Она не могла бы сказать, сколько времени ползла наверх, зарываясь руками в песок, иногда ложась, чтобы передохнуть; но вот наконец подъем кончился — Элина лежала на гребне.

Ее сознание было уже настолько замутнено, что она не сразу поняла смысл открывшейся с вершины бархана картины. Пески кончились; отсюда была явно видна их граница. Дальше к горизонту тянулась равнина, хотя и унылая и бесплодная, но не совсем безжизненная; то тут, то там — и чем дальше, тем чаще — проглядывали какие-то серо-зеленые кустики.

А у самого горизонта на северо-востоке маячила высокая сторожевая башня города.

Элина даже не стала спускаться обычным способом — просто легла на бок и покатилась, чувствуя, как на каждом обороте впиваются в бедро ножны меча. Внизу она некоторое время полежала, давая пройти головокружению, а потом поднялась на ноги и пошла.

До города она добралась уже почти на закате.

Ей было не до наблюдений и анализа местных особенностей, но все же она отметила, что у города нет крепостной стены. Такого она еще не видела ни разу — ни на Западе, ни на Востоке. Все дело в том, что пустыня и горы на юге защищали южные рубежи Тургуная лучше любых укреплений. Благодаря колодцам через пески Шезех-Кум мог пройти одинокий путешественник или караван, но не армия.

Элина ступила на широкую немощеную улицу. Ей не было дела до стратегии и географии. Ей хотелось одного — пить.

И почти сразу же она наткнулась взглядом на небольшое куполообразное сооружение, в арке входа которого стоял раскосый бритоголовый охранник с кривым мечом на поясе — меч, впрочем, не выглядел особенно внушительно. Из арки мимо него выскользнула молодая гибкая женщина в длинном коричневом платье, но с открытой головой и лицом; на плече она держала узкогорлый кувшин, и Элине не составило большого труда догадаться, что в кувшине вода, а строение перед ней — колодец, аналогичный тому, чьи развалины они видели посреди Шезех-Кум. Элина решительно направилась к арке, но охранник, разумеется, преградил ей путь. За воду надо было платить. Тургунаец, конечно, видел, что перед ним — чужеземец, измученный переходом через пустыню и мечтающий о глотке воды; ну так этот колодец не зря был построен как раз на южной окраине города.

Элина растерянно пошарила в пустых карманах, а затем решительно сняла куртку. Стражник брезгливо взял куртку — она была пыльной, здорово потрепанной и пропотевшей — и что-то крикнул на своем немузыкальном языке вглубь арки. Вскоре оттуда показался второй тургунаец, державший в сильных руках полный кувшин. Графиня жадно вцепилась в этот сосуд и принялась пить, пить, пить… потом перевела дух и снова принялась глотать воду. Наконец она смогла оторваться от края кувшина и вылила оставшуюся холодную воду себе на голову. Стало легче. Элина двинулась дальше по улице, углубляясь в город.

«Ну вот я и в Тургунае», — буднично подумала она. Более полугода назад она выехала из Роллендаля, направляясь в эту далекую неведомую страну и не подозревая, что ждет ее в пути. Тогда это путешествие казалось ей не трудней поездки в соседнее королевство Запада — по хорошим дорогам, через обжитые и цивилизованные земли. О, конечно, она беспокоилась, всерьез беспокоилась за Артена, и ей было грустно расставаться с отцом и городом, который стал для нее родным — но в остальном она была только рада предстоящему романтическому приключению. Если бы она знала обо всех грядущих опасностях, в которых порой даже смерть будет не самым страшным из возможных исходов — отправилась бы она тогда на выручку Артену? Да, наверное, да… но совсем с другим чувством. Конечно, в пути ее ждали не только несчастья… она приобрела новых друзей — да, пожалуй, она может называть их всех друзьями — но где они теперь? Эйрих и Йолленгел пропали во время песчаной бури; Редрих, гордый герцог Урмаранд, захвачен работорговцами, если вообще жив… Она вступает в Тургунай одна — как одна покидала Тарвилон; но разница весьма существенна. Теперь она одна в чужой стране, и у нее нет ни денег, ни лошади, ни даже куртки; практически ничего, кроме меча — да и тот не свой, привычный и любимый, подобный старому товарищу, а чужой, незнакомец с дальнего Востока, от которого неизвестно, какого коварства ожидать… Тогда она была полна надежд и радостного нетерпения, теперь не чувствовала ничего, кроме валящей с ног усталости и опустошенности. Да и Артен… жив ли он еще? Который день она не может установить с ним контакт… в последние дни, правда, было не до этого…

Солнце уже скрылось за домами, и Элина зябко поежилась в своей мокрой рубашке. Неужели придется ночевать на улице? И что делать утром? Ей казалось, что, когда она наконец доберется сюда, все станет ясно само собой. Но, кажется, неясностей стало только больше…

Над Тургунаем зажигались первые звезды.

