине, он стоит на пороге волнующих открытий. Кроме того, он уверился в том, что способен перехитрить монахов и священников, которые демонстрировали явное нежелание разрешать чужеземцам просто глянуть на их рукописи. Как беспечные, но ревнивые родители, они не могли спокойно относиться к проявлениям внимания со стороны чужаков к их заброшенным детям. Казалось, эти полуграмотные монахи никогда и не вспоминали о существовании истлевающих древних рукописей, но стоило только иностранному гостю выказать к ним хотя бы малейший интерес, они заявляли, что рукописям этим нет цены. У Тишендорфа это часто вызывало отчаяние и отвращение, иногда он поддавался на обман, но со временем обрел должное самообладание, которое вкупе с совершенно необходимой искушенностью в левантинской дипломатии позволяло ему вывозить рукописи из таких мест, которые его коллеги считали безнадежными или недоступными.
Еще в Каире ему не раз приходилось слышать о том, что где-то здесь за семью печатями утаивается фантастически богатая библиотека. Предполагали, что она находится в ведении коптского архиепископа Александрии (который, как и его предшественники на протяжении ряда столетий, несмотря на свой титул, постоянно проживал в Каире). Тогдашнему коптскому патриарху было уже за девяносто, но при этом он оставался весьма подвижным, обаятельным и легкомысленным человеком. Тишендорф добился приема у старого джентльмена, изящная болтовня которого напомнила посетителю салонные разговоры дам парижского света. Когда наконец Тишендорф упомянул о своем желании ознакомиться с содержимым "секретной" сокровищницы манускриптов, патриарх поинтересовался, зачем ему это понадобилось. Тишендорф объяснил, что он поставил перед собой задачу восстановить первоначальный текст Евангелий и что для этого ему необходимо свериться с древними документами, которые "по возможности максимально точно воспроизводили бы то, что вышло из-под пера самих апостолов". Этот аргумент, однако, не произвел на патриарха впечатления. С каменным лицом он заявил: "В конце концов, у нас есть все, что нам нужно. Есть евангелисты, есть апостолы. Чего еще нам желать?" Тишендорф понял, что идея текстуальной критики Библии за все девяносто с лишним лет, очевидно, даже не приходила ему в голову.
Еще до этого мнение коптского архиепископа о посетителе упало весьма низко, когда он попросил Тишендорфа прочесть отрывок из греческой книги. Произношение Тишендорфа на языке Софокла ужаснуло старца. Как бы там ни было, Тишендорф и его панегиристы, по-видимому, придерживались мнения, что причиной произведенного им ложного впечатления явилось невежество архиепископа в классическом греческом языке. Они нисколько не сомневались в том, что произношение, которому обучали в германских гимназиях и которое сильно отдавало Hochdeutsch (верхненемецким диалектом), звучало совершенно аутентично древнегреческому.
В апреле 1844 г. Тишендорф отправился из Каира в Нитрийскую пустыню, где когда-то существовало несколько сот монастырей — до тех пор, пока приливная волна ислама не поглотила их и христианское рвение коптов не угасло. Тишендорф провел розыски в нескольких таких монастырях. Довольно быстро он понял, что среди многочисленных помещений монастыря нет комнаты, "ограждающей от назойливых визитов монахов лучше, чем библиотека". В некоторых монастырях библиотеки загонялись на чердак какой-нибудь башни. Там манускрипты лежали грудой, или были разбросаны по полу, или напиханы как попало в плетеные корзины. На полу помещения в изобилии валялись обрывки и фрагменты рукописей.
В первых двух монастырях Тишендорфу не удалось найти греческих текстов. Были обнаружены только коптские и арабские рукописи, хотя и почтенного возраста. В третьем монастыре он видел сирийские документы, а также нашел несколько ценных эфиопских фрагментов. Монахи этого нитрийского монастыря, у которых совсем недавно англичане увезли несколько манускриптов, уплатив "весьма скромную сумму", отнеслись к немецкому ученому крайне подозрительно, всячески подчеркивая, что они жестоко уязвлены, как они выразились, "британским плутовством", из-за которого они лишились своих сокровищ. Подозрительность монахов превосходила их алчность, и Тишендорфу не удалось уговорить их продать хоть что-нибудь, несмотря на самые щедрые посулы. Однако в неожиданном приливе восточной щедрости они без всяких возражений позволили ему взять несколько полуистлевших листов пергамена с описанием сбора винограда коптами в VI–VII вв., которые Тишендорф извлек из очередной покрытой пылью груды. Эта удача, однако, не прошла для исследователя даром: у него "несколько дней болело горло от пыли, поднявшейся в знойном воздухе".
