Этот мертвый взгляд словно вернул меня к реальности, напомнив, что проблемы не кончились. Я посмотрела в иллюминатор.

На нас шла сплошная стена воды. Высотой, наверное, локтей тридцать, если не больше. Ее слегка вогнутая поверхность глянцевито лоснилась, а наверху кипела ярящаяся пена.

Я слышала топот бегущих по коридору и палубе ног. Когда я отвернулась от иллюминатора, капитана уже не было видно. Мне совсем не хотелось оставаться в каюте с тремя мертвецами и выбитой дверью, но времени на поиски иного прибежища, похоже, не оставалось. Я упала на койку и кое-как затянула ремни.

Затем я услышала шум, словно где-то закипали тысячи больших котлов. А затем корабль осел вниз, резко завалился набок и помчался вверх. У меня перехватило дыхание от этого кульбита, ремни врезались в тело. С треском распахнулись дверцы шкафа, в коридор, звеня и кувыркаясь, вылетела миска, а за нею туда же покатились трупы…

Если бы у нас были мачты, нас бы наверняка опрокинуло. Но без них центр тяжести находился куда ближе к килю. Поэтому уже на гребне волны бриг выровнялся, а затем завалился на левый борт и помчался вниз по спине волны. Ощущение было такое, что мы валимся в пропасть. Мои крылья непроизвольно напряглись, словно пытаясь удержать меня в воздухе…

Наконец жуткий спуск с горы закончился, но оказались мы отнюдь не на равнине. Таких огромных валов больше не было, но за авангардом шквала шел шторм.

Хватаясь за стены, я все-таки выбралась из своей каюты. Шторм может затянуться на несколько дней, и оставаться все это время среди трупов и размазанной повсюду крови… Оказавшись в кренящемся с боку на бок коридоре, я услышала, как в конце его со скрипом распахивается дверь. Затем корабль завалился на другой бок, и дверь захлопнулась. На следующей волне все повторилось. Шарахаясь зигзагами от стены к стене, я поспешила туда.

На сей раз мне наконец повезло. Каюта и впрямь оказалась пустой, хотя и не нежилой — как видно, она принадлежала убитому мной пассажиру. Я вошла внутрь и заперлась.

В этой каюте я провела три дня. Все это время шторм продолжал бушевать, и за эти дни я не видела ни одного аньйо, как, разумеется, никто не видел и меня. Мне даже не пришлось выбираться за водой — хоть предыдущий хозяин помещения и оказался достаточно невежествен, чтобы верить, будто убийство крылатой может остановить бурю (а может, просто нашел удобный повод сорвать злость), но в практической сметке ему трудно было отказать: он умудрился запасти здоровенную бутыль воды, и, когда я ее нашла, в ней оставалось еще пинты четыре. Что до еды, то во время этой жуткой качки одна мысль о таковой вызывала у меня дурноту. Так что из каюты я выходила только, чтобы… ну, вы понимаете. Кстати, это тоже непросто делать в шторм.

К вечеру третьего дня буря вроде бы начала стихать. Дождь уже не хлестал в иллюминатор, который, правда, периодически окатывало пеной волн, но и те уже словно подустали и исполняли свою работу только по обязанности, без прежнего энтузиазма. Я валялась в полудреме, пристегнутая к койке, и тщетно пыталась заснуть: больше делать все равно было нечего. Корабль в очередной раз задрал нос, карабкаясь на волну, потом скользнул вниз…

И вдруг койка резко толкнула меня в ребра, и я не столько даже услышала, сколько всем телом ощутила раздирающий треск. Мне не надо было объяснять, что это значит. Отбросив ремни, я кое-как оделась, подхватила шпагу и выскочила из каюты. Из дверей слева и справа высовывались встрепанные головы, кто-то спрашивал, что случилось, кто-то выскакивал в коридор полураздетым…

Когда я выбежала на палубу, бриг уже заметно опустил нос и с каждой секундой зарывался все глубже. Если бы скала, на которую мы напоролись, подвернулась нам в более спокойную погоду, корабль бы так и остался на ней, как насекомое на булавке, и мог продержаться в таком виде довольно долго; но в шторм следующая же волна сняла нас с рифа, обнажив здоровенную, судя по скорости погружения, пробоину в носовой части… Воистину это был несчастливый рейс!

Колокол трезвонил как сумасшедший, полуголые пассажиры в панике метались в полумраке по мокрой кренящейся палубе. На меня, узнав, зыркали безумными глазами — как я сказала, в эти три дня меня никто не видел, и, должно быть, на судне и впрямь решили, что меня унес дьявол. Но теперь уже никто не пытался сводить со мной счеты.

Кто-то не удержал равновесия и с криком свалился за борт, но на это не обратили внимания. Матросы, подгоняемые отборной бранью капитана, готовили к спуску шлюпки, пинками и кулаками пытаясь навести порядок среди рвущихся туда пассажиров. Грохнул выстрел, чье-то тело свалилось под ноги дерущихся, его топтали…

У меня пропало всякое желание лезть в эту кучу-малу; я просто стояла, держась одной рукой за фальшборт, и смотрела, надеясь, что после первой волны паники они успокоятся. Вдруг из двери, ведущей на корму, донесся громкий женский крик. Затем на палубу выбежала девчонка, дочь толстой купчихи.

— Помогите! — кричала она. — Там моя мама, у нее сломана нога, она не может выбраться! Помогите ее вынести, кто-нибудь!

Ей уделили не больше внимания, чем свалившемуся за борт; когда она пыталась схватить кого-то за руку, ее просто отшвыривали. Тут она заметила, что я стою без дела, и вцепилась в меня мертвой хваткой.

— Помоги мне! Надо спасти мою маму!

— Даже если б я и хотела, чтобы сдвинуть ее с места, понадобится пять таких, как я, — ответила я, пытаясь отодрать ее от себя.

— Эй, девчонки! — крикнул пробегавший мимо капитан. — Быстро в шлюпку! Корабль вот-вот потонет!

— Моя мама! Я никуда не пойду без моей мамы!

— Поздно, ее уже не спасти! Не видишь, что делается?!

В самом деле, волны уже перекатывались через бак, и удерживать равновесие на палубе становилось все труднее. Две шлюпки уже отходили от корабля слева и справа, причем они отчалили в такой поспешности, что в них остались свободные места; несколько аньйо пытались догнать их вплавь. Остальные дрались за место в оставшихся шлюпках, и я только сейчас поняла, что их две, а не четыре. Очевидно, две мы потеряли во время шторма. Кажется, мое решение дождаться, пока восстановят порядок, было опрометчивым.