— Это было бы нескромностью, — отвечал Бука, уткнувшись в платок прохудившимся носом. — Никак не могу справиться с этой простудой!

— Может быть, мне поговорить с вашим агентом?

— А у меня нет агента.

Сам будучи лучшим своим агентом, Бука отвечал уклончиво или вовсе уходил от ответа, а контракты ему предлагали очень выгодные. Чем дольше он тянул с окончательной договоренностью, тем выше взлетали ставки гонорара. В конце концов Бука все же подписал с издательством «Рэндом-хаус» договор, по которому один аванс выражался суммой с шестью нулями, что теперь в порядке вещей, но это был еще пятьдесят восьмой год, тот год, когда «Монреальцы» взяли третий Кубок Стэнли подряд, а «Бостонских мишек» в пятой встрече разнесли со счетом 5:3. Жоффрион и Морис Ришар забили по шайбе в первом периоде; Беливо и опять Жоффрион во втором; а в третьем заколотил Дуг Харви — пушечным ударом с расстояния в сорок футов. Так что с памятью у старого Барни Панофски все в порядке, и не о чем тут говорить. Макароны откидывают в дуршлаг. Семеро гномов — это Засоня, Ворчун, Чихоня, Профессор, Весельчак и еще два каких-то. [Скромник и Молчун. — Прим. Майкла Панофски.] Институт Вейцмана находится в Хайфе. «Человека в сером фланелевом костюме» написал… нет, не Фредерик Уэйкман, кто-то другой. [Слоун Уилсон. — Прим. Майкла Панофски.] А Наполеона разбили неподалеку от городка, про который Костыль Джонс сочинил дурацкую песенку:

Да, но я ведь говорил о Буке. Эти деньги он отчасти просадил в очко и chemin de fer, отчасти пропил, пронюхал, а что осталось, спустил по локтевой вене, а когда она от него спряталась, стал колоться в щиколотку и даже в язык. А потом звонит ко мне в офис. Был бы у меня дар предвидения, я бросил бы трубку. Но нет.

— Мне бы на твоей дачке перекантоваться какое-то время, — сказал он. — Хочу соскочить с иглы. Приютишь?

— Конечно.

— Только мне нужен метадон.

— У меня есть приятель врач, Морти Гершкович. Он достанет.

Я встретил Буку в аэропорту и поразился, как он исхудал со времени нашей последней встречи; его лоб постоянно орошался капельками пота, стекавшими по щекам несмотря на холод — погода была для конца июня нетипичная.

— Давай отметим встречу классным завтраком в «Эль-Рицо», — сказал я, взяв его под руку, — а потом поедем ко мне в Лаврентийские горы, — где, как я уведомил его, нас ждала Вторая Мадам Панофски.

— Нет, нет, нет, — испугался он. — Сперва тебе придется отвезти меня туда, где я смогу ширнуться.

— Ты ж говорил, что приехал, чтобы завязать?

— Только один раз, последний, или я просто вымру.

Мы поехали ко мне домой, где Бука сразу скинул пиджак, закатал рукав рубашки, обвязал руку галстуком и принялся выполнять сгибания-разгибания, вращать ею, дрыгать и всячески нагружать, пытаясь заставить пропавшую вену выступить, а я в это время грел зелье в ложке. Понадобились три кровопускания, прежде чем удалось правильно ввести шприц.

— Наверное, Форстер как раз под этим и разумел «простое подключение», — рискнул сыронизировать я.

— «Простите, я могу вас спросить: зачем вам шприц?» — заинтересовался аптекарь. — «Отчего же. Просто я готовлю ветчину по-техасски, а для этого ее надо всю обколоть "Джеком дэниэлсом"».

— Ну, теперь поехали завтракать?

— Я — нет. Но я рад тебя видеть.

— Я тоже.

— Сколько таких сигар ты выкуриваешь за день?

— Не считал никогда.

— Не увлекался бы ты ими, они вредные как черт-те что. Слушай, а что получилось из твоего приятеля Макайвера?

— Да ничего толком-то.

— А ведь подавал надежды, или мне казалось?

— М-м-м.

