— Петер! — шепчу ему. — Петруша! Прости! Блин! Нужно вставать, потерпи…
Он кивает головой, ползёт за куст и, морщась от боли, начинает напяливать кроссовки на босу ногу. Блин! Носки его взять не успели! Парень влез в обувь оперативно, и мы побежали дальше, пригнувшись и внимательно присматриваясь к рельефу. Свалиться в овраг, запнуться о бревно – равносильно поражению. Петер бежит быстро, но заметно хромая. Терпит, зубы сжал. Ему надо срочно в больницу, и дело даже не в обезболивании и не в уродливости шрама, запросто газовую гангрену в таких условиях схлопотать можно, обеззараживать водкой – недостаточно. Бежим стремительно, к голосам позади не прислушиваемся. Хотя если бы за нами гнались, если бы нас заметили, то наверняка стреляли бы. Пробежали километра-полтора – не меньше. Хватаю Петера за плечо, торможу:
— Нельзя много! А то упадем! Пошли медленно… Оторвались уже.
— Слушаю и повинуюсь, господин тренер.
Только вот, видимо, идти ему тяжелее, чем бежать. Ковыляет, на встречные стволы опирается.
— Давай остановимся, перевяжем, плеснем оставшуюся спиртягу! — предлагаю я.
— Нет. Надо на ту сторону дороги переползти, близко уже. Не слышишь разве?
Я остановился, прислушался. Кроме тяжелого петенькиного дыхания услышал, как где-то промчала машина! Йес! Это придаёт сил! Настолько, что я предлагаю Петеру свою спину, понимаю, что нога его вымотала. Этот гад с радостью соглашается и вновь виснет на мне. На закорках нести человека гораздо легче нежели перевалив через плечо. Петер вцепился, как клещ, и дышит мне в правое ухо. В ухе сразу горячо и мокро. До дороги добрались быстро. Вот он - путь домой! Почему я так обрадовался? До Питера еще километров восемьдесят! Да и что ждёт меня дома? Как вернуть мою шкоду? Ищут ли меня нехорошие люди так же, как ищут Петера? Вопросов больше, чем ответов! Но я всё равно рад, что мы у трассы. Петерис затихает, прислушивается. Да, едет машина. Мы сидим в лесу, скрытые кустами. Промчала газелька. И тишина! Петер машет рукой, и мы чешем через полотно туда, где полагаем, нас не ищут! Или будут искать только во вторую очередь.
Забегаем в лес, продвигаемся еще метров пятьсот дальше в сторону моста, по ходу движения на Питер. Потом мой голубой друг всё же не выдерживает и садится на сваленную березу. Я деловито помогаю ему снять джинсы, отрываю еще подклад со своей олимпийки, с рукавов, плескаю остатки водки на рану. Тряпочкой прикладываю, тихонько протираю. Место ранения опухло, блестит, кровоточит. Нюхаю рану, знаю, что дурной запах – плохой признак. Но вроде ничего, пахнет кровью. Петер предлагает порезать серебряную часть его куртки. Соглашаюсь. Раздираем ткань на полосы. Перевязываем. Нога стала толстой, джинсы надеть трудно, пришлось на штанах надрез сделать. Петер потом еще зажигалку в очередной презерватив упрятал. Как он сказал?
— Надо, чтобы огонь всегда был сухой. На всякий случай! Скорее всего, реку придётся пересекать не по мосту.
После такого продолжительного привала, минут пятнадцать, мы упрямо двинулись дальше так, чтобы не отходить далеко от дороги и чтобы нас оттуда не видели. До моста шли пару километров. А там! Сердце заныло: стоит моя шкода октавия, моя серебряная ласточка, моя послушная девочка! Машину развернули, чтобы ходу не мешала. Шкода притулилась к бортику и призывно пустотой зазывает меня. Я было ринулся! Но Петер схватил меня за руку:
— Стой! Это ловушка!
Из лесу мы следили за мостом минут двадцать. Вдруг видим, едет легковушка – фордик, останавливается около моей шкоды. Оттуда выходит усатый мужичок с ноготок. Идёт к моей шкоде, присматривается, нагибается, заглядывая внутрь. Оп! Откуда не возьмись на мост вбегает человек семь, мужичка схватили, скрутили, что-то кричат ему в лицо. Тот испуганно трясет головой, трепыхается. Вот так и останавливайся с благими намерениями! Факт, мужичок увидел, что машина стоит не по правилам на мосту, заднее стекло разбито, да и беда с колёсами! Захотел помочь… Да. Нас здесь ждут, Петер прав.