Элина проснулась от того, что кто-то несильно, но настойчиво тормошил ее за плечо. Некоторое время она пыталась не поверить в реальность происходящего и спать дальше, но затем сознание все-таки вынырнуло из вязкой пучины и встало на подобающее ему место, озарив мозг Элины светом нескольких истин:

она одна в чужом городе, в чужой стране, и местные жители могут быть весьма недружелюбны; она — проклятье! — все-таки уснула прямо на улице, хотя собиралась лишь присесть передохнуть на пару минут, а потом отправляться на поиски ночлега; ей холодно; кто-то тормошит ее за плечо.

Графиня резко распахнула глаза, а руки ее тем временем дернулись к мечу и котомке, проверяя наличие того и другого. Последнего, впрочем, можно было и не делать, ибо котомка была у нее под головой, а гарда меча впивалась в бедро. Элина лежала, съежившись в комок, в углу какого-то заваленного мусором двора, куда выходили лишь глухие стены. Запах здесь стоял не лучший

— вероятно, не без помощи валявшейся неподалеку дохлой собаки. Графиня поморщилась, недоумевая, как ее угораздило переночевать на этой помойке, и тут, наконец, обратила внимание на того, кто потревожил ее сон.

Это был туземный мальчишка лет девяти, чумазый и оборванный под стать этому месту. Когда она открыла глаза и потянулась к мечу, он испуганно отскочил и теперь стоял в трех футах от нее и что-то лопотал.

— Не понимаю, — пожала плечами Элина, — но если ты считаешь, что я занимаю твое место, то я немедленно его освобожу.

Юный тургунаец, естественно, тоже не понял ни слова, но продолжал говорить, явно что-то прося или предлагая. Графиня расправила затекшие конечности и поднялась на ноги; охнув, потерла бедро, на котором, очевидно, уже образовался синяк, затем поежилась и зябко обняла себя за плечи. Проделав все эти действия, она вдруг поняла, что парнишка настойчиво повторяет слово «эрых».

— Эйрих? — она не смела поверить своей надежде. — Ты можешь отвести меня к Эйриху?

— Эрых, эрых, — радостно закивал мальчик.

Конечно, это могло быть просто каким-то туземным словом, но, в конце концов, чем она рисковала? Заманивать ее в ловушку не было никакой нужды — можно было просто прийти сюда и взять ее голыми руками, пока она спала. Итак, Элина двинулась за своим чумазым провожатым, который периодически оборачивался, проверяя, идет ли она за ним.

Выйдя из тени двора на освещенную солнцем улицу, графиня блаженно улыбнулась, понадеявшись, что ее озноб наконец пройдет. Вообще чувствовала она себя достаточно скверно, но, тем не менее, осматривалась по сторонам и старалась запомнить дорогу.

Архитектура города напоминала средневосточную, но была при этом проще и грубее — то же тяготение к аркам и сводам, но без декоративных элементов; в то же время дома, избавленные от необходимости тесниться в границах городской стены, располагались свободнее, и улицы были, как правило, достаточно широкими. Народу на улицах было не слишком много; основную одежду мужчин составлял стеганый халат и облегающие штаны, на голове — небольшая угловатая узорчатая шапочка или островерхая войлочная шляпа. Женщины носили строгие коричневые или черные платья и шаровары; большинство покрывало голову платком или, на мужской манер, шапкой, но у молодых девушек единственным головным убором были их собственные косички, число которых могло достигать пары десятков. Периодически местные жители одаривали Элину любопытными взглядами, но нельзя сказать, чтобы на нее пялились во все глаза. Представители белой расы не были здесь такой экзотикой, как представители желтой — на Западе. Правда, обычно они попадали сюда в качестве рабов.