Одетая в лучшие тряпки, на крыльце нас ждала Вторая Мадам Панофски и выглядела очень привлекательно, даже сексуально — это мне честность повелевает «отдать ей должное», как говорится. Она затратила массу сил, в лепешку разбилась, готовя нам обед при свечах. Но Бука задремал уже над первым блюдом (супом-пате из дробленого гороха), его голова стала склоняться, а тело оползать, временами подергиваясь. Я увел его в комнату, которая для него была предназначена, сгрузил на кровать и показал, где для него оставлен метадон. Потом вернулся к обеденному столу.

— Жаль, что так получилось, — сказал я.

— Я старалась, весь день стояла у плиты, а ты уже по дороге успел напоить его допьяна, молодец!

— Это не так.

— А теперь тебе придется сидеть и разговаривать со мной, изображая мир и согласие. Или мне принести тебе журнал?

— Ты знаешь, он ведь очень болен.

— И я не хочу, чтобы он курил в постели. Не хватало, чтобы он поджег дом.

— Он не курит. Говорит, что это вредно для здоровья.

— Ты куда пошел? Я еще баранину не подавала. Или ты тоже есть не хочешь?

— Просто хотел плеснуть себе виски.

— Так возьми и поставь бутылку на стол, чтобы не вскакивать и не бегать каждые две минуты.

— Балдеж. Неужто мы проживем пару дней без ссор?

— Ты еще ничего не знаешь. Во вторник я сдавала твой костюм в чистку, вынимала все из карманов и вот что я там нашла.

Ой-ёй-ёй. Чек из магазина «Ригал флористс», где я произвел покупку дюжины красных длинночеренковых роз.

— А, это, — проговорил я и потянулся за бутылкой.

— Я подумала, ах, как это мило с его стороны. Вымыла вазу и не смела весь день из дому шагу ступить — вдруг пропущу доставку!

— Наверное, они не нашли наш коттедж.

— С каждой минутой у тебя нос все длиннее и длиннее.

— Ты намекаешь, что я лгу?

— Намекаю? Нет, дорогушенька. Я прямо это говорю.

— Кошмар.

— Для кого ты их покупал?

— Между прочим, вся эта история совершенно невинна, но я отказываюсь подвергаться беспардонному допросу в моем собственном доме.

— Которой из твоих шлюх предназначались эти розы?

— Тебе будет ужасно неловко, когда розы вдруг окажутся здесь завтра утром.

— Только если ты огородами проберешься в магазин и оттуда по телефону закажешь еще дюжину. Если ты держишь где-нибудь квартиру с проституткой, то я хочу это знать!

— А что — думаешь, только одну?

— Я жду! Отвечай мне на вопрос!

— Я могу запросто доказать свою невиновность и ответить на твой вопрос прямо вот так, — сказал я и щелкнул пальцами, — но я не буду этого делать, потому что мне не нравится твой тон, и вообще все это оскорбительно.

— И я здесь единственная, кто ведет себя неправильно?

— Несомненно.

— А теперь скажи мне, кому предназначались эти розы.

— Актрисе, которую мы пытаемся привлечь к участию в пилотной серии нового проекта.

— Где она живет?

— По-моему, где-то в Утремоне. Только ведь — откуда ж мне знать? У меня для этого секретарша есть.

— Где-то в Утремоне?

— На Кот-Сан-Катрин-роуд, кажется.

— А если подумать?

— Слушай, не морочь мне голову. Баранина замечательная. Правда — очень вкусно. Почему бы нам не насладиться обедом, как это делают нормальные, цивилизованные люди?

— Я позвонила в «Ригал флористс», сказала, что я твоя секретарша…

— Как ты посмела лезть не в свое…

— …и тамошний администратор спросил меня, не хочешь ли ты отменить свое распоряжение посылать каждую неделю дюжину длинночеренковых красных роз по некоему адресу в Торонто. Я сказала нет, но надо бы проверить, правильно ли у них записан адрес. Тут, наверное, он что-то заподозрил, потому что говорит: «Я пойду посмотрю, а потом вам перезвоню». И я повесила трубку. А теперь говори, как зовут твою блядь в Торонто.

— Так, всё, я не собираюсь оставаться здесь больше ни секунды, — сказал я, вскакивая с бутылкой «макаллана» в руке. — И терпеть допрос я больше не намерен!

— Сегодня спать будешь во второй гостевой комнате, а если твой приятель, этот наркоман, захочет узнать почему, скажи ему, чтобы спрашивал у меня. Он знает, что ты берешь уроки чечетки?