— Девушка, когда вы прочтете мою писанину, тут же забудете о своих словах.

Кажется, она посчитала меня сумасшедшим или по крайней мере нахалом.

Девочка взяла мои бумаги, стала бегло их просматривать, листочки, как блошки, споро перелетали из одной кучки в другую. Наконец она подняла на меня прохладные глаза и вынесла улыбчивый вердикт:

— Здесь нет информационного повода, темы изъезжены и, извините, нуждаются в затратной перепроверке.

После чего эта маленькая дрянь придвинула стопку ко мне и поблагодарила за «внимание к нашей газете».

— Как ваша фамилия, девушка? — спросил я.

— Вы что-то хотите оспорить?

— Нет, я хочу вас… читать.

Она пожала плечами, назвала фамилию, которую я тут же забыл, начиналась и заканчивалась она на «ш», и добавила:

— Письменная журналистика не входит в мои функции.

Безусловно, я не сдался. Конечно, одно дело — писать личные дневники, другое — изобразить что-то для привередливого московского читателя.

У ближайшего развала с периодикой я тормознул. Решение было принято за десять шагов: купить газету, лежащую с краю, и, не читая, идти по адресу редакции, добиться аудиенции с главным, дабы не нарваться на очередную измученную лоском финтифлюшку, всучить рукописи и не слезть до тех пор, пока не прочитает. Возможно, применить и силовой маневр. Ведь два дня не кушал, так и до воровства недалеко.

Меня ожидало разочарование: первой в ряби газет лежало невзрачное издание на серой бумаге под названием «Человек и закон». «Что за белиберда, — подумал я. — Неужели кто-то покупает газеты с таким тоскующим названием?» Продавец ответил, что покупают, да еще как! Сказал бы он по-другому…

Я отправился на Беговую. Редакция располагалась на первом этаже ветхого здания недалеко от ипподрома. Это соседство меня развеселило. Я представил, как буду просаживать гонорары на тотализаторе. Пахнуло лошадиным потом, и, кажется, послышалось призывное ржание. Возможно, славный коняка Пегас уже пытался вдохновить меня на творческие порывы.

Я потряс дверь и обнаружил шершавый звонок, под ним — подпаленный листок: «Снабженцы слесарей — один раз. Редакция — два раза. АО „Тритон“ — три раза».

Дверь редакции поддалась с первого раза. Ее не закрывали. Более того, в приемной не было олицетворения скуки — непременного секретаря. Откуда-то из-за поворота появился грузный мужчина лет пятидесяти с широкой лысиной.

— Тебе ч-чего? — спросил он, слегка заикаясь. Было такое впечатление, что он куда-то торопился, хотя и стоял на месте.

— Мне главного редактора! — сказал я как можно суровей, не стараясь скрыть свежего запаха водки.

— З-заходи! — он прошел первым в узкую комнатушку, которая сразу уменьшилась, сел за стол, кивнул на диван с пролысинами, как и у него на голове. Тут же закурил, спохватился и протянул мне.

Я взял предложенную «Яву» и, пока прикуривал, ощущал быстрый и пристальный взгляд.

— Военный?

— Бывший… Пограничник.

— А чего уволился?

— Не захотел присягу второй раз принимать, — ответил я неохотно. Надоело ворошить старое, надоело как бы подспудно показывать себя этаким «честьимеющим» — столько бесчестья и подлости вокруг, что присягнуть второй раз — просто житейская формальность по сравнению с всеобщим предательством кумиров.

— На Украине? — угадал мой собеседник.

— Да.

— И правильно сделал. Я хоть и хохол, но вот этого идиотизма не пойму: присягать вторично — уже одновременно предавать. Значит, можно и дальше пойти по кругу. Прецедент гнусности… Ладно, вижу, на хрен тебе нужны эти разговоры… Показывай, чего принес!

— А вы — главный редактор? — решил уточнить я.

