– И зачем же им убивать Фицгилберта? – поинтересовался Суон.

– А это уж ваша епархия, старший инспектор. Ну, покопайтесь там, в их делишках – но совершенно точно, эти двое были в сговоре! Это я вам говорю! И вот ещё что, инспектор. Не верю я в эти благопристойные викторианские семейства.

– Что вы имеете в виду? – удивился Суон.

– Ну, баронесса Фицгилберт… Ведь она к нему сзади вроде бы ближе всех подходила, – Брюстер мечтательно прикрыл глаза, видимо представляя себе, как баронесса протыкает своего мужа стилетом.

– Но что она выигрывает от смерти мужа?

– Ну мало ли что. Женщины совершенно непредсказуемы! Не думаю, чтобы тут был замешан другой мужчина, но наследство!

– Хорошо, полковник, мы это проверим. А что насчёт вашего места за столом? Вы разве не хотели сесть рядом с Урусовым, чтобы следить за его действиями?

– Разумеется, хотел. Но Фицгилберт меня опередил. И, конечно, певица – она кинулась к месту, как ошпаренная. Понятное дело, поближе к своему подельнику!

– Хорошо, хорошо, полковник. А вы не заметили на руке у мадам фон Мюкк браслета, такого массивного, с камнями? – спросил Суон.

– Боже правый, инспектор, я совершенно не разбираюсь в женских финтифлюшках, понятия не имею, что там у неё был за браслет! А что, это имеет отношение к убийству?

– Наверняка – нет, – уклончиво ответил Суон, качая головой, – просто хотел проверить.

Суон поблагодарил собеседника и заметил тоном уже неофициальным:

– Прекрасная коллекция, полковник. Очень впечатляет. А у вас, случаем, нет такого редкого кинжала, который ещё называют «мизерикордом»? Читал вот, хотелось бы увидеть собственными глазами.

– Мизерикорд? – полковник как-то собрался и напрягся. – Вы имеете в виду стилет? Европейский или японский? Я, знаете ли, не очень интересуюсь европейскими клинками. Примитив и никакой фантазии. У меня был один японский кинжал подобной формы, я его продал. Нет, инспектор, мизерикорда у теперь меня нет.

– Это не умаляет достоинств вашей коллекции, – заверил Суон. – Что вы намерены делать в отставке?

– Вот, пишу книгу, представьте себе. Об оккультных практиках дикарей. Столько, знаете ли, вранья и пустых слухов! Вуду всякое, ритуальный каннибализм, кровавые жертвоприношения, чудеса! А я пишу всё как есть, исключительно – всё как есть. Бёрлингтон отговаривает меня публиковать, но дело движется, и книга почти закончена.

– Что же, желаю вам успеха, – откланялся Суон.

Мелисанда, только что вернувшаяся с репетиции, присела к туалетному столику в будуаре и стала аккуратно снимать драгоценности. Она задержала в руке небольшое колье с аквамаринами, словно взвесила его на ладони, прикидывая, насколько оно ценно, и бережно уложила в изящный футляр.

Вошла горничная, подобрала сброшенное на спинку кресла манто, потопталась, ожидая распоряжений, и удалилась с растерянным видом. Воспитание горничных – труд тяжёлый и неблагодарный. Эта, служившая уже три месяца, всё ещё не научилась самому простому – не мешать хозяйке.

Жаль, что пришлось уволить Элизу – она была неплохой горничной. Прекрасно укладывала волосы: пожалуй, она единственная умела так причесать, чтобы овал лица выглядел безупречно, а при таком массивном (волевом – считала примадонна) подбородке это было не так просто. И девушка прекрасно паковала чемоданы – так, что никогда и ничто не мялось в дороге. Но нельзя же оставить на службе горничную, которую обвиняешь в воровстве? Элизой пришлось пожертвовать ради ожерелья из чёрного жемчуга. Подарок Фердинанда к премьере «Аиды».

Боже, какая это была премьера! Мелисанда прикрыла глаза, и волна приятного возбуждения окатила всё её тело: да, она стояла на сцене, в белой тунике, на груди её лежало тяжёлое золотое ожерелье с лотосами, на голове была чудная диадема, к её ногам летели букеты, публика ревела от восторга… От виконта де Басси принесли огромную корзину опьяняюще благоухавших белых лилий. А под лилиями, в серебристой бумаге, была спрятана очаровательная маленькая сигаретница из белого золота.

