Я никогда ничего не просил у него. Даже в мыслях не было. Даже когда в доме не было ни цента и из еды лишь пустая похлёбка. Мне казалось, что если я что-то попрошу, то вся магия нашей дружбы рассыплется в прах.
Когда-то он сказал: «Никогда ни у кого ничего не проси, если не уверен, что сможешь вернуть вдвое больше. Даже воды и соли». Просто так, вскользь, как очередное нравоучение.
Но сейчас отчаяние толкнуло меня на этот шаг. Но просил я не подачку, а помощь. Это разные вещи. Смогу ли я вернуть этот долг? Надеюсь, Марко никогда не придётся просить у меня, чтобы я нашёл ему работу. А тем более, две.
– Да, я знаю. Я же не слепой и не глухой, – ответил я.
– И что ты думаешь о такой работе?
Я пожал плечами.
– Ничего. Я не думаю о ней.
– Хорошо, Тони. Я возьму тебя к себе. Как у тебя с математикой?
– Нормально.
Учился я не очень, особенно после того, как уехал отец. Да и возраст был такой, что учёба отходила на задний план, но дураком я не был. Многое хватал на лету и с памятью полный порядок.
– Мне нужен будет бухгалтер. Хороший, толковый. Настоящий специалист.
На такое я не рассчитывал. Даже не представлял, что гангстеры ведут амбарную книгу приходов и расходов.
– Антонио, твоя работа сейчас – учиться. Закончить школу, затем курсы, а может, и колледж. Получить профессию. И тогда я смогу взять тебя на работу. И то – с небольшой охотой. Знаешь, почему? Никогда не работай на друзей, никогда не бери в долг у друзей и никогда не давай им взаймы. Там, где деньги, дружбы не бывает. А мы же друзья. Да, Тони?
Я часто размышлял, зачем я нужен Марко. Кем я был для него? Слово «дружба» вряд ли подходило к нашим отношениям. Какая может быть дружба между гангстером, богатым, элегантным и крутым, и малолеткой-оборванцем? Скорее всего, я стал для него привычкой, как чашка кофе утром и стакан молока перед сном, как зубная щётка или любимые тапочки. Привычкой болтать с одним и тем же пацаном, когда появляешься в нашем районе. Возможно, я не прав. Может, я оказался для него чистым островком в море страха, грязи, крови, разврата, да что там, уголком детства в такой нелёгкой взрослой жизни. Кем бы он меня ни считал, я никогда не мог позволить себе даже подумать о том, что это дружба. И всегда держал дистанцию. Он пару раз говорил, чтобы я забыл это дурацкое «сэр» и называл его по имени, но я так и не смог этого сделать, настолько большую разницу чувствовал между нами.
Тогда, естественно, я не размышлял о наших взаимоотношениях. Произошло это уже потом, намного позже.
Как бы там ни было, Марко помог мне с работой.
Спустя три дня он отвёл меня в кафе на Тейлор-стрит. Днём посетителей было мало. Мы подошли к стойке, и Марко сказал бармену, чтобы он позвал хозяина. Ждали мы не долго. Через пару минут появился седой пожилой итальянец. Он выглядел вполне уверенным и у него не тряслись руки, как у того Соломона. Он поздоровался, налил в два стакана виски, себе и Марко, а мне поставил стакан оранжа, и только после этого спросил, что привело нас в его кафе. Он сразу понял, что мы пришли не поесть, а по делу.
– Рокко, я хотел попросить тебя об услуге, – сказал Марко. – Нужно пристроить этого паренька на работу.
Рокко отпил виски и оценивающе посмотрел на меня.
– Он же совсем пацан. Я не могу его взять. Да мне и не нужны работники. Своих девать некуда. Марко, ты же сам знаешь, какие сейчас времена.
– Вот поэтому я и прошу тебя. Если у тебя нет места, я могу прямо сейчас уволить парочку твоих бездельников.
– Нет, не нужно.
Рокко был не таким крепким орешком, каким показался сначала. И прекрасно понимал, что лучше оказать услугу добровольно, тем самым рассчитывая на последующую благосклонность, чем получить как минимум расстрелянную витрину и сломанную руку. И недовольного гангстера в придачу.
– Он хороший парень, – сказал Марко, – и будет делать любую работу. Днём он в школе, а вот вечером, с четырёх до восьми вполне сможет помогать тебе здесь наводить порядок.
