Ветров, тем временем качая головой, разглядывал внушительную груду «ручной клади». Огромные чемоданы и наспех увязанные узлы, плазменные телевизоры, холодильники, скрученные по две автопокрышки, которых в России днём с огнём не сыщешь…

В былые времена на «спецуху», а так на кабульском жаргоне назывались спецрейсы самолётов, принадлежащих военным и спецслужбам, попасть было достаточно просто: даже билеты не требовались, главное, чтобы включили в пофамильный список. Практически не ограничивался вес вещей, пассажиры сами грузили багаж, выстраивая его по центру фюзеляжа цепочкой, которая постепенно превращалась в длинный и высокий штабель аккуратных коробок. Потом груз закрепляли специальной сеткой, и каждый старался усесться на откидные алюминиевые сиденья поблизости от своего багажа.

Очевидно, вспоминая то давнее упорядоченное время, сотрудники потащили на аппарель свое, заработанное потом и кровью имущество. Но сейчас о таком не могло быть и речи. В отсеке уже стоял забитый до предела «КамАЗ», своей очереди на посадку ждали полторы сотни человек, в том числе сдержанные индийцы и монголы, испуганно глядящие на вмиг образовавшуюся давку. Посадка застопорилась. Сумятица, крики, чемоданы, узлы… Супруги Титовы тащили свой второй телевизор, посольский повар Карнаух с полутораметровым рюкзаком за спиной — по два связанных автомобильных ската в каждой руке. У рампы образовался затор.

— Бросить громоздкие вещи! — кричал Ветров. — Бросить вещи, иначе не хватит места людям!

Но его никто не слышал. Может, из-за ревущих двигателей, а может, потому, что не хотели услышать.

И тут разорвался первый снаряд. Метрах в ста взметнулся фонтан земли, свистнули осколки, к небу поднимался столб черного дыма.

— Хекматияр, сука! — выругался Шаров. — Сейчас начнется!

Пассажиры испуганно закричали, рванулись на аппарель, что только усугубило положение: теперь вход в самолет был забит плотной человеческой массой, как пробка забивает горлышко бутылки.

— Разойдись! — рявкнул Шаров.

Расталкивая людей автоматом, он вклинился в толпу и прикладом со всего маху ударил в лицевую часть коробки с телевизором. Судя по хрусту, плазма умерла, как и всё, подпадающее под бой «калашникова».

— Что вы делаете! — перекрывая рев двигателей, завопила Титова. — Это бандитизм! Я жаловаться буду!

— Бросить все, живо! — продолжив разрывать толпу, Шаров добрался до автолюбителя и, вырвав скаты, отбросил в сторону. — Быстро занимайте места! Быстро!

Пробка на рампе рассосалась. То ли начавшийся обстрел, то ли разъяренное лицо военного атташе сделали свое дело — люди быстро забегали в гулкий грузовой отсек и занимали места на скамейках, тянущихся вдоль бортов. В толпе мелькнула Вера Индигова — в брючном костюме, легкой курточке и босоножках на шпильках, через плечо перекинута небольшая сумочка. Она улыбнулась Шарову и непринужденно помахала рукой, будто они встретились в посольском парке или на дипломатическом приеме.

Он ответил тем же, а сам подумал: «Может, стрельба началась из-за этой суки… Ладно, в Союзе разберемся…» И тут же вспомнил, что Союза больше нет, и теперь неизвестно — кто, с кем и как будет разбираться…

Но посторонние мысли отошли на второй план: надо было следить за посадкой, хотя этого ему никто не поручал. Вот Титова, нарушая списки, лезет в первый борт, на ее худом плече какой-то неряшливый узел. Лицо заплакано и искажено злобой, похоже, она не забудет ему разбитый телевизор… Отвратительная баба! Но она не путается с американским разведчиком… Вот повар Сизенко прет вперед, как ледокол, поставив на голову огромный чемодан… Вот смуглый мальчишка-индиец, одной рукой держась за руку матери, другой прижимает к себе небольшого лохматого пса. Все нарушают указания, и у всех есть на это свои резоны и оправдания. Шаров только махнул рукой.