У виконта был очень тонкий вкус. Даже Фердинанд не стал этого отрицать. Он очень придирчиво рассматривал вещицу, пока Мелисанда получала поздравления в гримуборной, и, как всегда, зверски ревновал. По крайней мере, тем же вечером он преподнёс ей чудное, чудное ожерелье их крупных чёрных жемчужин с ультрамариновым глубоким блеском…

Мелисанда довольно улыбнулась. Теперь это ожерелье лежало в сейфе у её итальянского поверенного, в Милане, и он уже подыскал покупателей на тридцать чёрных жемчужин; осталось только разобрать украшение и получить деньги. Эти деньги лягут на её итальянский счёт, вместе с теми, что она получила за это же ожерелье в качестве страховки от «Зигеля и Брауна». Разумеется, очень жаль Элизу. Но, в конце концов, Мелисанда же не стала доводить дело до суда, а просто вычла из её жалования стоимость бархатного футляра (он не был застрахован), да и отпустила на все четыре стороны…

Кроме всего прочего, Мелисанда считала себя очень умной и практичной женщиной. С аквамаринами придётся повременить. Одно «ограбление» в год – этого вполне достаточно. Не слишком подозрительно, жадничать не стоит. Главное – скоро она получит развод, и будет совершенно свободна. Свободна и богата. А свобода – это… больше – никаких сцен от Фердинанда, гастроли и турне везде, где она только пожелает, а не где захочет муж, это, в конце концов, постоянный контракт в Милане или Лондоне. Фердинанд почему-то резко противился заключению постоянного контракта, но Мелисанде надоело жить на чемоданах. И ещё, свобода это – любовь! Море, океан любви, купание в лучах славы и обожания!..

Мелисанда вздохнула полной грудью, ощущая, как возбуждение горячит её щёки, и заставила себя вернуться к туалету. Она положила футляр с аквамариновым гарнитуром в ящичек туалетного столика, и взгляд её невольно упал на серебряный браслет. Она вынула его и повертела в руках. Надо же, какой переполох она устроила из-за этого браслета! И как могло случиться, что она потеряла его на том сеансе? Удивительная история. Браслет был на правой руке, сперва она держала правой рукой руку князя Урусова (мурашки пробежали по телу от одного воспоминания), а потом по правую руку от неё сидел полковник Брюстер, этот вояка с мужланскими манерами. Когда она держалась за руку князя, браслет точно был на ней – он соскользнул к самой кисти и очень мешал. А потом… потом Мелисанда ничего не могла вспомнить, как ни старалась.

Но потерять браслет было бы ужасно! Фердинанд всё ещё адски ревновал её, и даже требовал отчёта о её тратах и приобретениях. Мелисанде было трудно признаться себе в том, что она боялась своего мужа. Да-да, всё дело было в том, что она ужасно боялась Фердинанда, его ледяного взгляда, его ровного бесчувственного голоса, даже звука его шагов. Он наводил на неё панический ужас.

И всё же, какая милая вещица! Совсем недорогая, но очень эффектная. Браслет состоял из двух половинок, соединённых с одной стороны петельками, с другой – замком. Мелисанда повертела браслет в руках и внимательно осмотрела замочек – серебряную шпильку на цепочке, запиравшую кольца, не очень аккуратно припаянные к другой стороне браслета. Может быть, шпилька всё-таки нечаянно выпала… Мелисанда подцепила ноготком серебряный ободок, и – ах! – серебряная заглушка боковины отвалилась, и Мелисанда увидела, что браслет и вправду был дутый: внутри открылась тёмная полость. Примадонна ужасно расстроилась и стала прилаживать серебряный кусочек обратно, поднеся браслет поближе к лампе. Присоединить отломавшуюся деталь было нетрудно, но это уже не слишком занимало Мелисанду – там, в глубине, виднелся уголок чего-то белого. Мелисанда взяла булавку и осторожно подцепила ею краешек. Это была записка, туго свёрнутая крошечной трубочкой.

Что это? Откуда это?.. Мелисанда сперва округлила глаза в недоумении, а потом едва слышно засмеялась тихим, грудным смехом. Ах, боже мой, какой дурачок! Это ужасно, ужасно романтично, но можно ли так всё усложнять! Она получала любовные записки в цветах, в конфетных коробках, в носовых платках, даже во флакончиках для духов, но выкрасть её браслет с тем, чтобы оставить в нём такую крошечную записочку! Эти русские всё же такие странные. Ужасно мило, но так сложно!