– Хорошо, но если…
– Если он будет халтурить или воровать, или прогуливать без причины, гони его в шею. И скажи мне. А я уж тогда сделаю выводы. Но, Рокки, он совсем не такой.
– Как тебя зовут, парень? – спросил Рокки.
Я представился.
– Приходи завтра к четырём, я придумаю, чем тебя занять.
Когда мы вышли из кафе, Марко сказал мне:
– Тони, я поручился за тебя. Постарайся не огорчать меня.
Он мог бы и не говорить этого.
В кафе я проработал всю весну и лето, пока не вернулся отец. Поначалу делал самую грязную работу – мыл посуду, убирался в сортире, таскал ящики с продуктами. В зале появлялся редко. Потом меня прибрал к рукам повар, и я помогал ему на кухне. Я кое-чему научился, а фриттата и ризотто у меня получались вкуснее, чем у матери. Кафе находилось в самом сердце итальянского квартала. Это была обычная забегаловка, куда сходились работяги, чтобы выпить пива и перекусить после рабочего дня. Сухой закон отменили в декабре, и теперь народ вовсю компенсировал тяготы безалкогольных лет. У меня не оставалось времени на шатание по району с друзьями. Я едва успевал делать уроки. Но хорошо помнил разговор о бухгалтере и стал серьёзнее относиться к учёбе.
Марко же я видел намного реже. Иногда он заезжал в кафе, но, скорее по делам, чем для того, чтобы повидать меня. А потом и вовсе пропал на целый год. Перед отъездом сказал, что уезжает надолго. Мне не хватало общения с ним, и я часто вспоминал его. Даже снился несколько раз. Наверное, он тоже стал для меня привычкой.
Вернулся Марко под Рождество.
Однажды я вышел из дома и увидел его, стоящего возле бара с Билли Лучиано. На нём был всё тот же головной убор. И он, клянусь, всё ещё выглядел так, словно его только что вытянули из шляпной коробки. Сам Марко совсем не изменился, и, увидев меня, махнул, чтобы подошёл. Как ни в чём ни бывало, будто и не было этого года.
– Тони, дружище, рад видеть! Ну, ты и вымахал! – он хлопнул меня по плечу. – Как дела?
– Отлично, сэр.
Я еле сдержался, чтобы не выдать щенячью радость от того, что снова вижу его и разговариваю с ним. Но, думаю, это не очень понравилось бы Марко. Он всегда был сдержан и спокоен. И я интуитивно перенимал его манеры. Иногда ловил себя на том, что говорю с такими же интонациями и повторяю жесты, и походка у меня давно уже стала такая же степенная и слегка вальяжная.
Он расспросил меня об учёбе, о родителях, о том, что произошло в районе интересного в его отсутствие. Кто умер, кто родился, кто женился.
И всё вернулось на круги своя.
А потом появилась Патриция.
Как только я увидел её в первый раз, влюбился сразу и, как тогда казалось, навсегда. Только так может влюбиться пятнадцатилетний юнец, ещё ни разу не сорвавший ни одного поцелуя.
– Пэт, знакомься, это Антонио.
Я вежливо поклонился, но она протянула руку в перчатке, и я пожал её, настолько аккуратно и бережно, словно она могла рассыпаться от неосторожного обращения.
– Я Патриция. Привет, Антонио. Как дела?
Она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубками.
На ней было свободное синее пальто с соболиным воротником, бархатные перчатки, на голове шляпка с бантом и вуалью. Каре волос пшеничного цвета, красная помада, слегка вздёрнутый носик, ямочки на щеках и серо-голубые глазищи. А во взгляде никакого намёка на проблемы и тягость бытия. Глаза её сияли, как мартовское солнце, беззаботно и радостно. Я никогда не видел такого взгляда у наших женщин, девушек и даже девчонок. Может, это потому, что она не была итальянкой. Или потому, что ей не довелось жить в нашем квартале. Или просто потому, что такая у неё была натура.
Я растерялся и стоял, оглушённый её красотой, не зная, куда себя деть и где взять слова, чтобы ответить ей. А ещё я боялся, что Марко заметит моё смущение.
Не сомневаюсь, что он заметил, но я совсем не составлял ему конкуренции и, скорее всего, ему польстила моя реакция. Будь Патриция моей девушкой, я бы тоже гордился этим и взгляды других мужчин вызывали бы во мне не ревность, а здоровое злорадство.
