Петров удивлялся тому, как привязался к малышам. Он никогда не был особенно чадолюбив. С двенадцатилетним племянником Димкой он виделся раз в год, когда приезжал к своим в Омск. В промежутках между визитами на родину о племяннике почти не вспоминал. Дети приятелей большого умиления у него не вызывали. Поиграть с ними, ответить на вопросы, поговорить о жизни, пошутить он был не против, если это случалось не часто.

Саня и Ваня неожиданно растревожили в его душе новую область под названием умиление, вползли в нее и прочно обосновались. Петров думал о близнецах, когда ехал в машине, на работе, дома. Он невольно улыбался, вспоминая, как накануне они научились снимать штанишки: дергали друг друга за лямки на плечах, становились на четвереньки и быстро сучили ножками, пока не съезжали ползунки. Потом, довольные, смотрели на взрослых, разводили ручки в стороны с восклицанием вроде «Опа!». Еще Ваня и Саня устраивали потешные певческие дуэты: тянули на распев слоги «ба-на-ва-па», каждый свою партию, и периодически с громким шлепком захлопывали рты ладошками.

Петров удивлялся тому, что когда-то они казались ему совершенно одинаковыми, теперь он был полностью согласен с Зиной – лица у детей разные. Он уже не страшился брать их на руки. Подбрасывал их к потолку, кружил по комнате, изображая самолет. Самолет то падал, то набирал высоту, то выделывал замысловатые петли. И все это сопровождалось веселым гиканьем детей и бурными воплями самого Петрова.

Он уходил от них с желанием увидеть завтра их пытливые глазенки, придумать новую забаву, услышать заливистый смех, от которого душа словно умывалась.

– Знаешь, я была не права, – как-то сказала Зина.

– В чем? – спросил Петров. – Стоп, остановка. На пути салун. Надо выпить по рюмочке рома.

Малыши сидели у него верхом на коленках, скакали и изображали ковбоев.

– В том, что ты не похож на человека, имеющего детей. Павел, тебе надо завести семью и родить малышей. Из тебя получится замечательный отец.

– Зиночка, где я найду такую красивую, такую славную женщину и мать, как ты? С дырками на платье и других предметах туалета?

– Где у меня дырки? Я с перепугу даже все петли зашила. А ты цены себе не знаешь. Твоя жена будет счастливой женщиной.

– Если мне понадобятся письменные рекомендации, – отшутился Павел, – обещай, что ты мне их выдашь.

Можно изредка посещать цирк или театр. Бегать по кругу стадиона тоже полезно. Но превращать свою жизнь в аттракцион, уподобляться белке в колесе – на это Петров был не согласен.

После памятного обмена лобызанием рук в общении Павла и Зины появились новые мотивы. Петров говорил Зине полукомплименты-полунасмешки. Она воспринимала их с полупризнательностью и притворной обидой. Они подтрунивали друг над другом, не опасаясь насмешливого флирта – тылы оставались надежными. В их отношениях не было цветаевской высокой эмоциональности – «спасибо вам, что вы больны не мной», – скорее уж насмешливое пушкинское – «от делать нечего, друзья».

Когда Зина окончательно выздоровела, распрощались с Тамарой Ивановной. Петров стал реже приходить к соседям, но раз-два в неделю к ним заглядывал. Зина и малыши ему радовались.

Игорь нагрянул неожиданно. Он не стал звонить из Североморска, когда их лодка пришла на базу, – хотел сделать сюрприз.

Зина повисла у него на шее и боялась отпустить, словно он мог раствориться в воздухе.

– Вот моя любимая женушка, – целовал ее муж. – А где мои замечательные сыновья?

– Пойдем, – потянула его в комнату Зина, – нет, разденься, конечно. Ты сейчас скажешь, как они выросли. Знаешь, у нас столько всякого было!

Она говорила и говорила, не могла остановиться. Много дней она мысленно разговаривала с мужем, пересказывала свои заботы, делилась планами.

И теперь, когда он наконец приехал, Зина обрушила на него поток пережитого. Она рассказывала, как росли дети, как появлялись у них новые жесты и привычки, как она болела и как нуждалась. Едва ли не в каждой фразе Зина упоминала соседа, который помог в одном, сделал другое и третье.

