Инженер улыбнулся. Заказал и для себя второй бокал вина. Он уже перестал думать, что за этой неожиданной удачей, должно быть, кроется какой-то подвох.

— По правде говоря, я сюда рванула еще до конца семестра, — сказала Викица беспечно. — До меня дошло, что мой старик совсем раскис в связи с домом.

— А, да, да, но это можно понять, имея в виду…

— А я вам скажу одно: мой старик всегда любил петь Лазаря, а после национализации совсем чокнулся. Старуха его еще кое-как держала в узде, а когда она окочурилась, естественный маразм перешел у него в чистый психоз.

— Вашему отцу, и это понятно, трудно примириться…

— Во всяком случае, сейчас он совсем офонарел — продавать, говорит, дом не станет, пусть его силой отберут. Из дому не выходит, сидит с охотничьим ружьем и постоянно целит на дверь. Боюсь, как бы и меня ни за что ни про что не шмякнул. Или кого другого, кто подвернется. Поэтому я и здесь, хочу разнюхать, как тут на самом деле, может, старый маразматик все перепутал. А то и правда кокнет кого-нибудь, что тогда будем делать!

— И что вы… разнюхали?

— Прежде всего выяснила, что вы здесь какая-то шишка, — сказала Викица и самодовольно улыбнулась. — Ну и решила начинать с головы.

— Не такая уж я большая, как вы сказали, шишка, — улыбнулся и Слободан.

— Небольшая, да, может, хоть веселая.

— Скорее всего, шишка Марианова. — Инженер, улыбаясь, вспомнил студенческий жаргон своего времени, но он не был понят.

— Что это за Мариан? — спросила Викица.

— Не имеет значения. Короче, в этом деле ни я, ни кто другой особенно помочь не сможет. Относительно дома — тут все идет автоматически. Я уже объяснил вашему отцу, что за дом он получит хорошую квартиру в новостройке и плюс разницу в деньгах. Выгоднее ему договориться с нашей здешней откупной комиссией, чем идти по квазилегальному пути.

— Иными словами, если он не хочет получить на лапу чистоганом, отберут насильно за здорово живешь, — сказала Викица.

— Примерно так.

— Дело в том, что старик свихнется, если его выпрут из дома. Или кому-нибудь прошьет брюхо дробью. Мне-то плевать. От хибары нет никакого толка. Я сюда почти не приезжаю, только уж если совсем припрет. Но маразматик втемяшил в башку, что из дома не выйдет, и мне давит на мозги, чтобы скумекала что-нибудь. Я вам говорю, чистый шизоид. Из него лишь одно удалось вытянуть — что вы единственный порядочный человек среди всех этих антихристов, которые хотят живьем содрать с него кожу. И что с вами стоит поговорить.

— Послушайте, Викица, — Слободану хотелось показать, что он все же кое-что значит. — Я в силах повлиять лишь на сумму, назначенную за дом, и на вопрос о выделении новой квартиры. Можем потребовать пересмотр решения комиссии и переоценку дома…

— А нельзя просто отодвинуть от домов эту трассу, взять немного в сторону, что ли? Ну так, говоря между нами. — Викица смеялась, ясно намекая на интимный смысл этого «между нами».

— Если бы дело было лишь «между нами», мы запросто повернули бы вспять Миссисипи.

Они улыбнулись, с недосказанностью было покончено; вероятно, Слободан даже не хотел знать, что она ему предлагает, но тем не менее предложенное принял, ей же было важно понять, что он это принимает: и предложение, и то, что предложено. А может быть, речь вообще не шла ни о какой сделке: может быть, эта недоговоренность являла собой лишь прелюдию рокового договора. Словно по взаимному соглашению, они переменили тему беседы.

— Вы что изучаете? — спросил оригинальный Слободан.

— Историю искусств, — сказала Викица.

— Судя по вашему возрасту, только что начали.

— Вы настоящий кавалер. Нет, уже восемь лет. И вовсе не потому, что я слишком углубляюсь в науку, просто в искусстве столько надо всего выучить, а времени мало. Да и к чему?

— Если времени мало сейчас, когда же его будет больше? — добавил он в свой тон капельку опытности.

