У Вооза сжало горло.

— Он уже благословил меня.

Когда их проводили в комнату для невесты и жениха и оставили одних, Вооз почувствовал себя зеленым юнцом. Он не знал, что сказать Руфи. Он хотел бы успокоить ее. Но как, если жених сам нервничал так, как ни разу за всю свою жизнь? Он не знал, как сделать ей приятное, и хотел бы поговорить с одним из своих женатых друзей. Но было уже поздно! Вооз начал расхаживать по комнате, потом остановился. Он потеребил свою бороду. Поймав себя на мысли о том, что совершает все эти нервные движения, он уперся руками в бока. К счастью, Руфь отвернулась и не видела, как глупо и неуклюже вел себя ее муж.

Когда она сняла расшитое верхнее платье, Вооз был потрясен тем, что так сильно желал ее.

— Мы можем не спешить, Руфь.

— Но от нас многого ждут.

Что он услышал в голосе своей жены: покорность или желание?

— Мы можем не спешить, — повторил он.

Руфь посмотрела на мужа через плечо. Слегка нахмурясь, она развернулась к нему лицом и смотрела на него. Она долго молчала, ее карие, как у лани, глаза внимательно изучали его лицо. Вооз хотел скрыться от ее внимательного взгляда, но не мог. Руфь удивленно моргнула. Потом подошла к нему, каждый ее шаг болью отдавался в его груди. Сейчас он был более уязвим, чем тогда, когда просил руки Ноемини, потому что не любил ее так глубоко, как эту молодую женщину.

Руфь взяла мужа за руку. Вооз онемел. Когда она поцеловала его ладонь и приложила ее к своей щеке, он был не в состоянии пошевелиться.

— Нет нужды ждать, муж мой, — произнесла она нежно. — Я пришла к тебе без принуждения.

— Тебя послала Ноеминь.

Руфь серьезно посмотрела на Вооза. Она искала его глаза, в ее же собственных было странное смущение.

— Я предпочла послушаться. Я надеялась, но никогда не осмеливалась поверить, что буду желанной для тебя.

Вооз резко выдохнул.

— Я надеялся, — произнес он хрипло, — но до сих пор не могу поверить…

Закончить он не смог. Эта девушка могла уничтожить его одним словом.

Ее глаза подернулись влагой. Руфь подошла к мужу и погладила его по щеке.

— Чтобы ты знал: я принадлежу тебе, — она наклонила его голову и поцеловала его.

И женщины говорили между собой…

«Воозу пора было жениться».

«Такая милая девушка».

«Никогда не видела невестки, более преданной своей свекрови».

«Будь я на месте Ноемини, я была бы так счастлива».

«Руфь предана своей свекрови больше, чем сын — матери».

«Мне ли не знать. Сын женится и совсем забывает свою бедную старую мать».

«Руфь нашла для свекрови замечательный кров».

«Будь я на месте Ноемини, я была бы так счастлива!»

«Такая девушка! Я молю Бога о такой невесте для моего сына, но его больше интересует внешность девушки, а не ее добродетели».

«Какая жалость, если Вооз не любит ее по-настоящему».

«В браке по обязанности супруги не бывают страстными».

«Да пошлет им Господь всяческих благ».

Женщины поддержали эти слова, и каждая пошла своей дорогой, к своему дому и к своим заботам.

И мужчины говорили между собой…

«По тому, как Вооз вел себя, я понял, что для него все происходящее имеет большое значение. Он так торопился устроить это дело».

«У Ришона не было никаких шансов».

«У Ришона были те шансы, которые он заслуживал. Он хотел землю, но не хотел вместе с ней принимать на себя обязательства».

«Не торопись бросить камень. Жена родила Ришону трех дочерей. Ты бы захотел отдать своего первенца, чтобы он был наследником другого человека? А что, если его первая жена и вовсе не родит сына? Что тогда?»

«Все это не важно, все же Ришон пренебрег своим долгом перед Ноеминью и Руфью».

«Она прекрасная девушка».

«Да дарует ей Господь много сыновей».

«Все эти годы Вооз жил один, без жены. Ему будет трудно привыкнуть».

«На месте Вооза я был бы счастлив!»

Кто-то засмеялся.

«Она очень молода. Я не хотел бы увидеть своего друга с разбитым сердцем в последние годы его жизни».

«Твои страхи беспочвенны. Руфь молода, но характер ее уже проверен».