Площадка опустела, рампа закрылась, от пассажирского люка отогнали лёгкий трап. «Ил» тяжело покатился к ВПП. В это время сверху с большим градиентом [27]почти спикировал второй борт. Для огромного, неуклюжего на вид лайнера такой маневр выглядел как смертельное пике, но он не воткнулся в землю, а выровнялся в последний момент и побежал по бетонке.

Одновременно из-за окружающих гор поднялось, наконец, уже полчаса как взошедшее солнце, сразу затопив аэродром ярким светом и обдав жарой. Казалось, это послужило сигналом невидимым артиллеристам — грохнул еще один взрыв, потом еще… Похоже, неуправляемые реактивные снаряды. Крошево бетона и осколки брызгают на юг, значит, бьют с севера… Скорей всего, во-о-он с той горы… Вот тебе и «двухчасовое прекращение огня»!

Второй борт закончил пробег и осторожно крался по рулежным дорожкам, первый, развернувшись в конце полосы, тяжело шел на взлет. Справа и слева НУРСы рванули бетон и не защищенную им землю. Но «Ил» оторвался от земли, быстро набрал высоту и исчез из виду.

Наблюдали за этим только несколько погранцов из охраны посольства, Шаров да командир десантников. Все дипломаты и сотрудники посольства укрылись в бетонном здании аэропорта. Оно могло защитить от НУРСов и мин, а на случай более серьезного обстрела под ним располагалось бомбоубежище. Сейчас подземный бункер был переполнен. В душной тесноте сидели и стояли люди. По напряжённым лицам катился пот. Многие и здесь держали чемоданы и сумки, сидели на вместительных рюкзаках.

Второй борт подкатил к аэропорту. Метрах в пятидесяти грохнул очередной разрыв. Копытин нервно выглядывал из кабины: вокруг не было видно ни одного человека. Из бетонного здания выбежал Осинин и замахал поднятыми вверх обеими руками с оттопыренными большими пальцами, давая понять, что все здесь. Но долго ждать было нельзя: в любую минуту очередной снаряд мог попасть в самолет. А дюралевый корпус — как бумага: и пробивается насквозь даже пистолетной пулей, и горит быстро.

Шаров нырнул вниз:

— Приготовиться к посадке!

Люди встрепенулись и плотной массой рванулись к выходу. Снова возникла давка.

— Без паники! Громоздкие вещи оставить! — кричал Шаров. — Проходите по одному!

Никто его, естественно, не слушал — попавшие под обстрел гражданские люди находились в ступоре и хотели только одного: как можно быстрее оказаться в самолете и улететь из опасного места, желательно с честно и трудно заработанным имуществом.

Обстрел усилился. Взрывы беспорядочно крошили бетон по всему полю, взметали комья сухой афганской земли. Но НУРСами трудно попасть в цель, тем более что душманы, как правило, стреляют ими с самодельных пусковых установок. И все же закономерности закона больших чисел работают против обстреливаемых. Слишком долго испытывать судьбу нельзя: рано или поздно она повернется спиной…

Десантники завели в самолет второй «КамАЗ» с вещами и закрепили его растяжками. Выскочившие из полумрака на яркое солнце, под разрывы снарядов и угрожающий рев двигателей обезумевшие люди рвались в темное чрево самолета, не думая ни о каком порядке и безопасности. Сумки и чемоданы они тащили с собой, не обращая внимания на запрещающие крики Ветрова и Шарова. Огромный отсек наполнился, но на аппарели еще оставались человек пятнадцать.

Наблюдающий за посадкой Копытин нахмурился:

— Парашюты! Выбросьте их к чертовой матери! — закричал он.

— Нельзя! Это нарушение приказа! — замахал руками Ветров.

— Зачем они нужны! Только место занимают и весят полтонны… Лучше я людей возьму! — орал Копытин. — Выбрасывайте!

— Я запрещаю! — надсадно кричал Ветров. — Я командую операцией! Выполняйте приказ!

Десантники замешкались с парашютами в руках.

Копытин покачал головой:

— Я подчиняюсь только командиру авиагруппы! А экипаж подчиняется только мне! Пассажиры не могут приказывать, кем бы они ни были… Выбрасывайте!

Несколько членов экипажа стали выбрасывать за борт брезентовые мешки, им на помощь пришли пассажиры, которым не хватало места. Через минуту парашюты кучей лежали на выжженной земле, а ждущие на аппарели люди втиснулись в салон.