— Человек стремительно мчится к чертовой матери, — сказала Викица. — Надо использовать каждую минуту, пока туда не угодишь.

— Как же вы ее используете?

— Как придется: то совсем глупо, то получше. Ради бога, не читайте мне нотаций, по горло сыта.

— Да я и не думал, — сказал Слободан. — Мне просто пришло в голову, не угодил ли я уже сам туда, то есть к чертовой матери. И не смогу ли помочь вам использовать эту минутку, хоть временно.

Викица окинула его игривым оценивающим взглядом.

— На вид вы еще ничего, жеребчик, — сказала Викица, — немного послиняли, но может, не совсем сошли с копыт.

— Да и вы ничего себе… как это теперь говорится?..

— Кошечка, — сказала Викица. — Я стоящая кошечка.

Они снова выпили: она — коньяк, он — вино. Поморщившись, Викица огляделась вокруг.

— Мурвица никогда не была Копакабаной, но сейчас выглядит просто ужасно, — сказала она. — А вообще, чем в этой дыре вы все занимаетесь?

— Днем копаем. Вечером сидим, где кто пристроится. Слушаем певичку в кантине или пьяных возле Катины. По средам приезжает кино. Все начинается на «К». Копакабана.

— С ума сойти, — сказала Викица. — С ума сойти!

Слободан улыбнулся и беспомощно развел руками, словно не оставалось ничего другого, как что-либо предложить.

— Не хотите завтра вечером пойти со мной на открытие нового отеля? Там устраивают что-то вроде банкета.

— Вы меня приглашаете в отель или на банкет? Это звучит довольно рискованно.

— Что получится, — сказал Слободан. — Давайте выпьем еще по одной, а там что получится.

На открытии мурвицкого Хилтона, блочного отеля, построенного для нужд Дирекции, впервые после начала работ собралась вся элита мурвицкой колонии. Отель этот был пробным детищем некоего индустриального предприятия, обещавшего украсить страну своими смонтированными из единых деталей городами. Облицовочная плитка фасада, тоже сделанная из некоего экспериментального материала (салонита? сипорекса?), уже покоробилась и пестрела темными подтеками, словно с неба моросил не мелкий дождичек, а хлестала бурая темпера. Но все же отель стоял. Земля вокруг него была изрыта, завалена неиспользованными бревнами и засыпана разными обломками, но отель стоял на отведенном ему месте — плоскокрыший, костлявый, на тонких металлических опорах-трубах, как современная избушка на курьих ножках (для новых сказок), первая в Мурвице ласточка в духе Корбюзье, предвестница будущего.

В неоновом свете просторного вестибюля люди с удивлением переглядывались, не узнавая друг друга: они уже отвыкли от костюмов «на выход». И вообще отвыкли встречаться. В Мурвице, хоть она и невелика, если человека не встретишь на службе — не встретишь нигде. Поэтому царившая в вестибюле атмосфера была насыщена ожиданием; всего больше нетерпения вызывали накрытые в ресторане столы, за которые не следовало садиться прежде, чем окончится официальная часть торжества.

Четыре молоденькие официантки, специально по этому случаю привезенные из соответствующего профучилища в Сплите, смущенно улыбаясь, обносили гостей ракией и коньяком. Вся Мурвица стоя вполголоса переговаривалась, разбившись на маленькие группы. Когда инженер вошел с Викицей, присутствующие обратили взоры в их сторону, но затем тотчас же перевели их на своя рюмки.

Что тут происходит? Похороны? — подумал инженер и сразу обнаружил причину общего трепетного благоговения. Оказывается, в Мурвицу пожаловал товарищ Цота. Маленький, коренастый, он стоял в окружении внимавших ему мужчин в серых костюмах. Среди них был и Грашо, на этот раз даже при галстуке, правда, тоже бесцветно-сером, как и рубашка. Не дай бог переборщить.

Были тут и женщины. Некоторых инженер знал: в основном секретарш и машинисток из Дирекции. Другие, очевидно, были супругами инженеров, техников, служащих. Чем толще была женщина, тем больше на ней было атласа и парчи. Ткани сверкали, а из-под них блистали и их обладательницы. Мужчины со знанием дела комментировали интерьер: и убранство дам, и убранство помещения.