Мы поднялись по берегу реки, подальше от моста, за извилину русла. Надо перебираться на ту сторону. Но в мокром потом идти не охота! Петер предложил раздеться и переправиться нагишом. Сказано – сделано! Снимаю с себя грязнущую одежду, всё, вместе с трусами, заворачиваю в ком и запихиваю в сумку. Петер тоже скидывает майку, осторожно стягивает джинсы. Аккуратно складывает и тоже умещает всё в сумке. Потом снимает и стринги, на нём только повязка, на мне ничего. Пялюсь на него так, как будто не видел никогда голых парней. У него всё в паху выбрито! Смотрится, как на веселых картинках постановочного порно. Невольно «ищу» какие-то знаки голубизны. Ничего особенного, никакой мишени вокруг ануса не заметил. И, вообще, сексуальный парень! С трудом отвожу глаза от его стройного тела. Гадёныш заметил это. Задрал руки вверх, покрутился на цыпочках, потом поместил руку на бедро и пошёл на меня вихляющим шагом, пружиня на носочках. Доходит, резко разворачивается, фиксирует какую-то долбанную подиумную позу с обеими руками на ягодицах и вышагивает обратно к одиноко стоящим кроссовкам. А потом ещё нагибается к обуви и долго перевязывает шнурки, выставив свою срамную дырку напоказ. Что за придурок?
— Ну, что? Очи не повылезали? — язвительно спрашивает меня гадёныш, находясь всё в той же оскорбительной для меня позе. — Как я тебе? Понравился?
— Тьфу на тебя! При других бы обстоятельствах въебал бы тебе!
— Хм… Я тебе и в этих-то обстоятельствах не дал бы, а при других тем более! — хохочет белобрысый извращенец. — Давай свою обувь!
Петер перевязывает наши кроссовки, берёт их за шнурки, как связку, и отправляется в воду. Я беру сумку. Пересекаем реку, сначала медленно ступая по склизкому дну, держа руку со шмотками вверху. Потом вплавь на спине: только так можно не замочить вещи. Но я всё-таки чуть не окунул сумку в реку. Замочил один бок.
На другом берегу минут десять подсыхали. Петер нашёл полянку с черникой. Голые беглецы хапнули витаминчиков и напялили сухую одежду и обувь. В путь! Взяли чуть левее, поближе к дороге, чтобы не сбиться с маршрута. Вышагивали достаточно быстро. Никакой погони не ощущали. Примерно через час пути услышали рокот вертолёта. Петер крикнул, что надо прятаться. Залегли под разлапистую ель, пережидаем.
— Тебе не кажется, милый Петруша, что вертолет – это как-то слишком жирно для нас? — скептически вопрошаю я.
— Для нас, может, и жирно, а для Хабарова — пустяк!
— А если твои покровители запустят компромат, Хабаров ведь потеряет интерес к твоей персоне?
— Н-н-не знаю.
— Мне кажется, ему уже будет не до тебя. Надо будет свою жопу спасать!
— Возможно… — как-то неуверенно говорит Петер.
— Так пусть уже делают что-то! — раздраженно заявляю я.
— Ну да, сейчас я голубя почтового поймаю и им записочку напишу! Нет проблем!
— Как меня угораздило с тобой связаться?
— Дурачо-о-ок! — ласково прижимается ко мне гадёныш. — Я тебя отблагодарю!
— Отлипни! — толкаю его от себя.
— Понеси меня, а? И я тебя еще сильнее потом отблагодарю! — вновь наваливается он на меня, и мы пережидаем обратный путь вертолёта.
— Что? Идти не можешь?
— Нам немножечко осталось, хочу напоследок прижаться к тебе, вот и прошусь! — лукаво шепчет мне Петер.
— Немножечко? — делаю вид, что равнодушен к его приставаниям.
— Идем, вернее, ты идешь и меня несешь до пункта ДПС, а это километров семь. Там нам карету подадут!
— Карету скорой помощи?
— Ага!
— То есть у тебя всё-таки есть план? Тогда почапали!
Когда выбираемся из-под ёлки, Петер цепляется и практически прыгает на меня. Чёрт! Совсем обнаглел парень! Но я подхватываю его удобнее, и мы двигаемся дальше. Конечно, я мужик здоровый, тренированный, ныть не приучен. А Петер – мало того, что ранен, так еще и тощ, нежен, ему бы бабой родиться. Ему и краситься бы не пришлось! Кстати, чёрная подводка почти стерлась, теперь на него смотреть не стыдно. Кожа гладкая, губки идеальные, глазки ясные, ресницы пушистые, волосы густые, ноги стройные, коленки круглые, пальцы тонкие, попка… Мда… Всё разглядел. В общем, тащу на себе это симпатичное сокровище. А он меня какими-то анекдотами развлекает, мурлыкает, нашептывает, пару раз в ухо лизнул (тут же был мною сброшен), пару раз укусил за шею (сброшен вторично и обматерён). Вертолет пролетал ещё раз. Мы укрывались от всевидящего небесного глаза с пропеллером в густом малиннике, накрывшись петрушиной курткой, её темно-зеленой стороной. Заодно горсть ягод в желудок отправили. Жрать хочется! Пить хочется! До контрольного пункта шли полтора часа (с учётом отсидок в малиннике и ругани из-за языка в ухе).