«Я не сомневаюсь в ее характере. Я только молюсь, чтобы она полюбила его, он-то, сразу видно, любит ее».

«Да расположит Бог Израилев ее сердце к моему другу».

Спустя девять месяцев Руфь родила. Опустившись на матрац, она отдыхала и ждала, когда Ноеминь возьмет ребенка, вымоет его, посыплет солью и завернет в пеленки.

— Какой он красивый, — Ноеминь плакала, прижимая ребенка к груди, — такой хорошенький.

Она унесла его из комнаты, и Руфь повернулась лицом к стене, беззвучно плача.

Позднее к Руфи пришел Вооз. Она поднялась с постели, оделась и вышла к двери, выходящей в сад, села посмотреть, как Ноеминь прогуливалась с ребенком. Вооз вынес табуретку и сел рядом с женой.

— Ноеминь больше не будет называться Марою.

Руфь взглянула на него. Он, как и она, смотрел в сад, но она не могла понять выражение лица своего мужа.

— Благодарю тебя, — произнесла она тихо.

Вооз не посмотрел на нее.

— Не благодари меня, я сделал то, что должен был.

Его голос был резким от сдерживаемых эмоций.

— Ты отдал своего первенца, чтобы он был наследником рода другого мужчины.

— Таков наш обычай, Руфь.

— Нет. У Ришона нет такого обычая. Это твой обычай, Вооз. Ты о других заботишься больше, чем о себе.

Вооз посмотрел на нее.

— Не превозноси меня слишком высоко, Руфь. Во мне борются желание и долг, — он отвел взгляд. — Я такой же мужчина, как и любой другой.

Руфь смахнула с ресниц слезу. Как ей хотелось крикнуть Воозу, что он не похож ни на одного из тех мужчин, которых она знала до сих пор. Даже Махлон, которого она так любила, не сделал бы того, что сделал Вооз.

— Ты хочешь назвать его Махлоном? — тихо спросил Вооз, по-прежнему наблюдая за Ноеминью, сидевшей на каменной скамейке под оливковым деревом.

— Назовем его Овид. Услужливый.

— Быть по сему. Ноеминь теперь не будет бояться, что в старости останется одна, — сказал Вооз.

— Ты тоже не будешь бояться.

Вооз встал. Он легко коснулся головы Руфи и ушел, оставив ее одну наблюдать за Ноеминью и их сыном.

Ночью ребенок был с Руфью, через определенные промежутки времени она вставала и кормила его грудью. Она наслаждалась этими минутами, когда в окружающей ее тишине держала своего сына и чувствовала, как он тянется губами к ее груди. Она гладила его мягкие щечки, давала ему палец, и он крепко зажимал его в своей ручке. Из ее глаз текли слезы, и Руфь часто моргала, чтобы остановить их. После кормления она укладывала сына на своей кровати, поближе к себе. Каждое утро Ноеминь заходила в комнату Руфи, целовала ее, а потом брала Овида на руки и нянчилась с ним целый день, отдавая матери только для того, чтобы та покормила его.

— Я никогда больше не буду называться Марою, — говорила Ноеминь, со смехом глядя на забавные гримасы Овида. — Никогда.

— Какой он красивый! — восклицали женщины, восхищавшиеся малышом.

Жительницы Вифлеема часто собирались в доме Вооза посмотреть, как растет его ребенок, и поговорить о каждом новом этапе его развития.

— Хвала Господу, который дал тебе ныне наследника!

— Да будет он славен в Израиле.

— Да возродит этот ребенок твою юность и позаботится о твоей старости.

— Несомненно, так и будет, ведь он сын твоей невестки, которая так любит тебя.

— Руфь для тебя лучше семи сыновей!

Ах, да, ее дорогая Руфь. Ноеминь улыбнулась, поднимая Овида на руки и гладя его по спинке, она испытывала неизъяснимое удовольствие, когда он тыкался носиком в ее щеку и, разомлев, тесно прижимался к ней. Она не могла вспомнить более счастливое время в своей жизни, чем то, когда она держала малыша на руках. Бог открыл наготу ее, но теперь Он подарил ей новую жизнь, которая строилась на твердом фундаменте. Этого ребенка, родившегося для того, чтобы заменить Ноемини сыновей и мужа, дал ей Вооз, муж веры, который исполняет закон со всем усердием и страстью, человек, который сидит у городских ворот и управляет народом с мудростью и нежной заботливостью.