— Тебе что — моя рожа не нравится? — хозяин кабинета поднял на меня крепкую голову, мощно блеснула лысина.

— Рожа как рожа, — ответил я уклончиво.

Хозяин рассмеялся, протянул мне руку:

— Сидоренко Владимир Михайлович. Главный редактор.

— Раевский Владимир, — представился я и отдал пачку.

Он нацепил очки, которых, как мне показалось, стыдился, мгновенно сосредоточился. Время от времени он затягивался, клубы дыма окутывали его широкое лицо, крепкий подбородок. Он хмыкал, покачивал головой, иногда посматривал на меня, но ничего не говорил. Прошло полчаса. Сидоренко, не подымая взгляда, нащупал карандаш, решительно что-то вычеркнул, поставил на полях закорючку. Я не стал вытягивать шею. Разборки — впереди. Хотя главный мне положительно нравился — не рисовался и не пытался показать свою значимость. Наконец он перевернул последнюю страницу, отодвинул стопку листов в сторону.

— Откуда такое знание материала?

— От жизни, — пояснил я.

— Да-а, кое-что тянет на сенсацию. Знать бы, что не переврано… Но ты не обижайся, — тут же добавил он, заметив мою реакцию. — В нашем деле всякое бывает… Беру все материалы. Слог у тебя хороший, но надо чуть подработать, патетику убрать. Сейчас это не модно. Сам от этого еле отучился. А вообще — молодчина.

Он сказал это так, будто давно меня знал и я, блестяще выполнив задание, оправдал его особое редакторское доверие.

— Ты где работаешь? — спросил редактор, щурясь от сигаретного дыма.

В комнате уже было не продохнуть, я встал, открыл дверь.

— Нигде.

— Безработный?

— Что-то вроде…

— Пойдешь ко мне спецкором? — Сидоренко скрестил пальцы в замок, глянул пристально, будто предлагал идти в разведку.

— Вот так сразу? — усмехнулся я. — Ведь вы меня не знаете, а я толком не представляю, о чем пишет ваша газета.

— А чего ж ты пришел к нам?

И я вынужден был рассказать, как вышел на редакцию.

— Что ж, ты не ошибся дверью…

На следующее утро меня представили коллективу. В двенадцатиполосной газете, выходившей раз в неделю, кроме редактора, работало еще пять человек: грузный парнишка под потолок ростом — его почему-то звали Нинзя; Валера — сухощавый человек в крупных очках, за которыми блестели черные глаза-горошины; Ольга, смешливая женщина с внешностью удалой грузинки; Николай, мужик лет сорока, длинноносый, с хитрой усмешкой и внешне простоватыми манерами. Еще был курьер Лешка — двадцатилетний балбес с гривой рыжих волос. Все тут же отразились и запечатлелись в моей профессиональной памяти.

Вечером я с новыми коллегами устроил фуршет. В ходе него узнал, что мой новый шеф — полковник запаса, работал редактором отдела в военной газете «Красная звезда», объездил все «горячие точки» бывшего Союза, потом, как ветеран, попал под сокращение…

Сидоренко слово сдержал. Через два дня вышел очередной номер, в котором были напечатаны все мои статьи. Правда, порядком урезанные. В этот же день я получил аванс и гонорар. Аванс был мизерным, зато гонорар вполне приличным. Я рассчитался с долгами за коммуналку, заплатил хозяйке тете Дусе за месяц вперед, накупил продуктов и даже потратился на пару носков.

Утром, как покорный служащий, приплелся на работу. Мороз стоял под двадцать градусов, я резво хрустел по снежку, помахивая китайским дипломатом. Как уже говорилось, я не люблю утепляться. Мужчина всегда должен излучать энергию жизни. Теплая одежда затрудняет движения, сковывает инициативу и, разумеется, мешает в приступах интимного экстаза.

Владимир Михайлович оглядел меня с ног до головы и, не дав раздеться, сунул два листка.

— Читай!

Не раздеваясь, я присел, на ходу сосредотачиваясь.