– Я вас обязательно познакомлю. Он замечательный человек. Если бы не Павел! Как мы бы выкрутились?

Игорю не по душе был восторг, с которым жена говорила о постороннем мужике. Кроме того, она вообще не спрашивала о его делах, о тяжелом походе, о товарищах. Зина заметила, что Игорь слушает ее вполуха и на лице его легкое недовольство.

– Что же я все болтаю? – остановила она себя. – Это от радости. Ох, как я соскучилась, Игорек. Мы теперь замечательно заживем, мы теперь все вместе.

Игорь к факту своего отцовства относился с гордостью. Так же он гордился бы хорошим мотоциклом или катером. «У меня двое сыновей!» – звучит, черт подери. Но, в отличие от мотоцикла, детьми лучше хвастаться на расстоянии. Младенцы вблизи – это маленькие крикливые создания, которые ежеминутно требуют внимания и заботы. Они желают, чтобы жизнь твоя уходила в песок, чтобы ты стал тупым механизмом по их обслуживанию. Сходить в магазин, покормить, искупать, посадить на горшок, переодеть, вынести на улицу, уложить спать – этому не было конца.

Близнецы превратили Зину в робота с часовым заводом. В глазах жены Игорь видел тревогу и беспокойство за детей. О том, что он тоже нуждается в заботе и веселом отдыхе, жена не задумывалась.

Одно из приятных составляющих их недолгого брака – Зинино восторженное восхищение мужем – почти сошло на нет. Чтобы снова запрыгали в ее глазах искорки, надо было применять силу – обнимать, ласкать ее. И оттаивала она не так, как прежде, не сразу. Он целовал жену и чувствовал, что она планирует расходы, или думает, что приготовить детям на ужин, или вспоминает, повесила ли белье сушиться.

Через несколько дней после приезда мужа Зина пригласила Петрова вечером на чай. Игорь избавился от настороженного отношения к соседу, когда Зина показала ему расписку. Ничего не сказав жене, он только ухмыльнулся, но про себя отметил положительные моменты. Во-первых, формальности были соблюдены и платить долги в скором времени не придется. Во-вторых, этот богатый мужик выставил себя крохобором (младенцам деньги под проценты!), а жмотов Игорь презирал.

Они сидели на кухне. Петров слушал рассказы Игоря о службе, задавал вопросы. Зина впервые видела соседа спокойным и серьезным. Он бывал усталым, замотанным, чаще – насмешливым и дурашливым. А вот такой – корректно вежливый – он на работе, наверное. Сейчас Петров выглядел старше своих тридцати, солидный интеллигентный дяденька. Павел не острил, не говорил Зине забавных комплиментов. От ее попыток внести в разговор доверительность и дружескую теплоту мягко уходил, переводя разговор на другое, на то, что интересно Игорю.

– Помнишь, как Ваня забрался под стол, заснул там и мы не могли его найти? – спрашивала Зина. – А как мы анализы в баночки собирали?

– Да, помню, – кивал Петров. – Игорь, гигантские доки, вырубленные в скалах для подводных лодок в Мурманске, действительно взорвали по требованию американцев? Или это газетная утка?

Зине было досадно, что она не может показать мужу настоящего Петрова. А обоим мужчинам претили ее старания смешать их в дружеско-семейную кучу.

Игорю Петров показался скучным чинушей. Конечно, он богат, сыт, наверное, умен, но выполз этот старик из душных кабинетов, куда Игоря не заманишь ни за какие деньги.

Петрова разговор с морячком совсем не занимал. Несколько лет назад, чтобы отмазать молодых сотрудников от армии, они с военными заключили негласное соглашение, оборудовали электроникой несколько установок во Владивостоке. Петров летал туда, познакомился с руководством Дальневосточного флота, ему показали много интересного. Рассказы же Игоря – байки штафирки.

Под началом Петрова работало много сверстников Игоря. Пять—десять лет разницы, а другое поколение. Ребята раскованны, весь мир для них был открыт, понятен и интересен, да что там мир – Вселенная! Они не знали «железных занавесов» ни на границе государства, ни в своем сознании. Они легко впитывали знания, осваивали новые технологии, играючи покрывали расстояния, которые Петров в свое время преодолевал с мокрыми подмышками. Впрочем, то были, конечно, лучшие представители двадцатилетних. А Игорь к ним не относится.